Уберите руки

В русских сказках встречается скатерть-самобранка, а в московских кафе-ресторанах чаще наоборот. Это когда у меня из–под носа, из-под рук, еще, бывает, не положивших на стол нож, вилку, палочки, официант выхватывает и уносит тарелку, чашку, бокал, суси-гэта. Непреодолимая враждебная сила, прикинувшаяся самой любезностью. Это, между прочим, одно из фундаментальных отличий нашего мо­лодого кулинарного бизнеса от мирового. Очеред­ная аномалия, принятая за норму. Посетитель не должен оставаться за пус­тым столом, говорит мировая норма. По­сетитель должен остаться за пустым столом как можно быстрее, говорит отечественная практика.

Бывает, ешь борщ, пирог киш, роллы «Калифорния», салат «Цезарь», пьешь капучино, а официант уже бдит: как там складываются отношения гостя с борщом — сначала бульончик выхлебал, а гущу на потом оставил или наоборот? Заглядывает в тарелку: что там с «Цезарем», не перейден ли Рубикон, не пора ли уносить готовенького?

В чашку тоже заглядывает. В чашку — особенно трудно, это вам не тарелка, она глубокая, видно плохо. Особенно если в кафе уютный полумрак. Поэтому надо встать поближе, возвыситься надо мной сидящим, нависнуть. Сколько там кофе-то, половина или уже меньше? Не на донышке ли, не пора ли выхватить и унести?

Бывает, жуешь еще последний лакомый кусочек, а уже цап — нет тарелки, с которой его взял, двигаешь челюстями над пустым столом, думаешь, а был ли обед — или пригрезилось? Вот сейчас счет принесут, узнаем. А если положил вилку, если прожевал последний ролл — все, точно, по­щады не будет. И ладно тарелку или, там, суси-гэта, но и последнюю, единственную чашку вырвут — и поминай как звали. А это как контрольный выстрел: «Все, парень, отгулял ты свое у нас».

Когда удается перехватить их в последний момент и воскликнуть: «Оставьте, оставьте мне хотя бы ее, последнюю чашку», они удаляются с видом людей, ос­корбленных в лучших, искренних чувствах. Унесли тарелку, унесли последнюю чашку, долг выполнен. Пусть гость дорогой сидит за пустым столом, как дурак: как ученик в классе за партой (а урок не выучен), как в приемной у чиновника (а чиновник, понятно, занят).
А ведь есть края, где нет такой печали. Не Греция с Китаем, не арабы — с них что взять: заставят стол тарелками, тарелочками, мисочками и пируют коллективно (даже если вдвоем) — вот сколько всего мы перепробовали, глядите. И у самих душа радуется. А встанут уходить — половой, сервиторас, кельнер схватит скатерть за углы — и унесет ее на кухню со всеми мисочками. Но и в Риме, Париже, в Лондоне, в Бордо и Севилье не унесут последнего, не оставят сидеть, как двоечника за партой.

Я пытался спрашивать у московских официантов, зачем они это делают. «Нас накажет менеджер, если мы оставим грязный стол». Менеджеры, вы что? C чего это вы решили, что моя тарелка, моя чашка передо мной — это грязь? Это я ел только что, а не грязь. Мне, может, приятны следы вкусной трапезы. Вы Новый год дома как справляете?

А ежели такая забота о чистоте — не прислать ли ко мне уборщицу, пусть смахнет крошки на колени, повозит мокрой тряпкой на столе: может, на нем следы какие остались. Техничку со шваброй, пусть по­шурует у меня под столом, я ноги подниму. Пусть всем станет чисто и уютно — как в советской столовой.

А ведь вернуть покой и уют проще простого. Выдержав разумную паузу, отметив про себя, что за столом больше не двигают челюстями и приборами, прежде чем хватать и нести, спросить вежливо: «Позволите забрать?» И ждать ответа. Как в Бордо.

Возможно, менеджеры и рестораторы лукавят. Возможно, они хотят совсем не чистого стола, а выполнить план по столико-часам, человеко-местам, по минутам на единицу борща. Может быть, они дума­ют, что за пустой партой в их заведении мне будет неуютно (это они правильно) и оборот роллов и кофе ускорится. Мос­ква большая, много вас тут таких, миллионы ходят, один уйдет — десять придут, нечего тут сидеть, вон, в дверях, не Абрамович ли мелькнул, а стол в красном углу под образами занят. Будто 1980-е еще, когда «мест нет» и швейцару рупь, чтоб пустил. Будто 1990-е, когда заведений наперечет и в половине — бандиты. И не середина нулевых, когда деньги у всех есть, готовить лень, напиши над подъездом «Суши» — и в подъезд придут. Теперь вон сколько заведений — открываются, стоят пустые и через год, глядишь, нет, закрылись. Не оттого ли, что хозяева учат как можно быстрее уносить чашку и слишком много думают про оборот борща, забыв про того, кому борщ? Не пойду к ним больше, другие, которые не торопятся унести последнее, теперь тоже есть.

Или нет, но пасаран, разложу книгу, ком­пьютер, айпэд, рассажу друзей, будем си­деть разговаривать. Отстою последнюю чашку, сяду, напишу вот эту статью. Для чего свергли советскую власть — чтобы сидеть в кафе. Вот и будем сидеть. Коммунистов не испугались — тем более официантов с менеджерами не испугаемся.