Священнослужители большого города: раввин Довид Карпов

О нееврейском детстве

У каждого человека есть свой путь сотворения личности — своя история «берейшит» (cо слова «берейшит» («в начале» с иврита) начинается Тора. — БГ). Я родился в семье простых советских инженеров-нефтяников. Смешно сказать, но тогда это была совсем непрестижная профессия, они получали свои 120–140 рублей в месяц — и на этом все. Ничего еврейского в моей биографии, кроме моей еврейской мамы, казалось бы, не было — никакой связи с традицией. Но, конечно, как всякий еврейский интеллигентный мальчик я получил высшее образование.

По натуре я — технарь. Окончил физико-математическую школу №2 — что дало мне даже не столько конкретные знания, а скорее круг общения. Потом поступил на химфак МГУ. И все это время я совсем не ощущал себя евреем. Мои сверстники-евреи из какой-нибудь Жмеринки или Бердичева с детства знали, по крайней мере, вкус мацы и пару крылатых идишских выражений — я был лишен даже этого.

После окончания МГУ мы с друзьями поехали отдыхать в Армению. Компания была почти целиком еврейская — это как-то естественным образом получилось. И вот там я впервые увидел, что, оказывается, есть — и не только в анекдотах — другие нации и народы, тоже граждане Советского Союза, с которыми я могу говорить по-русски, но которые при этом имеют свой собственный язык, свою культуру. И тогда у меня возник вопрос: а я — кто я такой? В Армении меня нередко спрашивали о национальности (армяне вообще народ очень любопытный — в хорошем смысле). Вообще-то, в советское время этот вопрос считался не совсем тактичным, и, хотя я никогда не скрывал свое еврейство, именно в Армении мне было легко отвечать, что я еврей — я понимал, что там это будет воспринято нормально и даже позитивно. И вернувшись из Армении, я неожиданно для самого себя стал интересоваться армянским языком и еврейской традицией.

Об «исходе» в еврейство

Тогда существовало такое понятие, как «отказники» — люди, получившие отказ на заявление о репатриации в Израиль и лишившиеся работы. В результате они на долгое время зависали в Союзе и создали особую прослойку. Теперь они почти все уехали, а тогда им ничего не оставалось, кроме как заняться своим «еврейством»: подпольно преподавать или изучать иврит и интересоваться «своими корнями». И вот я под руководством таких отказников стал изучать иврит — не как язык Писания, а как современный язык. Обычно в группах по изучению иврита появлялась и религиозная молодежь. Так я попал на первый в своей жизни религиозный праздник — еврейскую Пасху — и даже принял участие в пасхальном праздничном застолье, седере. Я думаю, что это символично: с исхода из Египта, которому посвящен седер, начинается ведь и история еврейского народа. А для меня это стало исходом из советской действительности к себе «домой» — в еврейство.

До этого момента я связывал свое будущее с наукой: работал в довольно престижном НИИ и видел свое будущее как карьеру ученого. Но недаром говорится: человек предполагает, а Б-г располагает. То, что начиналось как хобби, в конце стало смыслом жизни. И когда я это окончательно осознал, то уволился — не было смысла продолжать изображать из себя ученого. Сначала я ушел в «шабашку» — у нас была бригада, мы что-то строили в Ульяновской области, надо было как-то зарабатывать. А следующая запись, которая появилась в моей трудовой книжке, — «сторож в синагоге». Ей предшествовала другая запись: «МНС в НИИ».  Я понимал, что это необратимый шаг.

Об оборотной стороне интеллигентности

Моя еврейская мама была в ужасе от всего этого — конечно, мое обращение в иудаизм добавило ей седых волос. Это было сугубо советское время — все, что не соответствовало клише «образ жизни советского человека», пугало и настораживало. А тут молодой человек, комсомолец начинает вести откровенно религиозный образ жизни. Я-то был молодой и бесшабашный, мне море казалось по колено. Но мои родители с их советским — в том числе и сталинским — опытом были, конечно, сильно напуганы этими переменами. Сейчас, когда я сам папа и даже дедушка, мне немного стыдно перед мамой — я хорошо понимаю все ее переживания. Но также я понимаю, что должен был сделать этот выбор. Моя мама — дай Б-г ей долгих лет жизни — много в меня вложила в плане общей культуры и жизненных принципов, но, к сожалению, практически ничего еврейского. Она сама была частью той самой советско-еврейской — именно так, через дефис — интеллигенции. С одной стороны, это то, чем можно гордиться, но в то же время эта «интеллигентность» — неизбежная утрата корней, после которой ты становишься «человеком мира», но в то же время перестаешь быть евреем.

