Тот, который не стрелял

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Уже в машине Вова сообщил, что в школу надо принести фотографию его дедушки или бабушки, «которые воевали». Вовины учителя не сильны в арифметике. Вероятность того, что у первоклассника в 2005 году есть дедушка-ветеран, стремится к нулю — дедушками и бабушками они приходятся людям моего поколения, да и осталось их меньше, чем в стране школ. Вова и сам понял: «Я им сказал, что у меня только мама воевала и чтоб больше не спрашивали». Видимо, спрашивали не однажды.

Мы как раз ехали в Дубну, так что я могла попытаться все объяснить Вове. Что я не воевала, а была корреспондентом на войне. А вот дядя Алик, бабушкин муж, воевал по-настоящему. Мой дед погиб на фронте, а 30 лет назад бабушка вышла замуж за дядю Алика и тогда перебралась к нему в Дубну. Дядя Алик — ядерный физик, в Дубне живет почти полвека, хотя вырос в сретенских переулках. Несколько лет назад мы купили квартиру для бабушки в том самом переулке, но в последнее время они приезжают в Москву редко, только по врачам или на праздники.

На кухне у бабушки Вова приступил к расспросам: «А сколько вы самолетов сбили?» Дядя Алик попытался вспомнить. Рассказал, как сдал последний экзамен в университете 25 июня, а на следующий день вместе с сокурсниками пошел обратно в университет проситься на войну. Их отправили рыть противотанковые рвы, про которые знающие люди говорили, что в них будут гореть заживо. Затем вернули в Краснопресненский район, в ополчение, и сообщили, что теперь они станут взводом телеграфной связи. Учили азбуке Морзе и ползать по-пластунски. Затем переназначили взводом велосипедной связи, вручили конфискованные у гражданских велосипеды. Командовать назначили человека, который не умел кататься на велосипеде, и почему-то именно это привело бывших студентов в отчаяние.

Многие из них к тому времени получали повестки из военкомата, из которых следовало, что в случае неявки их будут судить по законам военного времени. То же самое говорило и командование ополчения — уже про уход оттуда. «Нам светил только один исход: быть расстрелянными за дезертирство». Они перекинули вещмешки через ограду и пошли спасаться в действующую армию.

Несколько лет назад дядя Алик случайно услышал по радио передачу об ополчении из Краснопресненского района. Рассказывали, что бойцы погибли прежде, чем сумели вступить в бой, — их расстреляли подошедшие вплотную немцы. После той передачи долго не мог прийти в себя. Он даже не упоминал ее никогда раньше в своем рассказе, который в остальном повторяется из года в год, каждый День Победы — только раньше они с бабушкой всякий раз приезжали в Москву, и дядя Алик еще рассказывал, что в сорок пятом смотрел салют вместе с любимой девушкой.

Его направили в артиллерийское училище, где он за три месяца выучился следить за приборами для наведения на цель зенитных установок. Он был в Москве в дни паники в октябре 1941-го, когда молчали официальные телефоны, а на улицах валялись собрания сочинений Маркса и Ленина, выброшенные готовящимися к приходу немцев жителями. Съездил на меховую фабрику, где раздавали товар бесплатно, и взял себе теплую шапку.

Потом направили на Волгу строить вторую линию обороны. Это была интересная математическая задача — рассчитать оптимальное количество укреплений на местности. Пригнали собственно строителей — ими оказались бабы из окрестных деревень, которым сказали, что их мобилизуют на три дня, вот они и приехали без теплых вещей. Молодые офицеры баб жалели, поэтому срочно упрощали чертежи.

После строительства надо было в Самарканд, куда эвакуировалось артиллерийское училище. Там дядю Алика отправили в формировавшуюся из местных кавалерийскую часть. Местные делали вид, что не понимают по-русски, в ответ на любую команду разъезжались в разные стороны. После лета их должны были послать на фронт, и дядя Алик написал друзьям и любимой, чтоб с сентября писем на ждали. Затем вышел указ о формировании штрафбатов, и отпала необходимость гнать пушечное мясо из туркменской степи. Велели ехать в Москву.

Попал наконец в зенитную часть. Работал по своей военной специальности, пока в 1944 году его не отозвали для участия в атомном проекте. Так вот, лично он не сбил ни одного самолета — он следил за приборами. Но помнит случай, когда один самолет был сбит и все зенитчики в округе утверждали, что это они его сбили, — пока не выяснилось, что самолет был советский.

До осмотра медалей и ордена дело не дошло: правнук отвлекся задолго до конца рассказа, так что не услышал, что за всю войну дядя Алик так и не взял в руки оружия. Рассказ местами был сбивчив — дядя Алик извинялся, что ему трудно восстановить последовательность событий, хотя в конце концов получилось. Я записала рассказ на диктофон — дети потом послушают.

Я давно собиралась записать истории, которые дядя Алик всегда рассказывает девятого мая, когда принимает поздравления и говорит, что это единственный бесспорный праздник в нашей стране. Просто раньше это всегда происходило в шумном ресторане, куда мы ходили на 9 Мая. В этом не пошли: ведь дядю Алика с его дубнинской пропиской все равно не пустили бы в центр Москвы.