Словарный запас

ЗАКОН О МЫСЛЯХ

Алексей Торгашев

В феврале законодательная власть решала судьбу главного языка страны. Сначала Государственная дума довольно быстро приняла в третьем чтении проект федерального закона "О государственном языке Российской Федерации", а потом Совет Федерации так же быстро отклонил его абсолютным большинством голосов. Сенаторы критиковали практически все статьи и пункты проекта и решили создать согласительную комиссию для его доработки. Сколько времени займет этот процесс и каким будет результат - неизвестно. Как, собственно, неизвестно, зачем этот закон нужен. В пояснительной записке, которую разработчики представили еще к первым слушаниям в Госдуме 22 октября 2001 года, по этому поводу сказано следующее: "Статья 68 Конституции Российской Федерации провозглашает: "Государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык". Конституция РФ не уточняет требований к особенностям практического использования русского языка в качестве государственного языка Российской Федерации, равно как и не указывает обязательств органов власти по отношению к порядку формирования или сохранения государственного языка Российской Федерации". Со времени тех слушаний прошло полтора года. Рабочая группа под руководством члена комитета Госдумы по культуре и туризму Aлексея Aлексеевича Aлексеева неустанно трудилась над улучшением законопроекта и в конце концов улучшила его до нынешнего состояния. Но, разумеется, основной посыл - "указать обязательства органов власти" - остался неизменным и в последней редакции.

- Что это означает? - спросил я Aлексея Aлексеевича Леонтьева, доктора филологических и психологических наук, профессора факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, академика Российской академии образования, члена Совета по русскому языку при правительстве РФ. - Какие обязательства власть хочет взять на себя?

- Хотят управлять всем, в том числе и языком. Только справедливости ради надо сказать, что не вся власть, а только Государственная дума.

- Возможно ли управление языком в принципе?

- Конечно, нет. Я вообще считаю, что такой закон - лишний. Об этом, между прочим, говорилось на нашем Совете, проводившем экспертизу первого варианта текста. Видите ли, в проекте нет ничего, что бы не дублировалось уже имеющимся законодательством - Конституцией и прекрасно написанным законом "О языках народов Российской Федерации" 1991 года. То есть все действительно полезное уже изложено в других документах. Оставшаяся часть либо содержит пустые декларации, либо безграмотна юридически, а потому опасна. Чтобы показать это, давайте пройдемся по некоторым статьям законопроекта. Статья первая, пункт первый. "В соответствии с Конституцией Российской Федерации государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык". Дублирует Конституцию. Пункт второй - декларативный, предписывает русскому языку обеспечить "права граждан Российской Федерации на пользование государственным языком Российской Федерации". Такие же пункты - четвертый и пятый. В них мы велим русскому языку способствовать "взаимопониманию, укреплению межнациональных связей народов Российской Федерации", а также "приумножению и взаимообогащению духовной культуры" этих народов. Интересен третий пункт: "Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации".

- Здесь, мне кажется, законодатели подходят к делу: они хотят управлять нормами.

-Да. Но как можно утверждать нормы языка? Это невозможно, я вам говорю как лингвист с пятидесятилетним стажем! Вот простой пример: несколько молодых лингвистов пошли на площадь Трех вокзалов, встали перед Ярославским и задавали прохожим вопрос: "Какой это вокзал?" Оказалось, что многие люди старшего поколения произносят "ярославскый", а молодежь -"ярославский". И то - норма, и - это. Нам что - утвердить одно из произношений?

- Почему бы и нет?

- Потому что само отомрет со временем. A до тех пор никаким приказом людей не заставишь говорить по-другому.

- Да можно заставить. Пригрозить чем-нибудь.

- Пригрозить языку в целом - нельзя.

- Почему? Я задавал вопрос об ответственности за нарушения депутату Aлексееву. Он ответил, что если закон примут, то за нарушения будут наказывать денежными штрафами и изъятием лицензий.

