Я не хочу 1 мая ехать на дачу, пить Hennessy, есть недожаренный шашлык и смотреть пиратскую копию «Убить Билла. Фильм 2»!
Я хочу с папой идти на демонстрацию и махать букетом из шуршащих бумажных цветов на проволочных стеблях. Я хочу нести портрет Подгорного, петь дурным голосом, орать «ура», пить газировку из автомата и добиваться покупки у цыган красного петуха на занозистой лучине. Я хочу надуть мой линялого цвета шарик сильнее всех остальных, а всем остальным эти самые их шарики полопать специально собранными с асфальта острыми бутылочными стекляшками.
Где-то в глубине души я, конечно, понимаю, что полнеющий сорокасемилетний мужик в 2004 году будет глуповато смотреться на плече у папы посреди Красной площади, заполненной девицами с голыми пупками, но ничего не могу с собой поделать.
У меня в конце апреля всегда обостряется синдром ожидания праздника, которого больше не будет. При этом Пасха мне не помогает, хотя там тоже поют, носят портреты и потом выпивают. Не так все должно быть! Не по велению сердца, а из-под палки. Через не хочу! Чтобы того, на Мавзолее, кому машешь и улыбаешься, ненавидеть, чтобы не знать, кто такая Роза Люксембург, чтобы вечером на кухне, закусывая водку икрой, спорить о том, почему гречка пропала, и размышлять, где взять рулон туалетной бумаги, без которого дочку не пускают в детский сад! Да, я понимаю, что праздник, который у меня украли, – тот еще повод для веселья. Но – режьте меня на куски – я не люблю, когда у меня воруют даже совершенно мне ненужные и нелюбимые вещи. Живем, блин, как в передаче «Квартирный вопрос»! На минутку отошел, а у тебя дома уже обои переклеили, диван выбросили, вместо бабушкиного портрета повесили на стену юбку от Маши Цигаль, снесли гостиницу «Москва», сожгли Манеж и везде понаставили игровые автоматы.
А ведь игровой автомат – он какой должен быть? Он должен быть пластмассовый, красный, с лампочкой в дуле, и он еще должен совершенно отвратительно трещать. Потому что игровой автомат сделан, чтобы играть в войну, а не для того, чтобы вытаскивать последние деньги из карманов случайных прохожих и соблазнять на убийство кассира заезжих тамбовских бандюков.
В общем, спасибо вам, Михаил Сергеевич Горбачев, за то, что никто даже не знает, как теперь называется этот выходной. Кто говорит «мир-май-труд», кто говорит «какой-то там солидарности», кто – «хрен его знает», а на самом деле, оказывается, – День Весны и Труда. При этом непонятно, почему «день весны», когда она уже заканчивается, и почему «день труда», когда на самом деле – «отдыха»? А Горбачев сидит себе, небось, где-то в пещере, как Гринч – его американский коллега, который украл Рождество, – и плачет, что он такой некрасивый и что его никто не любит. А весь наш народ, вместо того чтобы песнями и плясками отмечать очередную годовщину расстрела чикагских рабочих, совершенно бездуховно справляет первый день запоя в честь наступающего Дня Победы. Думается, что для устранения неразберихи необходимо в ближайшее время провести всенародный референдум и переназвать праздник как-нибудь понароднее. Мои знакомые уже откликнулись – вот их предложения в порядке поступления:
1. День переодевания в мини-юбки;
2. День, когда узнали, что за зиму обворовали дачу;
3. День секса при открытых окнах;
4. День выбрасывания новогодней елки;
5. День помидорной рассады в пакетах из-под молока.
Я лично назвал бы его День Памяти Дня Международной Солидарности Трудящихся Первого Мая и всех до одного заставил бы ходить на демонстрацию с бумажными цветами, ездить на грузовиках в виде ракет, кукурузы и прокатных станов и кричать «ура». А Путина специальным указом обязал бы стоять все выходные на Мавзолее, махать рукой и улыбаться детям, чтобы им потом было что вспомнить.
Дмитрий Свергун