Иллюстрация: Александр Можаев
Михаил Косолапов — видный мыслитель, художник группы АВС — последние полтора года провел в Центре современного искусства на Берсеневской набережной и знает наизусть все
Мост начинается у врат храма Христа Спасителя и заканчивается тупиком, но это временно. Он нависает над старинными домиками Берсеневки, сделав шаг через
— Если его продолжить, лучше он от этого не станет, — говорит Косолапов. — Оставался бы как есть, стал бы истинно московской достопримечательностью. Патриарший тупик — это же как тупик Коммунизма, как упирающаяся в стенку улица Правды. Вообще, Посохин и Церетели — концептуалисты нераспознанные. Их проблема в том, что они не понимают своего истинного предназначения.
Для того чтобы подтвердить эту теорию, мы проследовали на близлежащий Лужков мост над Отводным каналом. С него открывается прекрасный вид на произведения этих легендарных авторов — памятник Петру и офисную новостройку на углу Балчуга.
— То, что делает Петра посмешищем, помимо самого авторства, — продолжает мыслитель, — это его вертикальный бронзовый пафос. Церетели думает, что он монументалист, а на самом деле он выдающийся лубочник. И если бы Петр был покрыт гжельской глазурью, а доспехи бы на нем сверкали фольгой и в глазах блестели бы разноцветные стеклышки, это был бы любимейший из монументов. То же и с Посохиным.
Мы поворачиваемся в другую сторону и видим величественную панораму речного простора. В самом центре композиции, как тополь на Плющихе, возвышается огромная и бесформенная новостройка означенного автора.
— Мне это действительно нравится: ее прекрасно подсвечивают, когда фонари еще не зажглись. Мигают светофорчики, начинают бликовать стеклянные поверхности. Я люблю безобразное в принципе, а особенно когда оно хорошо освещено, упаковано, поставлено в центр стола.
Типичные восторги концептуалиста. «А как же Москва? — говорю я. — Вы что же, готовы жертвовать ею в угоду вашему эстетству?» «А где она? — отвечает Косолапов. — Где это ваше историческое наследие? Я вот смотрю вокруг и что-то его не замечаю». Я кричу: «Десять лет назад еще было, я сам видел!» А он мне:
— Категории уюта и европейской культуры здесь неприемлемы. Мерками драмы нельзя мерить трагедию, которой являются Москва и Россия. Зато теперь тут есть вот этот дом. Это мое личное историческое наследие, потому что он мне напомнил книгу «Незнайка в Солнечном городе», которую я читал в детстве. Там были такие же дома: «У одних колонны находились не внизу, а на крышах, у других колонны были снизу, зато сами дома стояли сверху, у третьих колонны были подвешены к карнизам и болтались над головами прохожих». Ну и что, что он некрасивый, зато у нас город солнечный. Единственная претензия — то, что форма не соответствует цвету. Вот у него колонны расставлены без всякой видимой причины, пускай их и покрасят в разные цвета или, например, в полосочку. И посмотрите на перила, которые идут поверху (прекрасное место для бизнес-ланча!), — они определенно выше человеческого роста. Это дом для гигантов, людям на Балчуге теперь делать нечего, там живут Существа.
«Но ведь в Солнечном городе жили коротышки, — опять возражаю я. — Если бы этот дом был вышиной с муравейник, у меня не было бы к нему претензий. А так это больше похоже на Содом и Гоморру». «Они были довольно солнечными городами, и вполне человеческого масштаба», — отвечает художник. И вот тут мы подошли к разгадке архитектурного феномена. Этот удивительный дом построен по канонам коротышек, но живут в нем гиганты.
— Мы наблюдаем движение от микромира к макромиру. Прага или Амстердам построены в масштабе 1:1, этот дом — 100:1. Замечают ли амстердамцы, что у них город нормальный? Это зависит от того, по чему нормироваться. Мы с тобой выбрали за основу переулочки, а почему бы не отталкиваться от Посохина? Проблема старой Москвы проста: очень большой
Наступает эпоха Существ: они будут стоять на титанической террасе этого здания и смотреть на крохотного Василия Блаженного. Сверху он похож на муравейник, и бизнес-ланч в нем не подают — чего там делать?