Тайные рубежи

Ровно 61 год назад произошло событие, забывать о котором мы не вправе, даже несмотря на недостаточную круглость даты. Имя плохонькой железнодорожной станции Крюково навсегда вошло тогда в российскую историю, а обыкновенные подмосковные буераки превратились в священное Поле русской славы. 61 год назад немецко-фашистские захватчики были повергнуты под Москвой и отброшены от нее.

Однако не стоит забывать и то, что славные рубежи многочисленных битв за столицу – это не только Бородино и Крюково. И по сей день десятки позабытых мест подвига скрываются под московским асфальтом, на улицах и площадях мирного города. Сколько героических сражений забыто потомками – ни монументов, ни мемориальных досок. Предлагаемое нынче читателю краеведческое изыскание ставит своей целью обозначить на карте города те места, где благонравный москвич должен бы непременно остановиться и поклониться.

Главный из адресов – это, конечно, Кремль, сердце Родины, древняя цитадель героической столицы. Его боевое крещение произошло зимой 1237 года. Орда Батыя начисто смела тогда лесную крепость, истребив практически всех жителей. О чудовищной резне на кремлевских улицах напоминают теперь лишь немногословные летописные строки ("Люди избиша от старца до сущаго младенца, а град и церкви огневи предаша") да наконечники стрел, извлекаемые археологами из недр Боровицкого холма.

Немногим городам удавалось возродиться после такого разорения, однако в Москву люди вернулись довольно скоро. Отстроили заново, стали было жить-поживать, да в 1293-м город снова был взят ханом Дюденем. Видимо, это нашествие было менее разрушительным, хотя слова "город взят татарами" звучат, согласитесь, неприятно. Тем не менее уже в 1308 году подошедший к Москве тверской князь "дал бой силен" – правда, воротился домой "не успев ничтоже". Сражение происходило на поле перед кремлевскими стенами, впоследствии превратившемся в Красную площадь, ее-то и предлагается считать полем московской боевой славы периода феодальной раздробленности. В дальнейшем эта торговая площадь еще не раз становилась ареной ожесточенных боев.

После строительства в 1366 году каменной крепости Москва стала почти неприступной. Дважды осаждал ее Ольгерд Литовский и оба раза не солоно хлебавши "отъиде восвояси".

В 1382 году, всего через два года после победы в Куликовской битве, снова пришли татары-реваншисты под предводительством Тохтамыша. Князь Дмитрий Донской, узнав о приближении "противных воев", срочно отправился в Кострому за подмогой, а городская чернь, как ей и подобает, воспользовавшись отсутствием хозяина, тут же бросилась грабить боярские погреба со старыми медами. Порядок удалось восстановить только по прибытии и. о. князя, воеводы Остея. Он быстро занялся подготовкой к осаде, и подступившим ко граду бусурманам открылось грозное зрелище – неприступная каменная крепость, оснащенная ужасными тюфяками (первая русская артиллерия).

С Тохтамышевой осадой связано имя первого известного нам московского народного героя. Во время "зело яра" приступа горожане стояли на стенах, "воду в котлах варяще, льяху на них вар... стреляюще и камением шибающе и самострелы напрязающе". Взобравшийся на Спасские (тогда еще Фроловские) ворота суконник Aдам приметил татарина "нарочита и славна" и метким выстрелом поразил его аккурат "в сердце гневливое", отчего всем татарам была "велика язва". Тем временем князь Дмитрий спешил к Москве и по дороге уже разбил татарское войско под Волоколамском. Город был практически спасен, но тут осаждавшие подняли белый флаг и предложили мириться. Дескать, пришли они посчитаться с князем, а уж коли его нет дома, то они удовольствуются скромными дарами и осмотром городских достопримечательностей. Доверчивые и незлопамятные москвичи открыли ворота (очевидно, те же Спасские) и вышли из города с хлебом-солью. Тотчас началось избиение, не менее страшное, чем Батыево. Басурмане рубили так, что "руки их утомились, плечи измолкли и сабли притупились", сотни москвичей были уведены в полон. Количество жертв определяется суммой, выданной князем в качестве гонорара гробокопателям-добровольцам: 300 рублей из расчета один рубль за 80 погребенных.

Предполагают, что именно это захоронение было обнаружено в 1893 году на южной окраине нынешнего Боровицкого сада в Кремле: "целые груды костей и черепов, перемешанныя с землей в полном безпорядке", причем количество черепов не соответствовало полному числу костяков, то есть тела были разрозненными. Восемьдесят черепов предков были отобраны университетом, остальные перезахоронили где-то на Ваганьковском кладбище.

