Священники большого города: отец Сергий Старокадомский

Возраст: 41 год.

Образование: Коломенская духовная семинария.

Место служения: Спасский храм в Солнечногорске.

О детстве, крещении и приходе к вере

Моя семья не была религиозной. Верующей была только бабушка, но ее веру я наблюдал разве что в последнюю седмицу Великого поста, когда она переставала есть мясо, а потом исчезала и появлялась с крашеными яйцами. Обычная советская семья.

И только потом я узнал, что весь мой род по отцовской линии, заканчивая прадедом — священнослужители. Естественно, в советские годы об этом никто не говорил.

В церковь я пришел самостоятельно в 19 лет. Я оказался совершенно случайно в замечательном месте в Польше — в Ченстохове. Мне предложили поехать друзья, и все было совершенно бесплатно — представьте себе, халявная поездка в Польшу в 1991 году. И там со мной что-то произошло. Проснулся как-то утром и понял, что мир для меня изменился. Этому предшествовал разговор в поезде. У нас была такая туристическая, каэспэшная компания, мы сидели и пели песни. И почему-то в какой-то момент друзья начали задавать мне вопросы о вере, хотя мы редко затрагивали эту тему. Сначала я отвечал на вопросы, потом сам стал интересоваться — и в результате однажды обнаружил себя верующим. Тем утром я просто встал и пошел к иконе Ченстоховской Божией Матери и, как мог, стал молиться. Никакого особого контекста у моего прихода к вере не было — никакого морального или нравственного кризиса, ни скорби, ни радости.

За полгода до поездки в Ченстохову я крестился — по очень банальной причине: сестра хотела, чтобы я стал крестным ее сына. И вот мы с сестрой крестились в субботу, а в воскресенье пошли в церковь с племянником. Все это было чисто формально. Сестра не была верующей — просто тогда все крестились. Священник сказал в проповеди: вы теперь новые люди, и Господь омыл вас от всех грехов. Это было перед самым началом Великого поста. И меня что-то так задело в проповеди, что я даже решил попоститься. Потом я пошел на первую в своей жизни Пасху, и, когда услышал слова «Христос воскрес!», меня охватила ни с чем не сравнимая радость. Возможно, то, что я пережил в Ченстохове, было продолжением той самой Пасхи.

После этого в Москве я попал в хороший храм с хорошими людьми — Архангела Гавриила Антиохийского подворья, в Телеграфном переулке. Там была — в 1991 году! — катехизация. 

О лихих девяностых

Параллельно с церковной жизнью я продолжал заниматься бизнесом. Он был разный: сначала торговля, потом строительство, потом был инвестиционный бизнес. Началось все в 1988 году, когда я создал бригаду промышленных альпинистов. Так как я занимался спелеологией, все мои друзья имели отношение к веревкам. Время было потрясающее, потому что деньги зарабатывать не надо было — надо было только придумать хорошую идею, и деньги на тебя валились. Простые технологии промальпинизма, которые мы применяли, позволяли решить многолетние проблемы очень крупных предприятий. Стоит в Москве здание, нужно отремонтировать фасад, а строительно-монтажные управления отказываются, потому что у них очереди. И тогда появлялись ребята, вешали веревки и все ремонтировали. После того как мы сделали одно или два здания, к нам выстроилась очередь. Потом мне стало неинтересно, и я занялся оптовой торговлей.

В то время все применяли всякие хитрости с торговым оборотом. Законодательной базы для бизнеса фактически не было — ты мог делать все что угодно. Однажды мы привезли товар, который мы оплатили за рубежом наличными — у нас даже не было валютного счета, мы нарушали все возможные инструкции таможни. Сейчас скажи такое какому-нибудь таможеннику, он просто не поверит. У нас даже сертификатов не было. У нас арестовали товар. Мы пришли в комитет, договорились с начальницей отдела, который отвечает за арест, не платя ни копейки денег, — потому что для нее эта ситуация тоже была непонятна. Она привыкла, что есть уполномоченные государственные органы, которые все возят, и с документами у них все в порядке. А что такое коммерческая организация, у которой вообще никаких бумажек, она не понимает, но вопрос надо как-то решать. Тогда начальница берет с нас простую объяснительную, которую я пишу ручкой: «Обязуюсь открыть валютный счет и больше так не делать». Это называется «извините, я так больше не буду». И нас отпускают с товаром, забывая даже взять таможенную пошлину. Такой вот комикс о жизни в 1993 году.

Это было время перелома. Люди тогда и на машинах ездили как хотели — совершенно не представляя, что государство каким-то образом может вмешаться. Государству в лице инспектора ГАИ нужно было просто дать немного денег. Время было очень тяжелое. Вот сейчас в метро за ограничительную линию мало кто заходит, а тогда люди стояли прямо у края платформы. Люди на улицах перестали обращать внимания на свисающие с крыш сосульки. Сейчас сосульки — это небольшая проблема, а тогда было по-другому: советская власть не очень хорошо чистила крыши. Но людям было все равно — они не обращали внимания ни на свою жизнь, ни на свою безопасность. Только к началу 2000-х простые горожане — подчеркиваю, простые горожане, — перестали ездить по встречке. А раньше Ленинградка только так и проходилась.

