Увидеть и умереть

«Пролетаешь ты, Орлуша, как фанера над Парижем!» – злорадно выдохнул Жорик, и я, семилетний, понял, что привезенную на родительский день сгущенку сожрали без меня. Само по себе упоминание о городе, который «увидеть и умереть», в детстве не предвещало ничего хорошего. Самого Жорика по кличке Жиртрест я вспомнил впервые за последние сорок лет, когда в иллюминаторе боинга показались Елисейские Поля и Эйфелева башня.

Я не полюбил этот город ни с первого, ни со второго, ни с пятого взгляда. У нас с Парижем давние и сложные отношения. Я люблю с ним поговорить или выпить, я сплю с его продажными гостиницами, которые некрасивы и намного старше меня, а он катает меня на такси, водит по музеям и кормит едой, которая мне не нравится. В общем, можно сказать, что я с ним «иногда живу», а он мне всегда рад, как рада деревенская продавщица ночному гостю, меняющему пьяные ласки на водку. А еще я изменяю ему с Владимиром и Венецией, а он в отместку за это поселил у себя французов. Те въехали туда со своими бабами.

Француженки

Те, кто до сих пор думает, что парижанки модно одеты, красивы, миниатюрны и сексуальны, пусть поговорят с любым, кто их видел. Все совершенно наоборот! То есть все описанные категории там присутствуют, но модно одеты итальянки, красивы русские, миниатюрны японки, а сексуальны польские проститутки. Парижанку легко отличить по стоптанным туфлям без каблука, узкой юбке непонятной длины и отсутствию французского маникюра. Еще с очень большой вероятностью у нее изо рта все время торчит длинный-предлинный багет. Не в смысле рама для картины, а в смысле батон белого хлеба с сыром, зеленью и ветчиной, длиной сантиметров восемьдесят, какой у нас дорожные рабочие в обед берут на двоих. А еще они – как будто бы у них никогда не было ни бабушки, ни воспитательницы – макают этот хлеб в кофе у всех на глазах. Француженки, как и их французы, едят постоянно.

Французская кухня

Судя по тому, что французы все время едят, кухня во Франции есть. Иначе где бы они готовили? А вот что они там готовят, об этом – особый разговор. Перечисляю: они готовят недожаренное мясо, нарезанное красивыми кругляшками, они готовят луковый суп, и еще они готовят совершенно не пойми что, лежащее маленькой кучкой в середине огромной тарелки, края которой украшены застывшим шоколадом и веточкой зеленой ерунды. Это последнее из описанных блюдо вы рискуете получить в любом французском ресторане, что бы ни заказали – рыбу, мясо, салат или десерт. Им – тем, кто на французской кухне, – не просто по фигу, что вы заказали, им реально по фигу. За последние десять лет все парижские шеф-повара перебрались за большими деньгами в Москву, а их места заняли арабы и турки, которые по-французски не говорят, а значит, не понимают официантов, которые принимают заказ у туристов, которых в свою очередь не понимают. Вкусно поесть в Париже можно. Идите в Латинский квартал или в Сен-Жермен-де-Пре и выберите любой из сотни ресторанчиков с милым сердцу названием типа «Милано», «Греческая олива», «Шанхай» или «Стамбул» – не ошибетесь. Там готовят добрые средиземноморцы и азиаты, которые непонятно почему при виде лягушек не облизываются, а брезгливо морщатся, а улиток считают слизняками, сколько их чесноком ни поливай. В любой забегаловке, украшенной гирляндой из нефранцузских флажков, вы великолепно поужинаете и выпьете, хотя и там существует некоторая опасность встретить официанта-француза.

Официанты

Около стола французский гарсон (не вздумайте его так называть, это что-то типа нашего «малец») появляется только два раза: когда берет заказ и когда приносит тарелки. Папочка со счетом возникает сама собой, а за деньгами – не ждите, он может не прийти. В отличие от американского коллеги, который зачем-то говорит, что его зовут Сэмом, и спрашивает, как ваши дела и все ли хорошо, француз молча запишет в мини-блокнотике заказ и удалится в нутро заведения. Я пробовал называть несуществующие блюда, я заказывал по-русски, я читал им, указывая на меню, басни Крыловаѕ Пишет и уходит! Я заглянул одному через руку с салфеткой в блокнот – он, глядя моей спутнице в глаза, рисовал в нем непрерывную кардиограмму. А какой смысл писать, если повар не умеет читать? Счет у них обычно выписывает хозяин или его жена. Которые, как вы понимаете, заказа не принимали... А какой смысл писать туда то, что вы ели, если вы не знаете французского? Объясняю: за три дня в шести ресторанах мне шесть (!) раз подавали неправильный счет. Спасла студенческая привычка считать во время выбора блюд. Каждый раз в счете подменяется одно блюдо на человека с ошибкой в один евро в пользу заведения. Вместо супа дня запишут рыбный, вместо сэндвича с сыром – тунец, а вместо минералки – колу. Извиняются при этом так, как будто у них это впервые в жизни. А официанты? Они, думаю, беззвучно хохочут над вами в каморке за баром. Зная эту привычку, французы чаевых не оставляют, а говорят на прощанье: «Merci, cher ami».

Словарь

Шаромыжник – от французск. cher ami (милый друг) – жулик, прощелыга, попрошайка, никчемный человек. Произошло слово от фразы, с которой голодные наполеоновские недобитки начинали выпрашивать еду у русских крестьян.
Шантрапа – от французск. chantras pas (петь не надо) – нищий, бродяга. Произносилось как ответ на предложение бывшего улана спеть дурным голосом французскую песню за деньги.
Пигалица – придумано платовскими казаками – миниатюрная доступная француженка с площади Пигаль.
Bistro – от русск. «быстро!» – французское кафе, которое нетерпеливые гусары в 1815 году сделали первым европейским фаст-фудом.