От кришнаизма к иудаизму

В молодости меня многое интересовало, тогда это называлось «духовный поиск». В том числе я прошел через увлечение кришнаизмом, который был довольно распространен в интеллигентской среде. Но по большому счету каких-то серьезных религиозных исканий у меня не было. Некоторые мои будущие приятели и прихожане были в советское время христианами или даже иудеохристианами, но христианская традиция меня мало интересовала — я видел в ней некоторую фальшь и вторичность по отношению к иудаизму.

В то же время вначале для меня отнюдь не было очевидно, что иудаизм — это и есть мой путь. Многие люди приходят к этому через национальное чувство: я еврей, а значит, иудей. Я думаю, что это правильно. Но я-то как раз не ощущал себя евреем! Поэтому иудаизм заинтересовал меня прежде всего как философия, как глобальная концепция мира, которую я тогда рассматривал в ряду прочих религиозно-философских концепций. Так что можно сказать, что в тот момент иудаизм был моим интеллектуальным выбором. В этом направлении я активно продвигался — наверно, это давала о себе знать моя аидишэ нешомэ (еврейская душа), которая подспудно делала свое дело. В 25 лет я прошел обряд обрезания — брит-мила. Помню, тогда моя будущая жена связала мне шапочку, где была анаграмма в виде числа «25», записанного еврейскими буквами, и это означало, что я уже осознанно встал на новый путь. Хотя объективно это было лишь самое начало долгого пути.

О кашруте

Человек я в бытовом плане неприхотливый — жили мы всегда, даже по советским меркам, довольно скромно. Мандарины и лососевые консервы к Новому году в доме родителей были одним из самых больших деликатесов. В этом смысле мне было проще, чем другим, переходить на кошерную (то есть пригодную, согласно нормам иудаизма) пищу. Тем более что большинство продуктов не требуют обязательной печати кашрута (штампа, удостоверяющего соответствие пищи установленным религиозным правилам. — БГ), например овощи, фрукты, рыба с чешуей и т.д. Основная проблема была с кошерным мясом и молочными продуктами. Кошерное мясо было, но в очень ограниченных количествах и такое дорогое, так что я несколько лет практически его не ел (и невольно чуть не стал вегетарианцем). Но лично меня это не очень тяготило, как говорится, щи да каша — пища наша. Ну а для хасида, коим я являюсь (хасидизм — мистическое течение в иудаизме, возникшее в XVIII веке. — БГ) — еще водка да селедка, чтобы можно было сделать «лехаим» (традиционный  еврейский тост, означающий «будь здоров». — БГ) и было чем закусить.

О миссии еврейской женщины

Традиционная профессия религиозной еврейской женщины — быть женой своего мужа, а также матерью и первой воспитательницей своих детей, но сейчас это уже не совсем так. Современные еврейские религиозные женщины активно участвуют в общинной жизни, преподают, участвуют в организации праздников, занимаются благотворительностью. Трудно подобрать этой деятельности какое-то название, но любавичский ребе (духовный лидер поколения в одном из самых многочисленных хасидских движений «Хабад». — БГ) придумал такой термин — «шалиах». Шалиах  — это посланник, эмиссар, просветитель и распространитель еврейской традиции. Нынешнее поколение евреев — это люди, как правило, далекие от своей традиции и корней. Поэтому у каждого из нас, евреев, обретших традицию, должно быть чувство ответственности за остальных, мы должны помочь им вернуться в ее русло. Другими словами, я должен  отвечать перед Всевышним не только за себя, но и «за того парня». Все это входит в понятие «шалиах», причем им может быть и мужчина, и женщина.

