Терри Гиллиам: «Все на борьбу с мистером Пу!»

Фотография: ИТАР-ТАСС

— Почему короткометражка, еще и на итальянском, с итальянскими актерами?

— Потому что однажды в мой дом пришли люди с огромными мешком макарон. И сказали: «Вот вам паста, следом принесем такой же мешок с деньгами. Пожалуйста, снимите короткометражку о чем захотите». Это было очень вовремя: у меня как раз случился очередной коллапс с «Человеком, который убил Дон Кихота» (Гиллиам снимает этот фильм одиннадцать лет. — БГ). У меня было время, я решил переключиться. В итоге получил заряд бодрости, которого не было уже много-много лет. Снимать короткометражку гораздо легче, чем полный метр. Нет давления, нет человека со студии, который диктует свои условия, нет продюсера — ничего. Бери да снимай. Великолепно!

— А Неаполь как место действия вы сами выбрали?

— Не совсем: у людей с мешками было одно условие — съемки в Неаполе. Мне всегда был интересен этот город, но никогда не удавалось провести в нем больше дня. А тут выпал шанс пробыть несколько недель. Здорово. Я, вообще-то, ужасно люблю итальянцев, у меня есть дом в Италии, и я радовался возможности снова поработать с оператором Николой Пекорини (Пекорини снимал «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» и «Страну приливов». — БГ), с Габриэллой Пескуччи (художница, работавшая с Феллини, Пазолини, Висконти; сделала среди прочих костюмы к фильмам «Однажды в Америке» Серджио Леоне и «Эпоха невинности» Мартина Скорсезе. С Терри Гиллиамом работала на «Приключениях барона Мюнхаузена». — БГ). В общем, мне все понравилось.

— «The Wholly Family» мог бы быть кукольным спектаклем — тут и вертеп, и персонажи комедии дель арте. В «Стране приливов» тоже есть куклы, вернее их головы, одна с выколотыми глазами. Вы что, в игрушки не наигрались в детстве?

— А у меня в детстве не было игрушек — боюсь, причина в этом. Наконец-то представился шанс как следует поиграть! Я вырос в деревне, на природе, все время проводил на улице. Возле нашего дома был лес, неподалеку озеро, через дорогу холм — так мы и проводили время. Верите, сейчас вот напрягаюсь и не могу вспомнить вообще ни одной игрушки, будто и не было их у меня никогда. Странно, правда?

— Страннее, что вы сейчас играете в куклы, и они у вас такие страшные.

— Они не страшные — они непонятные. Почти живые. Потому опасные. Будто выжидают момента, чтобы ожить. Я не боюсь их, но я им не доверяю. Любая игра в куклы есть игра в Господа: берешь кусок пластмассы — и превращаешь его в человека. На время. Потом опять убиваешь, кидая куклу в угол, как неживой предмет, — а она на самом деле ожила, притворяется и ждет своего часа, чтобы что-нибудь выкинуть.

— Вы до сих пор причастны к деятельности «Монти Пайтона»? Видела у вас в фейсбуке объявление об автограф-сессии по случаю их нового приложения для айфона.

— Ну да, у нас есть маленький бизнес, поэтому нам иногда приходится делать что-то вместе. Последним был фильм «Liar's Autobiography» по книге Грэма Чепмена, которую он написал перед смертью, — мы все его озвучивали. Но вообще «Монти Пайтон» это мое почти забытое прошлое, от которого, впрочем, никуда не деться. Боюсь, моему надгробию не избежать надписи «Здесь лежит один из «Монти Пайтонов». Думаю, «Монти Пайтон» — одна из важнейших вещей, случившихся со мной в жизни: я тогда только приехал из Америки в Англию, и мы сделали шоу, которое прославилось на весь мир, а я так до сих пор и не понял почему.

— Вы раздаете автографы по поводу выхода приложений — а вас вообще интересуют гаджеты? Всякие там новые технические возможности?

— Конечно. Они, впрочем, еще опаснее, чем куклы. Взять хотя бы мой компьютер, который меня полностью контролирует: я ни дня не могу провести без того, чтобы поглазеть в экран. Именно поэтому мне необходимо понимать суть этих явлений, чтобы хоть немного контролировать их самому. Кстати, у меня нет айфона. Только старая «Нокиа».

— Я видела, вы ее фотографию тоже в фейсбук выкладывали.

— Смотрите, что делают эти штуки — они отбирают у нас нашу силу. Например, нашу память. Прежде я знал наизусть все телефонные номера — был у меня такой талант к их запоминанию. Теперь я его лишился: все помнит телефон. Шаг за шагом гаджеты забирают наши таланты и способности. Мы привыкаем к ним, без них мы беспомощны. Ненавижу людей, которые каждую секунду твитят. Год назад я был на концерте Arcade Fire в Медисон-сквер-гарден — первая песня еще не закончилась, а люди уже не смотрели на сцену, а только в свои айфоны. Эта странная штука украла у людей наслаждение моментом.