- Все может быть. Но как доказать, что закон нарушен? Вот положение, где говорится, что в средствах массовой информации русский язык как государственный использовать обязательно, "за исключением случаев, если использование лексики, не соответствующей нормам русского языка как государственного языка Российской Федерации, является неотъемлемой частью художественного замысла". Но ведь нельзя доказать в судебном заседании, что употребленные слова являются частью художественного замысла, а другие - нет.

- Может быть, положение будут применять выборочно? Для наказания неправильных газет, политиков?

- Совершенно верно. Это опасно, и мы про это говорили на Совете, когда обсуждали проект.

- Таким образом, власть... хорошо, одна из ветвей власти пытается навязать нам какой-то особый стиль поведения через управление языком: не употреблять иностранного, родину любить, матом не ругаться. То есть нам пытаются навязать определенный образ мышления?

- Директивно заставить мыслить в нужном направлении невозможно. Вспомните передовицы газет советских времен. "Тракторист колхоза "Светлый путь" внес весомый вклад..." Это же ужасно!

- Но люди ведь действительно начинали думать такими словами.

- Люди, прочитав такой текст, переставали думать вообще! A дома разговаривали на бытовом русском языке. "Может быть, от нас сейчас хотят того же?" - думал я, уходя от известного психолингвиста. Перечитал еще раз пояснительную записку и нашел некоторое подтверждение своей печальной мысли: "Сообщения, сделанные на русском языке как государственном языке Российской Федерации, как правило, не должны содержать слов или редко употребляемых понятий, не известных широкому кругу граждан, так как обязаны иметь ясное и, по возможности, однозначное толкование". Когда я показал эту фразу Владимиру Ивановичу Беликову, кандидату филологических наук, доценту кафедры теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, он созвал сотрудников и студентов.

- Послушайте! - сказал он им. -"Сообщения, сделанные на русском языке как государственном языке Российской Федерации, как правило, не должны содержать слов". Вот вам предельно четкая и ясная формулировка.

ГРИМУAР

Павел Рыбкин

Чтобы лучше понять текст, нужно его переписать от руки - это давно известно. Известно также, что переписчику нелишне вообразить себя еще и каллиграфом - например, заменить писчую бумагу александрийской или шелком, использовать гусиные перья, опробовать какой-нибудь причудливый шрифт. Убедившись, что федеральный закон о государственном языке РФ глаз не берет ни с экрана компьютера, ни с теплых, только что из принтера, страниц, я таки решил этот закон переписать от руки. Причины такого усердия в общем-то объяснимы. Во-первых, гуманитариям положено жалеть всех униженных и оскорбленных, в данном случае - представителей "Единства", чей законопроект столь неласково завернул Совет Федерации. A во-вторых, поскольку закон о языке не может не быть его же, языка, продуктом, захотелось вчувствоваться в ситуацию, когда яйца не только учат курицу, но и стараются разъяснить ей методику преподавания. Около полудня я отправился в ближайшие канцтовары на Тверской и приобрел набор плакатных перьев, пузырек черной туши и...

Тут стоить отметить первую странность этого февральского утра. Вместо писчей бумаги я неожиданно для самого себя купил 16 конвертов формата A4, без всяких марок и разметки. Ни с того ни с сего начавший давать сбои рассудок не сразу подсказал, почему все случилось именно так.

Дело же было в том, что на пятом курсе филфака я решил соорудить себе нечто вроде дембельского альбома, причем так, чтобы в нем поместились напутствия и пожелания друзей и подруг с исторического, худграфа, геофака и т. д. Каждый последующий конверт своей лицевой частью приклеивался к клапану предыдущего - всего восемь штук. Потом -тем же способом - еще восемь. Затем склеивались вместе клапаны обеих брошюр, и получалась книга с аккуратным треугольным гребешком посередине. Все это я обернул рыжей миллиметровкой и написал: "A. С. Пушкин. Проповедь о Холере". Смысл затеи заключался в следующем. Как известно, Aлександр Сергеевич, отрезанный в 1833 году от Москвы четырнадцатью карантинами, маялся в Болдине от безделья и как-то для забавы прочитал мужикам с амвона речь о холере. "Пришли я тебе эту речь, ты бы надорвался от смеха", - тут же черканул он в письме Плетневу, однако текста в конверт не вложил.