О братках и чудесном спасении

Но однажды я сильно прогорел. У меня была одна сделка, для которой я взял кредит. Мне не поставили товар. Кредит я вернул, но у меня не было возможности вернуть процент. А тогда проценты были 200–230 годовых — в валюте. Кредит я брал в банке, но в то время не было большой разницы, обращаешься ты в банк или к браткам. В любом случае, в холле всегда сидели братки. Это был 1993 год. Для банка это была не просто потеря прибыли — это был убыток. Ведь они тоже занимали эти деньги под определенный процент — у Центрального банка. А ЦБ все равно — вернули процент или не вернули, он просто списывает средства с корсчета.

И когда это случилось, от меня потребовали вернуть деньги, которых у меня не было. Что мне было делать? Представьте себе ситуацию, когда тебе нужно прятать жену и ребенка где-то во Владимирской области. При этом ты видишь, как в подобной ситуации поступают другие: нанимают братков, забивают стрелки — сплошная чернота. В какой-то момент я и сам стал поступать так же. Разработал целый план военных действий. И когда однажды я стал договариваться с одной шпионской конторой об информации, о жучках и прочих подобных вещах, моя жена сказала: «Нет. Мы так жить не можем». А для меня было совершенно непредставимо, как по-другому.

Я поехал к одному своему верующему другу, чтобы поговорить. Он мне сказал: «Знаешь, жить с Богом можно только одним образом — жить с постоянным ощущением того, что ты в любой момент можешь предстать перед ним». Это было, наверное, самое важное, что я вынес из всей этой ситуации. Ведь когда ты отказываешься от человеческих способов защиты, когда ты соглашаешься на Божью правду и начинаешь в ней жить, понимая, что тебе это может стоить жизни, — в тебе что-то меняется.

Я как на работу ездил в тот банк и общался то с руководством, то с братками. Угрозы были постоянные — и прозрачные, и непрозрачные. Но после того разговора с другом я понял, что с Богом невозможно врать. Если ты надеешься, что тебе Господь поможет, — живи в правде. Правда так правда. Я еду в банк. Захожу к управляющему — там все та же компания, все те же разговоры. Когда я ехал, собирался им сказать такое, после чего не надеялся выйти оттуда живым. Все мои друзья усиленно обо мне молились.

Речь шла о 200 тысячах долларов, для сравнения: трехкомнатная квартира в Перово на тот момент стоила 18–20 тысяч. Сижу в кабинете управляющего и произношу примерно следующий текст: «Вы знаете, у меня этих денег нет, и я их вернуть не смогу. Мне жаль, что так произошло, я сделаю все, чтобы максимально уменьшить ваш ущерб. Передам вам все активы, которые у меня есть, — понятно, что этого недостаточно, но хоть что-то».

Заканчиваю свою речь, смотрю — и понимаю, что они меня не слышат. Просто сидят и продолжают разговаривать. Тогда мне стало интересно — они меня видят? Проверить это можно было одним способом — я просто встал и вышел из кабинета. Они продолжали разговаривать. После этой встречи мне еще пару раз позвонили — и все. Единственное, что я мог сделать и сделал, — передал в банк все активы. Я сделал так, чтобы все средства от продажи товара шли прямиком в банк.

О новой жизни и воскресном христианстве

После того как я понял, что не могу ходить перед Богом и врать, мой бизнес изменился. До этого свою веру и всю остальную жизнь я держал на разных полочках, пытаясь навести между ними мостики. Я пытался создать из веры некую конструкцию и внушить свои идеи друзьям — их до сих пор трясет при слове церковь, настолько я всех задолбал. Я все время твердил о некоей правильной жизни, при этом сам не меняясь. Я пытался примирить непримиримое: жить жизнью церковного человека и одновременно так, как живут все остальные. Ничего из этого не вышло. Потому что или ты следуешь за Господом, и тогда твоя жизнь меняется по его плану, или ты живешь по собственному плану, где даже может найтись место для похода в церковь. Но даже если ты будешь ходить туда каждое воскресенье, от самих походов ничего меняться не будет. Есть такое понятие — «воскресное христианство», христианство для удовлетворения каких-то личных душевных потребностей.

О ежедневной молитве

Всякий раз, когда человек задается вопросом, нужно или не нужно молиться, он должен понять, из чего он исходит. Часто люди считают, что есть некие правила, за выполнение которых можно что-то получить. Такая постановка вопроса к христианству не имеет никакого отношения. Христианская молитва — это разговор с тем, кто безмерно тебя любит. С тем, кто наполняет смыслом твое существование. Это радостная встреча. И если подходить к вере так, то вопрос, стоит или не стоит молиться ежедневно, уходит на второй план. О необходимости ежедневной молитвы мы говорим потому, что в любом деле нужно придерживаться простой дисциплины, — и это так. Если всякий раз ждать особого расположения духа, постепенно перестанешь молиться вовсе. Когда ты ставишь себя на молитву усилием, ты понимаешь сердцем, перед кем стоишь, и радуешься этой встрече. Сочетание человеческого труда и Божьей благодати — это, наверное, и есть самое важное в молитве.