— Но у вас тоже есть фейсбук.

— Только страничка, которую мы завели для промоушна «The Wholly Family». Все, что меня интересовало относительно фейсбука, это как достучаться до человека, заинтересовать его, а если заинтересовал — как заставить купить. Сначала мне было интересно — я даже просыпался по утрам с идеей поста, мне очень хотелось мотивировать людей ответить, написать мне что-то интересное. Но в итоге я пришел к выводу, что фейсбук — зло. Поскольку все, что было написано, оказывалось лишь подменой живого разговора. Когда люди пишут что-то, стирают, обдумывают и пишут снова — это уже не они. Я бы сказал, что фейсбук — бункер, туда прячутся. И каждый раз все страшнее выходить наружу.

— А что в результате с «Человеком, который убил Дон Кихота»?

— Работаем. Снова проблемы с деньгами, их опять не хватает. Сложность быть независимым режиссером в том, что, когда ищешь деньги сам, без участия продюсеров, любой выпадающий кирпичик рушит всю стену. И вот я начинаю строить заново. Это сложно и, если честно, не особенно весело.

— Это, наверное, будет ваш самый трудный фильм.

— Я вообще не знаю, что это будет. Сейчас я снова все переписываю. Чтобы стало посвежее. Та история, которая когда-то писалась под Джонни Деппа, уже протухла: я плюнул и пишу все по новой. В общем, это уже превращается в какое-то дело жизни.

— Не хотите бросить его, раз так?

— Нет. То есть у меня есть и другие проекты. Но этот слишком давно меня преследует. Нужно исторгнуть его из себя. И потом уже думать о чем-то новом.

— Вы придумываете, рисуете миры, такие красивые и безумные. Они как-то внедряются в вашу реальность? Например, я слышала, что Дэвид Линч живет в квартире без мебели. А у вас дома случайно нет кукол с выколотыми глазами, чучел, анатомического театра, ну или чего-то вроде?

— Нет, я живу банальной, скучной жизнью. У меня есть дом в Италии — когда я езжу туда, то много занимаюсь физическим трудом: строю каменные стены, срезаю деревья — в общем, все что угодно, только не творчество. Моя жизнь совершенно нормальна. Даже не знаю почему. Может, потому что я всегда был трусом и никогда не проживал свои фантазии. Я их только фантазировал. Так безопаснее. Я очень прагматичный человек. Например, я никогда не понимал абстрактную живопись. Куда больше люблю книжные иллюстрации — это способ рассказать историю.

— Знаю, что вы собираете иллюстрации Алана Одла.

— А вы, я смотрю, нормально посидели на этой страничке в фейсбуке. Не зря, выходит, завел. Знаете, что в мире всего пять коллекционеров иллюстраций Одла, и я один из них? Никто его не знает!

— Что-нибудь еще собираете?

— У меня есть несколько картин Виктора Сафонкина — это такой символист, близкий мне по духу. Он тоже рассказывает истории. А фигуративная живопись мне скучна. Мне не нравятся способы ухода от прямого высказывания, попытки спрятать что-то за чем-то. Я за прямую речь. Еще люблю японскую ксилографию — это цветные деревянные гравюры, невероятные штуки. Впрочем, я ничего не коллекционирую всерьез. Для меня главное — не растратить кучу денег. Когда я вижу миллионеров, спускающих состояния на Дэмиена Херста, то думаю, вот ведь кто настоящие безумцы!

— А где хранятся картины и гравюры?

— Что-то висит на стенах, что-то валяется то тут, то там. Места не хватает. Поэтому моя жена ненавидит, когда я покупаю что-то новое.

— Такое ощущение, что вас совершенно не интересует тема общественного устройства. После «Бразилии» вы ни разу к ней не обратились.

— Не то чтобы не интересует — я просто не понимаю, с какой стороны подойти. В прошлом году мы разговорились о «Бразилии» с Томом Стоппардом: взялись бы мы написать современную «Бразилию», про сегодняшний день? И оба пришли к выводу, что нет. Потому что сейчас были бы не в состоянии охватить мир взглядом, поймать его. Сегодняшний мир — какой-то неохватный. Чего там мир — Англия. Пойди разберись, в чем ее проблема. То ли дело сейчас тут у вас, в России: есть мистер Пу — и точка. Все на борьбу с мистером Пу! Есть на чем сфокусироваться. С кем ни поговорю, у меня такое ощущение, что вы здесь все знаете, в чем ваша проблема! Вам проще. Вы сейчас, должно быть, очень счастливые.