Сталинский вампир

Иллюстрация: Юрий Остроменский, Василий Зоркий

Разговоры о кровопийце Лужкове, который вот-вот сведет под ноль всю жилую сталинскую застройку, ведутся людьми, проживающими за пределами исторической части города — бывает, даже в Химках, на Левобережной. Услышав мой адрес, эти люди сочувственно качают головой: дескать, попал ты, старик. Им, разумеется, приятно было бы видеть, как наши хоромы с потолками в 3,50 и окнами во всю стену превращаются в груду мусора, вместо груды вырастает панель П-44, в которую переезжают подкопившие денег они — а я? Я, естественно, отправляюсь на Левобережную.

Однако ни малейших реальных оснований ожидать моего переезда за МКАД в ближайшие лет сто нет. Большинство сталинских домов имеют железобетонные перекрытия (ЖБП), а потому ни сносу, ни реконструкции не подлежат. Только холе и неге.

К тому же в «сталинках» традиционно проживают люди, которые принимали, принимают и будут принимать решения, и всякая попытка протянуть руку к нашим оконцам может завершиться для предпринявшего ее наихудшим образом.

Это, однако, не означает, что со сталинским домостроением все гладко. Взять хотя бы мхатовский дом в Глинищевском переулке, владение 5—7. Здесь уже второй месяц по смешной, в сущности, цене — 252 тысячи — продается «двушка». Казалось бы: 12-й этаж, вид на пол-Москвы, 56,7 м² общей площади. В подъезде проживал не последний человек Немирович-Данченко. Хватай, пока дают, неси аванс, бери расписку. Но квартира не уходит. Я решил разобраться, в чем тут дело.

Оказалось, что чудо-квартира — единственная в доме! — расположена, если объяснять в доступных мне терминах мужской физиологии, на «уздечке», опоясывающей дом на уровне двенадцатого этажа. В узких комнатах (13,3 и 11,7 м²) — по крохотному окошку, вознесенному к потолку. В ванной комнате окно тоже имеется, и тоже не низко. Хозяин квартиры, жизнелюб, предполагает, что новый владелец захочет любоваться видом прямо из ванны. И он захочет, только для ванны надо будет воздвигнуть такой высокий и мощный постамент, что его не выдержит не только железобетон — монолит может зашататься. Современный покупатель ищет все-таки удобства, а не соседства с потомками гениев.

Некоторые дома, когда-то радовавшие глаз свежестью краски и штукатурки, приведены небрежением потомков гения и ДЭЗов в совершенно унизительное состояние. Совсем плох дом по Садовой-Кудринской, 7. В подъезды, что называется, страшно зайти: двери выломаны, лампочки разбиты, у мусоропроводов неопрятно, а на подоконнике кто-то — надо полагать, без определенного места жительства — оставил ушанку, похожую на дохлую мышь.

Иногда в одном доме сосуществуют, так сказать, сталинский блеск и нищета. Взять хотя бы дом по Тверской, 25/12. В подъезде № 3 цветы, аккуратная плитка, дипломы от мэрии и префектуры (привет, Левобережная!), тишь, благодать и нежнейшая консьержка в придачу. В соседнем, четвертом подъезде картина радикально меняется: могильного цвета стены, расписанный скабрезностями лифт, а на третьем этаже чувствуется присутствие пяти половозрелых котов как минимум.

Решительным недостатком сталинских домов может быть планировка. Столь любезные сердцу среднего покупателя «распашонки» (когда окна выходят на две стороны света) встречаются лишь в квартирах от четырех комнат и больше. В основном же — коридорная система. Коридор съедает такое количество площади, что хоть плачь. И нет в нашей столице дизайнера, который сумел бы решить эту проблему. Как рисунок ни рисуй, комнаты все равно остаются смежно-изолированными.

Еще одна беда «сталинок» — мусоропроводы непосредственно из кухни. Вроде благое дело: съел «Брауншвейгской», а пленочку-то раз — и в мусорок. Но будем реалистами: встроенный мусоропровод — это таракан, таракан и ничего, кроме таракана. Жители дома № 13 по 1-й Тверской-Ямской договорились, что никто устройством пользоваться не будет — но время от времени порядок нарушается: не пойдешь же к каждому с фонариком…

Мой сосед, почтеннейший Асаф Тенгизович, воспитавший двух сыновей-музыкантов, решает проблему бытовых отходов по-другому. Он выставляет пакеты на лестничную клетку, где они и пребывают некоторое время, пока не придет черед вынести их в дворовый контейнер. Черед не всегда приходит скоро — в ожидании лифта я забавляюсь тем, что подсчитываю количество пивных бутылок, прибывших с вечера накануне. Зато никакой «уздечки».