Призыв к священству я почувствовал очень скоро после своего прихода в церковь. Когда сказал об этом друзьям, церковным людям, они ответили: знаешь, Божий ли это призыв, можно проверить только временем. Я никогда не отходил от своего намерения, но вместе с тем совершенно не представлял, как это возможно.

Первые 10 лет у меня ничего не складывалось. Я просился в алтарь — меня не брали. Но потом, в нужное время, все как-то сложилось само собой. У меня был тогда средней успешности бизнес, но когда встал вопрос о возможном рукоположении, о поступлении в семинарию, мы с женой решили, что другого пути у нас нет, — если Господь призывает, мы соглашаемся и идем. Я оставил бизнес и больше к нему не возвращался.

Попав в семинарию, я трудился на приходе, где священником был мой друг — он хотел, чтобы меня рукоположили в его храм. С 2001 года занимался молодежью, преподавал. Так получилось, что моему другу дали еще несколько штатных священников, и мне места не осталось. Я перебрался в Солнечногорск, и там в 2005 году был рукоположен в дьякона. И еще семь лет я дьяконствовал. Думал, что прослужу только год или два, но получилось иначе. Уверен, что здесь все сроки определяются исключительно волей Божьей.

После рукоположения в священники я почувствовал себя на том самом месте, которое я всю жизнь искал. Я понял, что восстановилась родовая преемственность, прерванная дедом и отцом. Не знаю, будет ли она продолжена моими детьми.

О воле людей и божественном промысле

Мне рассказывали о человеке, которого в течение семи лет не брали в семинарию — это еще в советские годы было. Он отказывался подписывать бумаги о сотрудничестве с КГБ. Огромное количество людей поступало и без этих бумаг, но вот на него почему-то особенно насели, решили его дожать. Вызывает его специальный человек в специальном сером костюме и говорит: «Ну, расскажи мне, друг дорогой, как ты считаешь — почему тебя не берут в семинарию?» А тот отвечает: «Видимо, нет на то воли Божьей, вот и не берут». «Ха-ха-ха! — говорит специальный человек. — Это мы тебя в семинарию не пускаем, а не твоя «воля Божья». «Если воля будет, то и вы не помешаете», — отвечает тот. Диалог этот произошел в 1987 году. В 1988 году он спокойно поступил в семинарию, потому что ситуация в стране кардинально изменилась.

Мне кажется, в жизни так и происходит — особенно с вещами, которые связаны со служением. Конечно, мне хотелось, чтобы меня рукоположили раньше. Но сейчас, когда я стал священником, я понимаю, что еще 3 года назад был совершенно к этому не готов, хотя очень рвался. Я и сейчас, конечно же, не вполне готов, но хоть как-то.

О первых трех неделях священства

Мне ужасно повезло: мой настоятель дает мне возможность нормально пройти сорокоуст. Сорокоуст — это давняя традиция, когда человек после дьяконской или священнической хиротонии сорок дней подряд служит литургию. В будние дни, конечно, в храме пустовато, но за это время не было ни одной службы совсем без причастников.

Со мной вместе служат священники, которые мне помогают не запутаться. Я долго служил дьяконом, но, когда становишься священником, служба выглядит совсем по-другому. Ровно так же происходит, когда ты сначала несколько лет помогаешь в алтаре, а потом становишься дьяконом, — все по-новому. Помню свою первую дьяконскую службу — хорошо, что дело было у друга в маленькой церкви. Периодически я забегал в алтарь и шипел: «А что дальше-то?!»

Об исповеди и беседе со священником

Говоря об исповеди, я поделил бы ее на две условные части. Одна часть касается именно исповеди — таинства, во время которого Господь руками священника отпускает человеку грехи, в которых тот раскаялся. В данном случае священник выступает как свидетель его покаяния. И есть другая часть: человек приходит на исповедь для того, чтобы получить наставление, духовную поддержку, — это то, что можно назвать духовной беседой. Эта часть исповеди, конечно, требует очень серьезных усилий от священника — сосредоточенности и внимания к людям. А само таинство совершает Господь.

Многие люди обижаются, когда приходят на исповедь и не получают должного участия. «Я пришел, сказал, батюшка меня епитрахилью накрыл — и все». К сожалению, когда в воскресенье приходит сто человек и все нуждаются в духовном наставлении, это сделать за час физически невозможно. Поэтому во многих храмах есть замечательная практика — один день в неделю посвящать исповеди. Это давняя московская традиция — устраивать исповедь по пятницам во второй половине дня. В Москве есть много храмов, куда можно прийти в пятницу вечером и побеседовать со священником — именно побеседовать. Надеюсь, такая практика будет распространяться везде, потому что в ней есть потребность.