Трамвай желаний

иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

«Грязный город, темный, некрасивый. Пробки бесконечные, улицы забиты, дым, гарь. На дома старые смотреть больно — все в грязи, в копоти. Ни черта не осве­щается. Мэрии пофигу. А набережная? В любом городе набережная — красивое место, там кафе, люди гуляют, а у нас какие-то задворки. Я же тут давно живу, я помню, город был другим совсем, а по­том… Был город как город, а стало неприятное место».

Нам кажется, что это было всегда, что это уже никогда не изменится, что Мос­кву не спасти. Дело зашло так далеко, что можно только снести то, что построили за последние 15 лет, и выслать тех, кто строил, и тех, кто заказывал, в Аравийскую пустыню. Но и это не поможет — потому что никуда не денутся пробки, воздух и люди, которых хватило бы на три столицы. Бывают города, которые пропали, по-видимому, навсегда —Афины или Детройт, — но бывают ли города, которым повезло?

Я попал в Бордо случайно — и теперь слушал эту женщину, раскрыв рот. Это был типично московский монолог, тягостный и знакомый до мелочей: проходимцы в мэрии, туристы к нам не едут, вечером негде гулять, пробки-мробки. Он казался каким-то проплаченным антифранцузским поклепом, даже в устах пожилой француженки, владелицы популярного ресторана, для которой все эти городские дела давно перешли в разряд семейных обид. Но эта история была со счастливым концом — она описывала, как выглядел Бордо все­го лет шесть назад и как в нем все резко и бесповоротно изменилось.

Звучит это совершенной сказкой, но Бордо, по ее словам, спасли трамваи. Некоторое время назад в Бордо полностью переделали схему движения в центре и ввели три линии футуристи­ческого трамвайчика, которым теперь пользуется весь город. Три линии — это вроде бы немного, но они проходят так удачно, а движение так разумно организовано, что за несколько лет количество людей на машинах в центре снизилось чуть ли не до нуля. По улицам стали просто гулять, а не передвигаться в клубах гари. Здания, которые тут не мыли, потому что бессмысленно мыть то, что становится грязным через две недели, отчис­тили. Набережная, которая была важной транспортной артерией, разгрузилась сама собой, и властям осталось только поставить там недорогие светильники — а студенты подтянулись автоматически, и вместе с ними рестораторы, которые понаоткрывали у воды приятных баров.

Вся эта трамвайная утопия стоила совсем недешево — но ведь у Москвы нет проблем с деньгами, есть проблемы с идеями. Одно содержание московского монорельса из ниоткуда в никуда наверняка покроет подобный проект с лихвой. Правда, у Москвы есть своя специфика — все, что внедряется сверху, неизбежно превращается в ростовую куклу и Олега Газманова. Но здесь, как и в других городах, постепенно оформляется параллельная важная сила — художники в смычке с галеристами и девушками важных бизнесменов, уважающих искусство. «Гараж» и «Винзавод» сделали для самоощущения города больше, чем все городские нововведения вместе взятые. Пермь — это ведь тоже проект, в котором идеи с территории современного искусства выдвинулись на территорию власти и урбанистики. Иногда достаточ­но поставить у въезда в город большую красную П и написать у воды что-нибудь ободряющее, чтобы в городе началось движение. А чтобы эти нежные начина­ния не конкурировали с проектами вро­де Манежной площади, нужно ввести законодательное ограничение: чиновник может заниматься градостроительством любой сложности (от ре­конструкции Пушкинской площади до ут­верждения нового здания в центре), только сдав экзамен по творчеству Бэнкси, Палладио и, скажем, Фрэнсиса Бэкона. В.И.Ресин, заучивающий наизусть «Словарь терминов московской концептуальной школы»? Быть реалистом — значит требовать невозможного.