О женщинах-раввинах

Если мы имеем в виду, что раввин — это просто грамотный человек, знаток традиции, который может дать правильный совет, то, разумеется, есть много религиозных женщин, которые тоже хорошо знают традицию и могут ее передать своим ученикам, как правило — другим женщинам или детям. Формально можно сказать, что в этом случае женщина занимается раввинской деятельностью. Но все же она не является раввином, поскольку раввин — это больше чем просто грамотный человек. Это определенные статус и полномочия, профессия и призвание одновременно. Женщина не может выполнять эту функцию не в силу своей «ущербности» — иудаизм как раз признает за женщинами даже некоторое превосходство в сравнении с мужчинами, не потому, что она не способна делать этого физически и, разумеется, не в силу своей якобы интеллектуальной ограниченности. Просто эта функция и обязанность возложена традицией исключительно на мужчин, причем еще с древнейших времен. Институт раввината восходит к временам Моисея, когда он выбрал первых 70 старейшин, на которых была возложена обязанность быть хранителями, носителями и передатчиками религиозной традиции.

О пересмотре традиции

Я расскажу одну историю.

К раввину пришел прихожанин и сказал: «Ребе, мне подвернулась одна сделка, которая сулит большую прибыль! И конечно же, после я сделаю солидное пожертвование на синагогу. Но для этого мне надо совсем немножечко смухлевать». Ребе, который хорошо разбирался в людях, ответил ему так: «Ты же знаешь, что 10 заповедей, дарованных Б-гом Моисею, были высечены на каменных cкрижалях. Причем так, что надпись проходила насквозь. Но чудесным образом все слова читались с оборотной стороны не зеркально, а так же, как с лицевой.

А знаешь почему? Потому что есть заповедь «не воруй»: с какой стороны на нее ни посмотри — все равно окажется, что воровство остается воровством и в любом случае грех.

Я хочу сказать, что, несмотря на чудеса прогресса, некоторые вещи остаются неизменными. Можно сказать — архаичными, и слава богу! Почему-то мы не говорим, что принцип «не воруй» устарел, хотя в области морали сейчас модно бороться с так называемым ханжеством. Хочется ходить топлес? Почему нет. Однополые браки? Пожалуйста. Но не будем забывать, что запрет гомосексуальных отношений (прежде всего между особями мужского пола) входит в запрет прелюбодеяния, который был высечен на тех самых скрижалях. Если этот закон устарел, то почему мы не считаем, что устарели и другие из 10 заповедей?! Не будем забывать, что сами понятия «семья» и «брак», как узаконенные отношения исключительно между мужчиной и женщиной, возникли внутри еврейской традиции более двух тысяч лет назад, задолго до появления христианства и ислама. Можно сказать, что у нас есть на это понятие «копирайт». Еврейская традиция однозначно утверждает, что семья — это союз между мужчиной и женщиной. Вы хотите выдумать другую форму брака? Тогда придумайте ему другое название и не требуйте, чтобы общество относилось к нему, как к полноценной семье.

Мы видим, что сегодня многим людям нравится нарушать запреты и разрушать. Но на самом деле в этом нет никакой доблести или геройства. Всегда найдется много разрушителей, готовых громко заявить: «весь мир насилия мы разрушим до основания» — а затем: «мы наш, мы новый мир построим». Но вот построить «новый мир», который бы нас устраивал или хотя бы не уступал предыдущему, почему-то пока еще никому не удавалось. Если кто-то берется разрушать, он должен вначале доказать, что он если не превосходит, то хотя бы равновелик тому, кто все это в свое время строил.

Примером таких разрушителей основ в иудаизме стали реформисты (реформизм — либеральное течение в иудаизме, возникшее в XIX веке. — БГ), которые отказались или сильно упростили многие фундаментальные заповеди Торы. Такой реформист, например, заявляет: «Почему я не могу в субботу (в Шаббат) курить или ехать на машине?» И едет и, конечно, пытается подвести под это какую-то философскую базу. Но на самом деле причина весьма прозаическая — обычный человеческий эгоизм и стремление к  комфорту. Ему элементарно лень два квартала пешком пройти — вот и вся философия. При том что сам факт дискуссии и право иметь свою точку зрения иудаизмом безусловно признается и приветствуется. Главное, чтобы признавались основополагающие принципы, без которых иудаизм — уже не иудаизм, а Тора — не слово Б-жье, а всего лишь сборник древних мифов. 

