В черной-черной комнате
фотографии: Алексей Кузьмичев
Александра Утолина, продавщица цветов, Даниловское кладбище:
«Очень много одиноких бабушек, которым не с кем поговорить, — мы им всегда рады. Они говорят о прошедшей жизни, про детей рассказывают, которых многие уже потеряли. Я мягче стала относиться к пожилым людям. Раньше работала в магазине, и там общение совершенно другое: бабуля приходит и стучит кулаком по прилавку. А здесь она совершенно в другом образе. И понимаешь, что здесь неуместны гнев, раздражительность, негатив, здесь очень спокойно и хорошо, это место пропитано добротой и пониманием.
Очень часто люди специально приходят к Матронушке Московской — что-то у нее попросить. Как правило, здоровья, сил. Бывает, и денег. Такого человека сразу видно — он покупает шикарный букет, мы даже между собой шутим: «Наверное, пришел просить «мерседес». На меня вот ни разу не падал чемодан с деньгами. Просила ли я? Да нет, боюсь, что зашибет.
Ходит тут один дедушка, ветеран Великой Отечественной войны, похоронил недавно жену. Он бодренький, но остался совсем один и хочет памятник дорогой себе поставить за 150 тысяч. Говорит, пришло время подумать о себе, мне под этим памятником все-таки вечно лежать, и может, кто-нибудь придет меня навестить, зайдет на могилку, положит цветочек, мне будет приятно. Я сейчас нормально на такой подход смотрю, думаю, и сама могла бы так сделать»
Андрей Исаев, санитар-бальзамировщик (гример), Хованское кладбище:
«Всегда интересно смотреть, как работает профессионал. Мне посчастливилось работать с людьми, которые работали с телом Хо Ши Мина, Ким Ир Сена, Агостиньо Нето. Лучшие методики сохранения тел пришли из мавзолейных лабораторий.
Немножко стесняюсь своей профессии. Одно дело говорить «Я летчик!» или «Я капитан дальнего плавания!» А я 17 лет тружусь санитаром в морге. Обычно люди пугаются. И я долго скрывал от своей жены место работы, говорил, что работаю в НИИ, занимаюсь наукой. И она мне призналась потом, что если бы знала, где я на самом деле работаю, наверное, не пошла бы ко мне на первое свидание.
Все, что мы делаем, может быть ради нескольких часов прощания, но бывают и другие ситуации. Пару лет назад нам привозили гражданина Афганистана, а у них есть традиция — с уважаемым человеком прощаются во всех местах, где он был. Тело везли в жаркий регион, следить и обрабатывать там было некому, его возили по горным дорогам, в одном месте постоял, в другом постоял, в третьем похоронили. Продолжалось это примерно месяц. Никаких нареканий не поступило, значит, мы все правильно сделали.
Иногда приходится работать с гипсом, с воском, чтобы сформировать те фрагменты, которые были утрачены — в результате аварии или, не дай бог, животные съели. Что касается косметики, то мне нравится Max Factor: очень хорошо ложится на холодную кожу. Когда я начинал, приходилось выпрашивать косметику у жены, я следил, чтобы она ничего не выбрасывала.
Наша цель — чтобы заказчики были удовлетворены тем состоянием, в которое мы привели покойного: нет запаха, он хорошо и достойно выглядит. Это главным образом касается людей в возрасте, особенно бабушек за 80 лет. Тут важно не переборщить, чтобы она не выглядела молодящейся или вульгарной»
Антон Авдеев, председатель профсоюза работников ритуальных служб:
«Похоронка — это зеркало человеческих отношений. Я разное видел. Например, организовывает внук похороны бабушки и говорит: «Мам, а что нам кремацию заказывать? Давай мы в лесопарк оттащим, шинами обложим и кремируем сами. А какая разница, где ей гореть?» С точки зрения логики он прав, а с точки зрения человеческих отношений — идиот. Или такой случай: сын выбился в богатые люди еще в 90-е, а мама его была обычной разнорабочей. И друзья у нее все простые люди. А он давай ей похороны закатывать: двухкрышечный гроб, 20 венков, лимузин-катафалк, грузчики в костюмах и перчатках и т.д. Друзья мамы пришли в этот ритуальный зал, встали в отдалении и понимают, что все это не то, не ее это жизнь, не было у нее гламура в жизни — только трудности, а радости были только в людях. А он взял и, вместо того чтобы для людей сделать, вложился в совершенно ненужную мишуру.
