Умер Эдуард Володарский

Володарский был автором кондиций нездешних.

Такие чаще рождались во французской стороне, на чужой планете: мастеровитые, ловкие, остроумные, барственные, с резкими извилинами скверного характера, жуирскими привычками, рожденными стахановской продуктивностью, и большим числом этических допусков, позволяющих сытно существовать при любом режиме. Имя Володарского уместней ставить в один ряд с Эженом Сю, Жоржем Сименоном, отцом Фантомаса Марселем Алленом, немцем Карлом Маем и прочими ударниками беллетристики. Виртуозная интрига, усы и трубка, гигантский выход полезных страниц, полукриминальный пубертат, дружба на равных с самыми яркими светилами, от Высоцкого до Михалкова, — все равняло его с именитыми иноземцами.

Он умел всегда быть на коне и имел за душой свыше семидесяти реализованных сценариев.

Когда в середине 1970-х большевистская эстетика выпала из спроса — облек ее в авантюрные формы, приняв самое деятельное участие в формировании жанра истерн («Свой среди чужих, чужой среди своих», «Ненависть», «Забудьте слово «смерть», «Красные дипкурьеры»). Русская рулетка перепившихся казаков, обколотый морфием чекист, два боя в скорых поездах, стрельба с обеих рук, из-под ног и из-за спины сделались его фирменными трюками, позволявшими узнать руку на пятой минуте экранного времени.

Когда в начале 1980-х лучшие кинематографические и партийные дома ужаснул цинизм подросших потомков — написал два жестких «сборовых» сценария о золотой молодежи, «Оглянись» и «Шантажист», предвосхитив серию перестроечных «Куколок», «Плюмбумов» и «Дорогих Елен Сергеевн» о юной дряни.

Когда мятая современность вышла из моды — ударился в русские Cредние века и дворцовые тайны.

Если халтурил («Долги наши», «Без права на провал», «За последней чертой», «Вина лейтенанта Некрасова») — все равно получалось лучше, чем у десятков добросовестных коллег. Если впрягался на совесть — работа входила в золотой фонд советской киноклассики, из которой не вырубишь топором ни «Своего среди чужих», ни «Ивана Лапшина», ни «Проверку на дорогах», ни «Прощай, шпана замоскворецкая». Притом Алексей Герман в книге интервью на все осторожные о нем вопросы твердо отвечал: «Я не желаю говорить об этом человеке». Притом сетевые интервью о тяжбах с Мариной Влади и стенограммы речей на съезде, утвердившем его соавтора и друга Михалкова в качестве пожизненного главы кинематографистов, рисуют не самого приятного в быту человека. Что ж, за Сименоном водились грехи похлеще, а Май и вовсе сидел семь лет за упоенное воровство.

На то ответил в свои годы А.Н.Островский: «Чего б ему не пыжиться, когда у него миллион».

Миллион, кстати, заработанный.

От советского кино миллион остался у единиц, а чтоб честный — так и у того меньше.