«Федор Савельич непосредственно связывается с космосом»

В последние годы Федор Савельевич совсем не появлялся на людях, но всякий, кто попадал в анимационный круг, чувствовал, что буквально окружен Хитруком. Все сообщество аниматоров, все когда-либо работавшие с ним, учившиеся у него, просто встречавшиеся с ним светили отраженным от Хитрука светом, и этот свет был очень ярким. Все, от юных студентов школы-студии «ШАР», приходивших к нему домой на занятия, до Юрия Норштейна и Эдуарда Назарова, постоянно говорили: надо спросить у Федора Савельича, надо показать Хитруку, надо посоветоваться с ним, надо зайти. Аргументировали в споре: «А Хитрук считает так!», «Нет, Хитрук бы никогда…» Без тени юмора объясняли: «Федор Савельич же непосредственно связывается с космосом».

Это особенно удивительно оттого, что в самом Хитруке совершенно не было ригоризма, наоборот — для него не было ничего общепринятого, он сомневался, отбрасывал очевидное, вникал в мелочи и оттого находил неожиданные решения. Вот это было одним из важных свойств Хитрука — он вникал. Он измучивал и себя, и свою съемочную группу тем, что бесконечно вникал, не допуская небрежности ни в чем. Он был лучшим на свете педагогом оттого, что никогда не отмахивался от работ своих студентов и младших коллег, а вникал и объяснял, что нужно сделать именно этому режиссеру, а не «что сделал бы я на его месте». Видимо, именно это и обеспечивало ему связь с космосом.

То, что именно Хитрук в начале 1960-х изменил нашу анимацию, общеизвестно. Историки могут спорить о деталях, но сам мировоззренческий слом, в результате которого мультипликацию, воспринимавшуюся как нечто прикладное, для развлечения детей, стали считать искусством, произошел благодаря Хитруку. Его первый фильм «История одного преступления» в 1962-м отбросил сладкое жизнеподобие в диснеевском духе, на котором паразитировала отечественная анимация середины ХХ века, и изумил всех невиданной условностью языка. То же самое с театральным искусством произвел «Добрый человек из Сезуана» Юрия Любимова, которым через два года открылся Театр на Таганке.

Анимация двинулась дальше, но Хитрук остался учителем и мерилом. Что такое «Фильм, фильм, фильм», как не «Восемь с половиной» советского кинопроизводства? Что такое хитруковский «Винни-Пух», как не жизнеописание философа, поверяющего теоретические соображения практикой? Что такое «Каникулы Бонифация», как не разговор о публике и творце? Тут легкость тона вовсе не отменяет существенности предмета — того, кто когда-либо видел рабочие схемы Хитрука, покадрово разрабатывающие ритм движения и звука и похожие на многоярусные диаграммы и выкладки ученого, эта легкость не обманет.

Помню, совсем недавно Норштейн ликовал: «Заходил к Федору Савельичу, он хорошо себя чувствовал, мы с ним даже водочки выпили! Жена пыталась возражать: «Ему нельзя!», а я говорю: «Хитруку можно все, что он захочет, захочет девочку — приведите девочку!»

Российскому анимационному сообществу повезло: много лет в нем даже старшие мастера рядом с Хитруком могли чувствовать себя учениками, как взрослые дети при живых родителях, до старости защитниках перед тем же самым непостижимым космосом. Вчера самыми старшими стали другие.