Похороны — это же жирная черта «итого». Кто пришел, а что говорят? Это и есть суть жизни. Понятно, что любой процесс похорон стоит денег. Я говорю: «Давайте мы музыку поставим правильную». «Сколько денег?» — «Столько-то». — «Нет, вы наживаетесь!» Люди не собирают деньги на организацию этого процесса. А ведь планирование похорон — это здоровый прагматизм. А то возьмут тебе дети и купят двухкрышечный американский гроб, а может, тебе достаточно простого, красивого, обитого тканью»
Галина Иванушкина, организатор ритуала, Николо-Архангельский крематорий:
«Я в эту сферу попала случайно — знакомая пригласила, меня спросили: «Покойников не боишься?», я сказала, что не знаю. Работаю уже 14 лет. Сначала было страшновато: люди плачут над своими родными, а мы смотрим на них. Любить эту работу тяжело, привыкнуть к слезам людей невозможно, все равно нервничаешь и переживаешь, особенно когда хоронят маленьких детей. Но мне уже 60 лет, и поздно думать о другой работе.
У русских почему-то всегда мало людей, наверное, потому что недружная нация. А вот у армян на прощаниях бывает по 500—600 человек. Если человек истинно верующий, он знает, что встреча когда-то будет, что это временное расставание. Конечно, люди в большинстве к смерти не подготовлены. Но выход один — посещать церковь, общаться со священником. Здесь много отрицательной энергии, вечером я очень усталой себя чувствую, но раз уж выбрала, надо служить. К психологу не хожу, считаю, что крест — мои защита и спасение. На лацкане у меня ладанка от Матронушки Московской, защищает от недоброго глаза. Люди-то разные приходят. Нужно быть эрудированной, чтобы отвечать на любые вопросы родственников, в основном религиозного характера, например, куда человек попадает после смерти.
Как в жизни, так и в смерти есть какая-то неведомая система. Бывает, заполняешь регистрационную книгу, и могут попасться три покойника в один день с одной фамилией с одной улицы. Что это значит, нам не разгадать. Мы можем только сделать все как полагается. Бывает, что у людей первый покойник в жизни, и они говорят: «Помогите, мы не знаем, что делать». Я думаю: «Какие же вы счастливые!»
Валерий Литовченко, охранник, Бабушкинское кладбище:
«Работа своеобразная и с людьми. Люди приходят не на дискотеку, хотя есть те, кто хочет плясать. Но здесь ведь надо подумать и о душе тоже. Допустим, в метро люди поругались, а здесь они видят, как все заканчивается, — вон, лежат, тоже ругались небось. Хожу тут и размышляю, что за люди похоронены, как жили, что делали. Здесь спокойно. На каждого человека нужно обратить внимание при входе и выходе. Мы отслеживаем, как он там: может, у него обморок или с сердцем плохо стало, старые люди приходят, мало ли. Старым людям мы в первую очередь помогаем, многие приходят уже не для того, чтобы помянуть, а присмотреть себе место, квартиру в вечности, так сказать.
С непривычки было страшно ночью. Тут портреты, люди на них смотрят живыми глазами, и это действует на психику. Я не могу сказать, что я такой герой и мне не страшно. Не страшно пьяному или в компании. А так пройди один — и задумаешься, что есть Бог и дьявол, что жизнь конечна. Но я особо не расслабляюсь, помню, что главная цель — это пресечь нежелательные действия. Ну и говорю себе: мы сильные и смелые, не в океан закинуты без спасательного жилета, а ходим по земле. Я стараюсь думать о хорошем, что скоро наступит утро и снова будем радоваться жизни»
Светлана Бердичевская, ритуальный агент:
«Я раньше работала в гражданской авиации, но предприятие закрылось. Когда мне предложили стать агентом, я отказывалась, а потом решила попробовать. Уже восемь лет пробую.
Однажды меня чуть не убили в могиле. 31 декабря были похороны. Зима, холод, промерзлость почвы порядка 70 см, землекопы просто физически не успевали рыть. Мы приезжаем, а могила не вырыта. Ждали, пока докопают, потом у людей сорвало крышу, они взяли меня за шиворот, кинули в могилу и говорят: «Сейчас мы тебя будем здесь хоронить». Мне удалось объяснить, что это человеческий фактор. В итоге дождались, могилу вырыли, похоронили. Новый год, естественно, был сорван, из стресса я выходила недели три, не могла работать.
