«Стыдно читать дерьмо, когда люди смотрят»

В минувшее воскресенье закрылся очередной сезон Маяковских чтений — ставшей традиционной для Москвы поэтической площадки. Само мероприятие приобретает форму протеста против традиционных поэтических вечеров и салонов, подчеркнуто не имея никакого другого правила, кроме одного, — все должны быть услышаны. Корреспондент БГ побывал на последнем в этом году собрании Маяковских чтений и пообщался с их участниками.

Воскресенье, туман и морось, полседьмого вечера. У памятника Маяковскому стоит девушка с камерой, спустя пару минут к ней подходят еще двое.

— Прости, задержались, — зевая, говорит парень лет двадцати пяти.

— Да еще ничего не началось. Поэты хуже, чем гражданские активисты. Все время опаздывают, — с какой-то обреченной улыбкой отвечает она. Девушка-оператор пришла на Триумфальную площадь снимать Маяковские чтения.

Летом 1958 года на площади, названной в честь Владимира Маяковского, поставили памятник поэту, а церемония открытия сопровождалась чтением стихов. Так появилась традиция: каждое последнее воскресенье месяца с апреля по ноябрь москвичи читали стихи у памятника. В 1961 году чтения прервались, а в 2009-м их возродил политический активист и художник Матвей Крылов. Чтения, прошедшие 25 октября, последние в этом году.

Где-то без пятнадцати семь на площади собираются небольшие группы по пять-десять человек, из рюкзаков достают водку и яблочный сок. Будто только опомнившись, на ступеньки памятника Маяковскому наконец выходит координатор чтений Данни Берковский — невысокий мужчина с бородкой, тоннелями в ушах, пирсингом в носу и куртке нараспашку. Он открывает мероприятие. Первым выходит читать стихи юноша в очках. Поэт не представляется и даже не здоровается.

— Я сейчас безработный, — начинает он. — А до этого работал на заводе, не понравилось, не хочу возвращаться. Лучше бы все заводы в арт-центры переделали… Ах, ну да, это и делают.

Он читает три своих стихотворения, размахивая руками и как-то четко отбивая ритм, будто зачитывает рэп, а затем скрывается в толпе. Позже удается выяснить, что безработного анонимного поэта зовут Артем Камардин.

— На данный момент «маяки» — совершенно открытая, свободная от любой цензуры площадка, — объясняет Берковский. — Таких осталось единицы. Салонная поэзия принадлежит «поэтической тусовочке» и поехавшим арт-директорам — там нужно оставить все свои данные, заплатить за вход. У нас такого нет. Нас везде называют «организаторы», мы в принципе с этим смирились, но мы скорее координаторы. В целом какие-то важные решения мы выносим на суд публики — например, когда читать на Триумфальной некоторым стало неудобно из-за строительного шума, мы решали, куда переносить чтения, в итоге проголосовали за Лубянку.

Выходит следующий участник — это Анатолий Атаев. Высокий молодой человек с рыжеватой бородкой. У него громкий голос, и он очень весело, с задором рассказывает о том, как все плохо:

— Как всегда, начну не со своего и, как всегда, с украинского. Слава Украине!

— Героям слава! Аминь! Аллаху акбар! — отвечают в толпе.

Гастарбайтеры-дворники зло смотрят на шоу, но молчат и близко не подходят. Зато останавливаются прохожие. Мужчина лет пятидесяти, в шапке с помпоном и в ярком пуховике, улыбаясь, стоит в середине толпы минут пять-семь, потом слышит что-то в адрес патриарха Кирилла и отходит, насупившись. Вернувшись к знакомым, он доверительно сообщает им: «*****!» [Ерунда. — БГ]

— В 2011–2012 годах мы с Берковским массово занимались организацией мероприятий, и через нас, как бы грубо ни звучало, проходила огромная масса каких-то творческих людей. Со временем мы решили перестать этим заниматься, потому что это оказалось одной большой модой, которая сошла на нет. Сейчас даже медиа шума не создают, есть какие-то локальные мероприятия, которые по качеству довольно убогие. А «маяки» — свободная площадка, тут нет никакого отбора, даже абсолютно поехавшие люди приходят и начинают делать что-то совершенно непонятное, их никто особо не трогает. То есть тот ценз, которым мы раньше занимались, он исчез, — объясняет соорганизатор чтений Дмитрий Данильченко.

На лице у него будто написано «самый грустный парень на районе», он одет во все черное и из-за этого выглядит еще бледнее, чем есть на самом деле.

