Убить Зозобру!

Я бы убивал тех, кто придумал называть рестораны именами чудесных городов. Логика, конечно, понятна: даешь забегаловке звучное имя, пропитанное запахом странствий и мечтами о местах, где доверчивый гость никогда не был и не будет, и успех гарантирован. И можно в зачуханном «Неаполе» называть пиццей непонятный блин, присыпанный винегретом, а в придорожном «Токио» готовить сашими из местной щуки. Результат таких географических привязок идет на пользу хозяину, но явно вредит туристическому бизнесу, и я тому типичный пример. Когда меня позвали в Санта-Фе, я машинально выпалил: «Был пару раз, не понравилось», имея в виду ресторан в Краснопресненском парке. Слава богу, недоразумение утряслось, и теперь про свой самый любимый в Америке город ответственно заявляю: «Был, понравилось, рекомендую». И кстати, о ресторанах: кормят там вкусно.

Легко сказать – Америка. Туда и до 11 сентября-то пускали не всех, а сейчас впору утвердить медаль «За победу над посольством США» первой, второй и третьей степени. Ну где, где они таких набирают?! Белесых, с холодными выгоревшими глазами, которым интересно, был ли твой дедушка коммунистом, евреем или комиссаром, какого цвета зубная щетка у твоей бывшей жены и за кого я голосовал на последних выборах. Моя бы воля – стоять бы им за стеклом в музее холокоста и пугать еврейских детей: это не должно повториться! Один простой совет: если вы все-таки соберетесь в Штаты, то в тот момент, когда ваша анкета попадет в их непотеющие руки, вообразите себя в садомазохистском клубе в роли добровольного раба. Она тебе: «На какой деньги фы купили костьюм и патинки?» Вы отвечаете: «На заработную плату после выплаты налогов и вычетов». А про себя сладострастно стонете: «Да, детка, делай это, дас ист фантастиш!» Ну а чтобы забыть этот унизительный фейсконтроль, направляйтесь не в Нью-Йорк и не в Майами, а в Санта-Фе, штат Нью-Мексико.
Собственно говоря, Санта-Фе – это не имя, а устоявшееся сокращенное прозвище. Не ищите в святых книгах и в энциклопедиях святого Фе – такого нет и никогда не было. Полное название пафосное и вычурное, как наряд испанского вельможи: La villa real de la Santa Fe de San Francisco de Asis, что значит Королевский город Святой веры Святого Франциска Асизского. Ни больше ни меньше. Красиво, но длинновато: в бланках и на открытках не помещается, запоминается с трудом. «Город маленький, зачем ему длинное имя», – сказал мне в баре седой индеец и выпил текилы. Я выпил текилы и согласился.

Город действительно небольшой – примерно 60 000 жителей, которые, как все местные во всем мире, на приезжих смотрят немного свысока. Впрочем, в их случае снисхождение, по-моему, вполне оправдано: сюда за последние тридцать лет съехались десятки тысяч художников, писателей, ювелиров, артистов и просто людей, уставших от жизни в больших городах. В результате Санта- Фе обзавелся великолепным оперным театром, симфоническим оркестром, десятком музеев, сотней картинных галерей, множеством ресторанов и баров, где с утра до ночи и общаются беглецы из каменных джунглей.

Здесь в баре, где еще висит старое объявление «Ношение оружия на территории заведения приравнивается к его применению», никто не смотрит косо на выпивающего за завтраком перемазанного краской художника.
Здесь галерейщицы встречаются с клиентами на главной площади города, где тусовка напоминает скорее модный салон, чем улицу райцентра. Одним словом, с первой минуты в Санта-Фе забудьте все, что вы слышали об Америке от Сенкевича и от своих друзей с Брайтон-Бич. Небоскребы? Сходите в бар La Terrasa на крыше самого высокого в центре города четырехэтажного дома. Пробки и трафик? Посмотрите, как вам уступит дорогу благообразный байкер. Преступность? Здесь люди не закрывают дома – видел лично.

Добраться туда, правда, нелегко: сначала несколько часов летите от любого побережья до Альбукерке, оттуда – еще часа два на машине или автобусе по шоссе, вдоль которого круглые сутки идет торговля серебром и бирюзой. Ничего не брать! Это для туристов! Кольцо, за которое здесь просят тридцать долларов, в Санта-Фе будет лежать в куче себе подобных в круглом аквариуме возле кассы с этикеткой «любое за пять» – на сдачу.
По русскому обыкновению, я и трое моих спутников транспортом заранее не озаботились: в Америке все всегда есть, и в результате добрались до города в кузове раздолбанного «форда». Он притормозил, как в клипе ZZ Top, возле телефонной будки, из которой я пытался вызвать такси. Мои не говорящие по-английски дружки-подружки по-чеченски сидели на корточках у обочины.

– Taking a shit or need a ride? (Просто гадим, или ехать куда?), – спросил водитель, индеец навахо, под хохот своего приятеля и визг в лоскуты пьяной блондинки. Через минуту мы уже валялись в кузове на шкурах и смотрели в небо Новой Мексики, по которому, как в кино, плыли воздушные шары. Счастье было почти полным.
– Пиво в холодильнике! – водитель, не притормаживая, по пояс высунулся из окна и показал нам пальцем на фанерный ящик, в каких у нас раньше продавали мороженое. Ящик был доверху набит запотевшим разносортным пивом и текилой. Вечер у Сьюзан намечался знатный. Счастье стало полным.

