Сухари любви

Моя бабушка всегда относилась к мужчинам с пиететом и снисхождением одновременно. Удивительного в этом мало, если учесть, что она была 1902 года рождения, из крестьянской семьи. В крестьянском хозяйстве без мужика не обойтись, и горе тому дому, в котором кормилец хворый или помер. Это во-первых. Ну, а во-вторых, у бабушки было пятеро сыновей. Моя мама родилась шестой. Баба Рая рассказывала мне в детстве, что уже и не ждала девочку: "Так я к мальчишкам привыкла, все штанишки да рубашечки, платьев-то никогда и не шила..."

Ее бесконечные воспоминания, которые я слушала каждый вечер перед сном ("ба, расскажи быль"), постепенно сложились в доселе неведомый мне мир сельской жизни с ее обязательными атрибутами: тяжелой работой, вечерними гуляньями, специфическими забавами и озорствами, непременными деревенскими чудаками (Павел-балака, нищие Ваня с Олей). Историй про ее мальчишек тоже было предостаточно, а среди них – любимые, многократно повторяемые. Как Боря, лет тринадцати тогда, ездил в лютый мороз с мужиками в город – покупать лыжи на скопленные деньги (кстати, дядя Боря на всю жизнь так и остался заядлым лыжником). Почти всю обратную дорогу, а это 20 километров, бежал за санями вприпрыжку, чтобы не замерзнуть, вернулся и сразу греться на печку. Там и спал допоздна. А десятилетний Леня, которого рано утром послали за керосином в сельпо, поскорее схватил лыжи и поехал. Лыжина попала на кочку и сломалась. Он вернулся домой, вошел да только и мог прорыдать: "Ой, Борька...". Тот спросонья не поймет, в чем дело, но уже в ответ: "Ой, Ленька..." Бабушка плакала вместе с ними.

Или вот еще история про то, как 12-летний Женя во время войны ездил на лесозаготовки. "Зима, темнеет рано. Лошадь лени-и-и-ивая, Волчком звали. Еле идет. Вдруг совсем остановилась, ушама прядает. Женя глядит: на дороге собака стоит, потом к ней другая подходит. Батюшки, да это ж волки! Он клочок сена поджег, бросил в них, и давай хлестать Волчка. Как до деревни добрались, потом и не помнил".

Еще был рассказ про то, как бабушка с дедушкой уезжали на целый день в город, а дети оставались домовничать. Володе, старшему, было лет 14, Боре – 11, Лене – 8, Жене – 5, а младшему, Вите, два года. Родители вернулись поздно, смотрят, мальчишки уже спят, а маленького нет нигде. Все обыскали, даже в чулане, – нет. Потом разглядели: на стене висит чехол от чемодана, а из него виднеется голова. Видимо, этот чехол дети решили использовать в качестве люльки. "Как ребенок-то не задохнулся – одному Богу известно", – качала головой баба Рая.

В общем, любила моя бабушка мужчин, жалела их, и когда я, последняя и любимая внучка, привела в дом своего Андрея, она как-то сразу приняла его. Звала "сынок", старалась во всем угодить: проснулись – завтрак на столе, после обеда – "отдыхай, милок", вечером – "идите, идите, гуляйте". Однажды летом баба Рая сделала домашнего кваса, а он уж очень нахваливал. С этого момента производство полюбившегося напитка было поставлено, что называется, на поток: в духовке подсушивался ржаной хлеб (если сухари не подрумяненные, квас получится неаппетитного цвета, белесый такой), потом складывался в трехлитровую банку и заливался прохладной кипяченой водой. Банка стояла на подоконнике на солнышке, пока вода не приобретала оттенок ржавчины и не начинала пениться (это примерно дня два-три). Тогда размякшие сухари, предварительно отжатые, выбрасывались, в кисленькую водичку добавлялся сахар, и через сутки готовый квас уже ставился в холодильник. Чтобы обеспечить беспрерывность производственного процесса, в этот же день заделывалась следующая порция бодрящего напитка. Что важно: когда квас заканчивался, оставшаяся на дне жижа не выливалась, а использовалась в качестве закваски, и следующая порция закисала на денек пораньше.

Бабушки давно с нами нет, и, хотя я и унаследовала ее трепетное отношение к мужчинам, кваса своему мужу не делаю. Видно, у меня закваска-то уже не та.

Наталья Фалина, внучка