Культурный обмен

В Париже ужасно много культуры, и парижане очень ею гордятся. Любая экскурсия по городу звучит как литературно-историческая энциклопедия. Если в доме не жил Мопассан, то значит здесь гуляли герои Дюма. А на пустом месте или была Бастилия, или Дали познакомился с женой. Туристы к этому на третий день так привыкают, что перестают задавать дополнительные вопросы. Однажды я, правда, участвовал в восстании тамбовских туристов против милейшей гидши – эмигрантки в третьем поколении. Было это так:
– Посмотгите налевоѕ На этой опуфке Булонского леса до 1815 года фумели тгехсотлетние дубы. Они были выгублены гусскими казаками, котогые их и софгли. Какая потегя для Фганции!
Автобус содрогнулся было от злодейства оккупантов, но вдруг откуда-то с задних рядов раздалось:
– Что они там сожгли? Три дуба и кустик? А Кремль им что – жук начхал на скатерть? – спросил голос сзади.
– Верно, и крест с Ивана Великого сперли! – поддержал второй.
– Москву вообще заново строить пришлось! – вступил уже кто-то из женщин.
– Уж молчала бы лучше, подстилка лягушачья! – завершила миловидная старушка в скромном платье от Versace.
Переводчица замолчала, жалея, что нарушила тайную инструкцию, гласящую, что вся культура и история произошла в Париже, а других городов и стран не существует. Как и национальностей. Обиженные пассажиры тем временем уже выстроили в проходе очередь на выход.

Очередь

Если в Париже вы видите очередь, значит, вы видите иностранцев. Сами французы к окошку, у которого кто-то уже стоит, не пристраиваются, что бы там ни продавалось. Это – как занятое на парковке место: никто не обещал освободить его через минуту, пять минут или полчаса. Я один раз пытался купить билет на поезд до Ниццы в кассе, встав за милой старушкой за десять минут до отправления экспресса. Через пять минут разговора «одуванчика» с кассиршей я – даже с моим знанием французского – знал, что у мадам Софи (старушка) дочь через три месяца выходит замуж в Марселе, где Роза (кассирша) была с мужем шесть лет назад, и поезд 26 июля придет туда в восемь сорок пять, но тогда такси придется заказывать на четыре утра, что дороже на шесть евро, но если ехать до Сен-Мара, а там пересесть на экспресс №854, в котором нет буфета...

– Экскюзе муа, – робко прервал я, пытаясь объяснить, что мне ехать чуть раньше, через три минуты, а они потом договорят, но был одернут кассиршей.

Мне было сказано, что она обслуживает клиента, потом – что понаехали тут, потом – что надо уважать старших, потом о том, что для нарушающих порядок есть полиция, потом о том, что идет борьба с террористами, потом о том, что глупо пытаться купить билет на поезд, который пять минут назад ушел.

– Когда следующий? – спросил я.
– Извините, месье, я отвечу на ваш вопрос, когда обслужу клиента. – И уже не мне: – Так когда, вы говорите, свадьба?

В Ниццу я в тот день не попал, зато с тех пор сэкономил массу нервов и времени, не становясь за французами в очередь. Нигде, кроме булочных. Там они не разговаривают, потому что торопятся поскорее начать есть свежий хрустящий хлеб. Ну разве там как дела, давно вас не видно, как здоровье вашей собачки – но это ерунда, так, минут на пятнадцать.

15 минут в Париже

В моем списке туристических дел на последний день значились:

1. Мона Лиза
2. Импрессионисты
3. Венера Милосская
4. Эйфелева башня
5. Триумфальная арка
6. Люксембургский сад
7. Нотр-Дам-де-Пари
8. Французское вино
9. Сыр (бри и камамбер)

Так как времени оставалось впритык, список пришлось сокращать. Рекомендации: сначала выбрасываете все, что раньше видели на открытках и в книжках (пункты 1, 3, 4, 5), потом – то, что слышали (п. 6 – Джо Дассен, п. 7 – В.Петкун), затем начинаете с самого важного.

В любом, но обязательно маленьком магазинчике в центре Парижа покупаете бутылку сухого вина – из тех, что стоят в отделе, где продают сыр, и две круглые упаковочки самого сыра. Все про все обойдется от пяти до ста евро, причем разницы при поедании на природе не заметит никто. Я потратил шесть евро и три минуты. После этого быстрым шагом идете в любом направлении, пока не видите решетчатый забор. Это будет какой-нибудь исторический сад (в моем случае – сад Тюильри). Садитесь на скамейку и, никого не стесняясь, выпиваете вино, заедая его сыром. Это (с учетом дружеских кивков от прохожих, которые думают, что вы – свой, французский) займет еще пять минут. Встаете и по дороге к выходу видите надпись «Оранжерея», а под ней – вывеску «Коллекция». Заходите из чистого любопытства и оказываетесь в маленьком музее, который жадные французы прячут от иностранцев под видом садового домика. Там – одно из лучших собраний импрессионистов, а на верхнем этаже по всем стенам – «Лилии» Клода Моне. Каждая – три на десять метров. Если бы мне сказали, что после посещения Парижа умирать нужно обязательно, то последнюю минуту я провел бы там, в комнате с лилиями, с половиной бутылки Chateau Talbot и с малознакомой рыжей девчонкой лет двадцати трех.