На светофоре посреди пустыни рядом с нами притормозил пикап «шевроле» без дверей. Хозяйка назвалась Дениз и за тридцать секунд красного сигнала успела сообщить, что в «Драконе» сегодня играют Антонио и Рубен и что если мы туда не пойдем, то мы просто конченые техасские идиоты. Мы пообещали заглянуть.

Описывать первый день в городе – это все равно, что слепому рассказывать про измайловский вернисаж. В общем, магазины, рестораны, магазины, бар, сувениры, бар, бирюза, серебро и ковбойские сапоги. Все это происходит в двухэтажных глинобитных домиках вокруг центральной площади – Плазы. Глинобитки в 1958 году были утверждены как официальный архитектурный стиль города, и в центре других домов нет. Общее мнение: однозначно красивее лужковских башенок.

Заведения под названием «Дракон», куда нам необходимо было попасть, чтобы не быть техасскими лохами, в городе не оказалось. Мы перерыли весь путеводитель, решили, что Дениз нас разыграла, и решили пойти куда глаза глядят. Глаза глядели на очередь в ресторан Pink Adobe («Розовая глинобитка»), состоящую из пиджачных, крайне не бедных нефтяников в белоснежных шляпах и змеиных сапогах долларов по восемьсот за пару. Дамы были в вечернем и в бриллиантах.

– В другой раз, – решили мы и вдруг увидели, как в щель между рестораном и соседним домом пытается протиснуться пародия на «Desperado» – толстяк в черной шляпе, кожаных джинсах и с гитарным футляром.

– Ну давай, Антонио, еще немного! – кто-то явно тащил его в щель изнутри.

– Рубен, я убью тебя, – монотонно, явно не впервые простонал толстяк, и мы поняли: «Нам тоже туда».

«Дракон» оказался баром для своих, который пристроила к самому модному ресторану города его хозяйка – восьмидесятилетняя Розалия Мерфи. Закройтесь, все бары мира! Права газета «Нью-Йорк Таймс», которая назвала его лучшим из лучших. Непонятно только, как журналисту удалось попасть в «Дракон», да, впрочем, они люди пьющие и пронырливые.

Описываю: двадцать столов, за которыми разместились, сидя и стоя, человек двести. Все друг друга знают, хохочут и орут как маклеры в кино про биржу. И тоже жестикулируют: четыре пальца правой руки вверх – это полный стакан бурбона, левой рукой заказывают текилу. Все цены заканчиваются на «.75», со всего остается сдача в 25 центов, которая выдается одной монеткой. Все четвертаки лежат на столах и на стойке, их забирать нельзя – это деньги барменов – и к концу вечера чаевые просто подметают. На сцене отрываются в две гитары толстый Рубен и худосочный Антонио, успевая при этом пить, танцевать и клеить девушек.

– Представляешь, они там за стенкой платят по триста долларов за ужин! – кричит мне на ухо сосед слева в майке с надписью «Вези меня к себе, свой адрес я не помню». – А сюда даже Рейган не попал! Ему охрана запретила, а Розалия отказалась закрывать для него бар.

Розалия здесь же: выпивает «золотую» и оставляет, как все, двадцатипятицентовики. Дениз оказалась ее дочерью или внучкой, по национальности они команчи, а сосед слева – владелец крупнейших бирюзовых шахт, здешний олигарх. Обычная история: у них в Санта-Фе команчи – как у нас буряты, а местные абрамовичи и дерипаски квасят каждый вечер со своими рабочими.

Утро после литра текилы описывать не буду, тем более что это каждый может испытать и в Москве, а вот утренняя беседа о прекрасном заслуживает упоминания.

Стены пустого «Дракона» смотрят на посетителей многозначительно и с немым укором, как теща. За стойкой бармен пересчитывает остатки выпивки и посуды. Стена украшена купюрами всех времен и народов. Ничего не спрашивая, инженер похмельных душ наливает нам по кружке пива, которое, конечно же, стоит 3,75, и кладет возле нас по первой монетке.

– И считать удобно, – улыбается он. Узнав, что мы из Москвы, спрашивает, нет ли чего в карманах для украшения стены, получает две мятых десятки и сотенную и тут же начинает их прилаживать.
– Послушай, Сэм, – раздается вдруг голос с другого конца стойки. – Вот ты думаешь, чем ты сейчас занимаешься вместо того, чтобы наливать мне пиво?!
– Знаешь, Билл, – так у нас в анекдотах разговаривают ковбои, – я думаю, что я приклеиваю к стене русские сто двадцать долларов!
– И где же ты их взял?
– Тупой ты, Билл! Я взял их у этого русского!
– Сейчас я проверю, что это за русский. Если парень врет, то он пожалеет, что зашел в этот бар!

Ситуация принимала совершенно вестерновый оборот, и в мою сторону медленно двинулся огромного вида детина в кожаной куртке и с седыми до пояса волосами. Выяснять, как байкеры в Нью-Мексико определяют национальность туристов, не хотелось, но отступать было некуда.

– Отвечай немедленно, – он явно был настроен серьезно, – как звали брата Карамазова, который ходил в церковь?
– Алеша... Алексей! – как на экзамене выпалил я.
– Сэм, это настоящий русский! Налей нам текилы!

Так красота спасла мир, я нашел себе экскурсовода, и часа через три мы отправились на главную площадь, где как раз проходил ежегодный карнавал, посвященный победе мексиканцев над кем-то в 1692 году. На главной площади торжественно готовились казнить через сжигание огромную статую Зозобры. Зозобра оказался беззубым старичком, олицетворяющим собой грусть и печаль.

– Убить Зозобру! Смерть тоске! Жги печаль! – орал я вместе с толпой.