О России, Израиле и настоящем патриотизме

Мы должны понимать, что, несмотря на все происки наших недругов, Израиль — это уже навсегда. И многие из моих прошлых друзей давно там. Но для меня это очень серьезный шаг. Акт репатриации в Израиль в еврейской традиции получил название «алия» — «восхождение». Так называется вызов к чтению свитка Торы в синагоге, когда прихожанин, которого «вызвали к Торе», тоже совершает алию — поднимается на специальное возвышение в центре зала. И то и другое действие имеет прямое отношение к духовному росту. Я, конечно, давно мог уехать в Израиль, но пока я не чувствую, что созрел для алии — того духовного шага, который является главным в этом процессе. Другая причина заключается в том, что «уезжать нам рановато, есть еще у нас дома дела». У меня есть еще много еврейских «дел», которые нужно доделать здесь. Я считаю себя посланником ребе — и этим все сказано. Кроме того, я ощущаю себя полноценным россиянином и вовсе не чувствую себя здесь гостем. Я родился здесь, вырос, я коренной москвич, русский язык для меня родной, так же как и русская культура — хочу я этого или нет.

Например, для меня примером настоящего патриота, без громких фраз и борьбы с инородцами, является Александр Вертинский. Его возвращение в Советскую Россию, со всеми ее проблемами, но все-таки родину, — это и есть истинный, а не площадной патриотизм. А участвовать или не участвовать в демонстрациях — это личный выбор каждого, выбор совести. Лично я считаю, что уличная активность сама по себе деструктивна, революция — это всегда разрушение, а не созидание, «улица» ничего не может создать. Первый митинг на Болотной, когда люди возмутились фальсификацией выборов, — эта демонстрация своего несогласия с обманом, без политических лозунгов и конкретных лидеров — был, с моей точки зрения, единственной нормальной акцией. Все остальное — не мое. Эти люди просто упорно раскачивают ту лодку, в которой мы все сидим, ясно не представляя себе дальнейших последствий своих действий. Что касается самих выборов, то каждый волен поступать так, как считает нужным, в том числе голосовать за того, кто ему близок. Я, например, принципиально хожу на выборы, хотя и считаю, что выбирать особенно не из кого.

О путях мира и согласия

Моя малая родина — это район Марьиной Рощи, в прошлом еврейский район, воспетый в песнях и телесериалах. Там в 1920-х годах, уже после революции, местные евреи собрались и сотворили маленькое чудо: на свои собственные деньги построили небольшую деревянную синагогу. Зная историю нашей страны, можно понять, какое это невероятное событие: в 1927 году построить синагогу в столице, в двух шагах от оживленной магистрали, когда другие синагоги сносились, закрывались, превращались в склады и спортзалы.

Этой деревянной синагоги уже давно нет, сейчас там огромный общинный центр — МЕОЦ. И вот уже более 15 лет мое место здесь — в районе Отрадное, в общине «Даркей шалом», что переводится как «пути мира и согласия». Здесь, в Отрадном, рядом с синагогой, соседствуют две мечети и православный храм, поэтому это место неофициально называют «Иерусалим в Отрадном». Во все века евреи придерживались принципа добрососедства — «даркей-шалом», именно на этом принципе они стремятся строить взаимоотношения с окружающим миром, с другими народами, с представителями других религий. Конечно, при условии, что они не проявляют по отношению к нам вражды и агрессии — что, к сожалению, не редкость, — иначе мы готовы дать отпор и защитить себя.

Не будем забывать, что наша трехтысячелетняя традиция накопила большой опыт и что мы готовы им поделиться и принять участие  в решении тех проблем, которые стоят перед современной Россией. В этом смысле мы — патриоты своей страны. Хочу еще раз напомнить адрес: Отрадное, синагога «Даркей шалом», где есть русскоязычный раввин, который готов поговорить и выслушать не только еврея, но и любого человека, который в этом нуждается, и, конечно, помочь — кстати, как раз с чисто религиозными вопросами ко мне обращаются куда реже. Главное, чтобы тех, кто «идет к храму», вели только пути мира и согласия.