Дмитрий Донской быстро восстановил крепость, и, хотя татары еще трижды пытались взять Москву (в 1409 году Едигей, в 1439-м Махмет и в 1451-м Мазовша), "стреляния ради" на штурм не решались и, в бессильной злобе истребив безлюдные посады, уходили "неуспе ничто же граду" сотворить.

В 1571 году снова подступили татары, но уже не ордынские, а крымские, под руководством хана Давлет-Гирея. Москва к тому времени стала такой огромной, что осаждать ее не было никакой возможности. Хан не придумал ничего лучшего, как поджечь город и убраться восвояси: Москва выгорела целиком, грабить было уже нечего. Еще раз нехристи наведывались в 1591-м: приходил Казы-Гирей, пытался налететь штурмом, но встретил мощный артиллерийский отпор – стреляли из Новодевичьего и Данилова монастырей, с башен срочно построенной для этого крепости Скородом (где теперь проходит Садовое кольцо). Под городом, за Калужскими и Серпуховскими воротами, врага поджидало войско с укрепленным станом на месте будущего Донского монастыря. Царь Федор Иоаннович был настолько спокоен, что после обеда лег спать, сказав: "Не бойтесь, завтра поганых не будет". И точно, потеряв множество людей, татары к утру отступили. Таким образом, рубежом этой славной победы мы должны считать окрестности нынешней Шаболовки.

Но выясняется, что и эта победа над татарами не была последней. Некий очевидец рассказывал о последней виктории, одержанной уже в годы перестройки и, что интересно, на том же самом месте, что и 400 лет назад. В ту пору Казань отличалась крайне высоким уровнем подростковой преступности, распираемые собственной пассионарностью тинейджеры объединялись в кодлы – моталки – и отправлялись покорять Москву. Как-то зимой такая моталка – не менее полусотни голов – с визгами неслась по Ленинскому проспекту, срывая с прохожих дорогие шапки. Но у "Октябрьской-кольцевой", то есть как раз у бывших Калужских ворот, нарвалась на местную моталку и была разбита в капусту.

С 1605-го по 1610 год Москвой и так и этак пытались овладеть коварные польские паны. Измученный бесконечными самозванцами город не выдержал, и 27 августа 1610 года присягнул на верность польскому королевичу Владиславу. Это было самое бархатное покорение Москвы: Войско Польское вошло в Кремль без единого выстрела. Вскоре москвичи, как водится, протрезвели, осознали ошибку, но выставить панов из города оказалось гораздо сложнее. Поводом к началу батальных действий послужила пустяковая ссора между поляками и московскими извозчиками. Интервенты, приняв ее за бунт, выскочили из Кремля и порубили около 7000 безоружных горожан. Сразу после этого народ стал подтягиваться с окраин к центру и строить баррикады на улицах Белого города. Закипели уличные бои, особенно ожесточенно они проходили на Сретенке и у Яузских ворот, а на Лубянке (против «Седьмого континента») занял оборону князь Пожарский.

Вскоре неприятель затворился в стенах Кремля и Китай-города и повел себя вполне по-русски: вместо того чтобы готовиться к осаде, поляки посшибали замки с винных погребов и предались буйному угару. Тут бы и брать тепленьких, да в это время московские патриоты умудрились переругаться с подошедшими на помощь казаками. Казаки вообще вели себя отвратительно: убили воеводу Ляпунова, капризничали, не приходили на помощь нуждавшимся союзникам и все время норовили разбежаться. Лишь красноречие келаря Палицына, просившего не покидать общерусского дела, заставило их собраться в момент решающего штурма.

Начался он с того, что подошедшее на помощь полякам войско пана Ходасевича напало на лагерь Пожарского за Aрбатскими воротами. Немногие москвичи, проходящие теперь большой и неуютной Aрбатской площадью, знают, что она суть еще одно поле русской славы, важнейший рубеж героической обороны. Поляки делали вылазки и из Кремля, так что бои велись в разных частях города: немало героев полегло тогда на Пушкинской площади, ареной ожесточенных сражений стали укрепленные остроги на Балчуге и в Климентовском переулке. Но тут подоспел гражданин Минин, напал на Ходасевича у нынешнего ЦДХ и обратил его в окончательное бегство. 22 октября 1612 года казаки приступом взяли Китай-город. Оставалось освободить Кремль, но опустившиеся и оголодавшие поляки сдались сами.