— И по иронии судьбы он здесь и не нужен, — добавляет поэт Атаев.

К нему подходит Берковский. Слишком радостный для промозглой погоды, он просит Атаева «подпинывать» стесняющихся читателей.

— А я сейчас настойку принесу, — обещает он и спешит в ближайший магазин.

«Правительство Москвы в какой-то момент вспомнило, что когда-то такой бренд был — Маяковские чтения, и решило его возродить, — продолжает Атаев. — Получилось примерно так: «Вот видите это говно? Это поэт, он читает стихи». То, что тут происходило на Дне города, было унылым говном.

— На то унылое говно выделяли деньги, — замечает читавший первым Камардин.

— «Маяки» тоже унылое говно. Но у нас есть какая-то идея, есть какой-то смысл, — парирует Атаев.

В толпе молодых зрителей выделяется пара среднего возраста. Мужчина обнимает спутницу за талию, ее голова лежит у него на плече.

— И чего только эти студенты не придумают, — улыбается женщина.

Пара смотрит на участников чтений с умилением, будто наблюдает за детьми в песочнице. Тем временем у памятника очередной поэт декламирует стихотворение про авиаудары по Сирии. Буквально за каждым словом слышен вызов — если не властям, то самому себе. Остросоциальную лирику сменяют стихи о любви, затем студент МГИМО читает «Гамлета» Пастернака.

— Постмодернистский крик души, — глубокомысленно замечает стоящий рядом фотограф.

Весной 2015 года в связи с реконструкцией Триумфальной площади «маяки» перебрались на Лубянку, к музею Маяковского, когда же в сентябре площадь открыли, то оказалось, что поэтам здесь не рады — городская администрация решила подменить неконтролируемые Маяковские чтения на безобидный поэтический фестиваль «Город поэтов», однако у чиновников ничего не вышло. Чтения, как объясняет Атаев, нельзя запретить.

— Всегда есть кухня. Если люди захотят собраться, они соберутся. Есть дворы. Если одна площадь закрывается, где-то открывается новая. Эта площадь, по сути, закрыта: нас огородили, качели какие-то поставили, — говорит он.

— Когда тут был ремонт, это были одни из лучших Маяковских за сезон, — ностальгирует Камардин. — Ремонт, заборы, мы из одного места в другое, к нам подгоняли строительную технику и реально сзади ******* [долбили — БГ]. И это был перформанс. Маяковские чем отличаются от всех поэтических салонов? Поэзии как таковой нет, это акционизм. Например, Матвей какое-то время отсутствовал по причине проблем с законом (в конце 2011 года активист «Другой России» Крылов облил водой прокурора, протестуя против приговора, вынесенного по делу о беспорядках на Манежной площади его соратникам. — БГ), и все продолжалось, люди приходили. Мы даже помогли вытащить его из Бутырской тюрьмы.

— Когда были чтения в парке Горького, абсолютно спокойные, про нас потом написали, что мы «либеральные фашисты». И гомосексуалы, потому что я был в красных штанах, — говорит Данильченко.

— И хомячки Навального! Главное — хомячки Навального, — добавляет Атаев. — Всему можно придать окраску, если захотеть. Если ты хочешь услышать антиправительственные лозунги, ты их тут услышишь. Никто не запрещает прочитать стихи о том, какой хороший Путин.

Девять вечера, Берковский опять на ступенях, предлагает заканчивать. Только что вышедший из метро мужчина просит прочитать стихотворение. Его выход становится завершающим. По площади ходит хорошо одетый мужчина средних лет, который уже успел поговорить с Атаевым и Берковским и отлить им в кофейные стаканчики из KFC дорогой виски. Он что-то неразборчиво бормочет, доказывая нам, что этот молодой виски намного лучше выдержанного и что его обязательно нужно попробовать. Он представляется французским виноделом. Имеет ли он какое-то отношение к стихам, совершенно неясно.

— Привычка сводить поэзию к какой-то сакральности — очень странная, — размышляет Данни Берковский, крутя в руках розовый айфон 5°C. — Поэзия на словах превозносится, а по факту это сводится к литературным вечерам в кабаках, где поэты и поэтессы, молодые парни и девушки, и фотографы — все сидят, чавкают и слушают стихи. Влево-вправо от Пушкина — расстрел. Поэзии много, поэзия разная. Странно, на вот на Маяковские откровенно плохие поэты почему-то не приходят: наверное, потому, что они в своих салонах стоят на сцене, им прожектор в глаза светит и людей они не видят, а у нас — глаза в глаза. Стыдно читать дерьмо, когда люди смотрят.