Самое распространенное мнение о нас, что мы зарабатываем деньги на горе, мы слетаемся, как воронье на падаль. Так говорят люди, которые не до конца понимают нашу профессию и нашу роль.
Однажды я оформляла людям похороны. Скончался пожилой мужчина. На следующий день мне звонит его дочь и говорит: «Вы знаете, мы не будем его хоронить, столько всего гадкого он нам сделал, что мы решили его оставить в морге». Я им говорю: «Давайте мы оформим то, что бесплатно предоставляет город». Они говорят: «Нет, нам это не надо. Если вам это надо, то вы этим занимайтесь». Я была очень растеряна, если честно. Ладно, супружеские отношения, всякое бывает, но чтобы дочь бросила отца?»
Денис Асанов, рабочий по подготовке могил к захоронению, Троекуровское кладбище:
«Я занимаюсь элитными захоронениями. Мне очень понравилось, как мы хоронили патриарха, как готовили захоронение, делали склеп в Елоховском соборе. Интересно встречать разных людей — когда хоронили Солженицына, я стоял рядом с Медведевым.
Работа не просто физически трудная: надо знать техники, к ним надо привыкнуть, иначе ничего не выкопать. Лопату надо держать под определенным углом и делать специальные движения. Когда могила выкопана, вбивается деревянный каркас, от него идем по периметру тканью — черным материалом, а по углам красным. Это работа ближе к творческой, хотя все стандарты — глубина могилы, количество лапника, ткани на обшивку — прописаны. Не у всех получается.
Мне очень нравится моя работа. Я сейчас учусь в Институте управления, но, честно говоря, хочу и дальше работать в ритуальной сфере — привык, многое знаю и не представляю себя в другой области. Мне нравится, что каждый раз новые задачи, что меняется процедура, меняются требования, много тонкостей»
Валерий Стриганов, гравер по оформлению надгробных памятников, Ваганьковское кладбище:
«Когда-то я учился в художественной школе, потом увидел, как люди делают гравировки на плитах, попробовал, получилось. И как-то пошло. Уже 10 лет. Тут такой же принцип, как при набивании тату. Работа вдохновляет, когда есть задача сделать что-то интересное, необычное. Я так увлекаюсь иногда, что забываю, что я это для кого-то делаю, полностью погружаюсь в творчество, и это сплошное удовольствие. Последняя работа, которой я горжусь, это большая плита, на которой изображен человек, церковь, пейзаж. Для того чтобы получилась хорошая плита, нужны хорошая качественная фотография, однотонный камень и желание. Мне лично нравится черный однотонный гранит, хотя любой камень подходит, кроме белого, потому что он слепой, на нем не видно надписи. Какой памятник я хочу себе? Никогда об этом не думал, даже в голову не приходило.
Вроде все это имеет отношение к похоронам, но на меня это не давит. Сначала не до этого было — была задача научиться, а сейчас привык. И все-таки я прямого отношения к покойникам не имею. Мне главное сделать хорошо и качественно. Если каждый так будет относиться к работе — в стране будет все нормально»
Дмитрий Шуваев, патологоанатом, Лобненская центральная городская больница:
«Полная картина заболевания — это понятие относительное, ей по-настоящему, наверное, только Бог владеет. В ряде случаев диагноз ставится методом исключения. С другой стороны, если я и допускаю какие-то ошибки, они не оказывают никакого влияния на дальнейший исход, потому что исход уже произошел. Я не чувствую, что что-то можно было бы изменить: у меня не было случаев, чтобы вскрытие показало, что была какая-то явная ошибка в лечении. Самое интересное в моей работе связано с находками. Например, если у человека хроническая почечная недостаточность, то сердце слипается с перикардом (это наружная оболочка, которая сердце окружает) и у него «волосатый» вид, так называемое волосатое сердце.
Душа не в моей компетенции. Считается, что она находится где-то в области сердца, но где она, я не могу вам точно сказать. Я не имею дело со смертью, с ней имеет дело врач в больнице, а я сталкиваюсь с последствиями.
Честно говоря, не очень верю людям, которые говорят, что любят свою работу, любят каждый день на нее приходить. Нет, я с удовольствием в больницу прихожу, но не могу сказать, что я лечу сюда с мечтою все вскрыть. Проблемы такие же, как на всех других работах. Например, мне нужно найти человека, который смог бы меня заменить на время отпуска»