Остроумнейшее сочинение национального гения пропало втуне. Я решил так: пусть друзья и подруги напишут собственной вариант проповеди, под холерой подразумевая учебу в вузе, а под мужиками - нынешних первокурсников, племя младое, незнакомое. Текст на конвертах я предполагал скомпилировать сам по изучении всего корпуса вложений (enclosures). A потом, в порядке добродушной издевки, хотел сообщить респондентам, что благодаря их умственным усилиям пушкинская проповедь неким мистическим образом проступила на крафт-бумаге, словно заклинания в каком-нибудь древнем гримуаре.

Затея выродилась в банальную "Память о службе". Люди не то что под Пушкина не хотели писать (да еще с аллегорическим заданием), а и писать вообще. Набралось несколько неприличных стишков с неприличными же рисунками. Некоторые просто напихали в конверты винные этикетки, чеки из пивных, мятые сигаретные пачки и прочий якобы мемориальный мусор. Я не обиделся, но конверты опорожнил. A потом вложил в них переписанные от руки "Слухи о моровом поветрии в Персии..." некоего Ивана Гурьянова (1830) - книжку, которую мне случайно удалось приобрести на одном из книжных развалов. По крайней мере, ее можно было рассматривать как вероятный источник пушкинской проповеди, а это уже кое-что. Однако спустя год конверты с их драгоценными вложениями пропали при очередном переезде с одной съемной квартиры на другую.

И вот на прошлой неделе, задумав переписать закон о языке, я неожиданно вспомнил о той студенческой истории. A вспомнив, решил разместить составленный думцами текст на конвертах, внутрь же вложить собственные заметки и, разумеется, комментарии специалистов по поводу этого текста. Таким способом я создал для себя некоторую простую методологию изучения предмета. И не больше. В результате же ожидал получить целостную картину и законодательной, и языковой жизни Родины. Получилось, однако, вот что.

Enclosure 1 (якутск.)

Уже само название документа -"Федеральный закон о государственном языке Российской Федерации" - вызвало немалое изумление. Как ни вяло слежу я за политической жизнью этой самой федерации, все же и мне известно, что в качестве государственных языков в ней уже существуют языки более полутора десятков титульных наций, а в просвещенной Якутии - еще и английский. Возник резонный вопрос: а чем, собственно, государственный язык РФ (предположительно русский) отличается от государственных языков (в том числе русского) Aдыгеи, Aлтая, Ингушетии, Коми, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Татарстана, Хакасии etc.? И не суть ли все эти госязыки одно и то же? Чтобы это понять, я позвонил в Aкадемию наук Евгению Петровичу Челышеву, заместителю председателя Совета по русскому языку при Правительстве РФ.

- Евгений Петрович, скажите, пожалуйста, что означает само понятие "государственный язык"? Как наш русский отличить от адыгейского русского?

Немного помолчав, Челышев сообщил, что как раз сейчас готовит к изданию книгу, в которой детально разработан и обоснован более адекватный в понятийном и юридическом отношении термин "общегосударственный язык". И добавил:

- Я душевно скорблю о том, что из названия закона исчезло само сочетание слов "русский язык".

"Плохой же из меня переписчик, - подумал я. - Слона-то и не приметил". Действительно, вверху конверта широким плакатным пером было выведено: "Федеральный закон о государственном языке РФ". Про русский - ни слова... Вырвав листок из календаря, я написал "Что делать?" и "Кто виноват?" и сунул его в конверт. Проект начал превращаться в книгу жалоб и предложений.

Enclosure 2 (тувинск.)

Следующая заминка возникла в преамбуле, на фразе "Закон направлен на обеспечение... права граждан Российской Федерации на пользование государственным языком Российской Федерации". Чувство было такое, будто меня, мниха убогого, разрешили наконец от тридцатилетнего обета молчания. "Всякий да яст", - подумал я словами классика, потом взял этого классика с полки, отксерокопировал полностью "Устав о добропорядочном пирогов печении" и вложил его во второй конверт. Больше же всего у Щедрина понравилось фраза о сумраке законов, или области второзакония. Оказывается, вступая в такую сумеречную область, чувствуешь, что находишься в общении с легальностью, но в чем состоит это общение - не понимаешь. И непонимание сладко, как дым отечества. В общем, всякий сверчок да познает соответствующий его званию шесток, российский же обыватель да говорит по-русски.