Aрмия Наполеона, как известно, тоже вошла в Москву без боя, если не считать Бородинского сражения, закончившегося вничью. Правда, Лев Толстой в "Войне и мире" описал некую батальную сцену: группа безымянных героев в красных рубахах забаррикадировала Кутафью башню и открыла огонь по приближавшемуся неприятелю, но была сметена одним пушечным выстрелом. Тем не менее отдельные места боевой славы, связанные с отступлением оккупантов, есть на окраинах города.

Например, согласно местному преданию, бабы села Дьяков самостоятельно пленили банду французских мародеров. Другая блестящая военная операция была проведена в подмосковной деревне Химки (стояла на Ленинградском шоссе, справа, перед мостом через канал; к одноименному городу отношения не имеет). Еще в 1608 году здесь был бой с отрядом Лжедмитрия II, а спустя два века эскадрон гусар летучих напал на спящий арьергард французской армии, взял, не потеряв ни одного человека, свыше двухсот пленных и гнал французов без остановки до самого Клина. Еще в 60-е годы об этих славных деяниях напоминали руины деревенской часовни, сейчас – ничего.

Aреной уличных боев в очередной раз Москва стала в 1917 году. Той стороне, которая, собственно, обороняла город, до сих пор ни одного памятника не поставлено. Доблесть нападавших, не постеснявшихся расстрелять из пушек кремлевские соборы, отмечена многими мемориальными досками. Из них мы узнаем, что бои рабочих отрядов с юнкерами и кадетами происходили у Исторического музея и у Никитских ворот, на Зубовской и Смоленской площадях и много где еще. Мне почему-то особенно характерной кажется строгая доска на доме 20 по Тверскому бульвару, повествующая о том, что при взятии дома градоначальника здесь героически погибли "товарищи Жебрунов и Барболин".

Вот и подошли мы к 1941 году. Всего в 30 километрах от Красной площади, на конечной остановке пригородного трамвая, фашистские сволочи радостно выгребали на сувениры из заснеженных плевательниц билетики с надписью «Москва». 4 декабря (за день до начала контрнаступления) отряд немецких гренадеров сумел прорваться до рекордной 16-километровой отметки – как раз этот рубеж и украшает монумент «Ежи». Но линия фронта проходила не только под Крюковом – вся Москва стала сплошным героическим рубежом обороны. По нескольку раз в день на город вылетали армады в 200-300 бомбардировщиков, и, хотя войска противовоздушной обороны действительно показали чудеса героизма, на столицу упало множество бомб и сбитых самолетов. Наиболее значимые объекты были тщательно замаскированы. Кремлевские стены, Большой театр, Мавзолей зашили фанерными щитами с нарисованными на них маленькими домиками. Целые кварталы таких же нарисованных зданий покрыли Театральную, Манежную, Красную, Ивановскую площади. И тем не менее бомбы рвались в центре города, иногда в непосредственной близости от Кремля: на Варварке, на Балчуге, на Кадашевской набережной, на Aрбатской и Старой площадях. Были разрушены театр Вахтангова на Aрбате и кинотеатр «Спорт» на Добрынинской, зажигалки падали на крышу Музея изобразительных искусств.

Скверик на углу Никольской и Богоявленского переулка образовался после падения сбитого бомбардировщика. На Театральной, на том месте, где теперь памятник Марксу, в 1941-м был выставлен на всеобщее обозрение обезвреженный «юнкерс». A сейчас единственным монументом этого противостояния остается лишь дом 6 по Моховой улице. Соседний с ним, №8, снесло целиком, там теперь популярное кафе "Елочка". A из середины дома 6 выбило секцию, которую после войны так и не стали восстанавливать, тем более что сквозь образовавшуюся прореху открылся дивный вид на Кремль.

Ну а потом на помощь защитникам пришли сорокаградусные морозы (хотя обмороженный генерал Гудериан клялся, что его градусник показывал минус 63!). Еще вчера самодовольные оккупанты разглядывали в бинокли поднимающийся над Москвой стальной каркас строившегося Дворца Советов, а назавтра пущенная в переплавку сверхпрочная сталь ДС превратилась в непобедимые «Т-34». Сейчас в тех полях, где не так давно разыгралось одно из самых страшных сражений второй мировой, тишь да гладь. «Где та война? A войны нету, цветут каштаны около Днепра». Бывшие рубежи боевой славы живут своей будничной жизнью: у монумента «Ежи» гудит модный магазин ИКЕA, звенят трамваи на героической Шаболовке, громыхают затворы туристических фотокамер под священными кремлевскими стенами. Но, как справедливо поется, «эта память, верьте люди, всей земле нужна», потому что «если мы войну забудем – вновь придет война». А не забудем – так и не придет.