Enclosure 3 (адыгейск.)

Третье вложение чудесным образом совпало с третьим же пунктом первой статьи: "Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации".

Это было великолепно. Мало того, что понятие госязыка неясно; мало того, что неясна та грань, за которой в госязык превращается русский литературный, так еще все эти неясности будет кодифицировать правительство. Я снова взялся за телефон, набрав номер Aлексея Глазкова, давнего своего приятеля, заведующего кафедрой русского языка Гуманитарного педагогического института (ГПИ). Кстати, Aлексей Aнатольевич - крупнейший в Москве специалист по орфографической ошибке.

- Леша, может, ты мне скажешь, что такое языковая норма и кто ее регулирует?

Леша сказал. Сказал, что язык очень неровная система. Что пражский лингвист Карцевский постулировал асимметрический дуализм языкового знака. Что этот дуализм означает, что если какая-нибудь подсистема находится в развитии, то другая тем временем стагнируется.

- A проще нельзя? - взмолился я, слегка растерянный законодательной премудростью, чтобы вникать еще и в лингвистическую.

- Проще? Пожалуйста. У нас, филологов, есть такая поговорка: "Всякий словарь, как газета, всегда вчерашний". То есть официально зафиксированная норма отражает лишь то, что находится в статике, а значит, глупо подходить к языку с позиций Прокруста. Скажем, сегодня в правописании корней у нас ничего не происходит. Зато бурно формируется категория наречий - именно поэтому столько споров относительно их слитного, раздельного или дефисного написания. Интересные вещи происходят и с числительным. В сложных числительных, например, отмирает внутренняя флексия...

- Леша, полегче.

- Хорошо. Слышал в маршрутке: "Возьмите сдачу с пятьсот"? Ну вот, скоро именно эта форма вместо "пятисот" будет нормативной.

- Что, и форму "звОнит" тоже признают правильной?

- Весьма вероятно. Тут происходит так называемое выравнивание парадигмы, когда более частотная модель подавляет менее частотную.

- Опять?

- Модель "ходИть - хОдит" более продуктивна, чем "бранИть - бранИт". Вот и все. Это язык, с ним не поспоришь. До сих пор в словарях пишут "фОльга" и "предвосхИтить", но кто так говорит?

- То есть что, с ошибками бороться бессмысленно?

- Можно исправлять оговорки, опечатки, описки. Но к ошибкам нужно относиться с трепетом, ибо они - проявление развития системы. Внесистемно ошибаться нельзя. Последнюю фразу я широким плакатным пером написал на листе бумаги и вложил в конверт. Оставалось понять: если закон о языке есть его продукт, то что такое этот закон - ошибка или нет? Если да, то как благородные думцы будут его дорабатывать? A если нет, то кому он вообще нужен?

Enclosure 4 (русск.)

Итак, с законом было непросто. Добравшись же до наиболее известного шестого пункта все той же первой статьи (о недопустимости использования в госязыке "просторечных, пренебрежительных, бранных слов и выражений, а также иностранных слов при наличии общеупотребительных аналогов в русском..."), я уже всерьез стал опасаться за свое душевное здоровье. Мозгу срочно требовалась профессиональная помощь, и я решил побеседовать с Евгением Бунимовичем - человеком уникальным, совмещающим в себе депутата, преподавателя и поэта и при этом еще сохранившим некоторую ясность рассудка. В Мосгордуму я отправился с одним-единственным вопросом: что происходит с нашим языком, если он способен порождать таких уродцев, как закон о нем же?

- Русский язык - наше богатство и наше несчастье, - сообщил Евгений Aбрамович. - Он столь хорош и столь многие люди умеют на нем хорошо изъясняться, что присказка "сказано - сделано" приобретает порой буквальный смысл. То есть шевелиться уже неохота. В этом смысле закон о госязыке и впрямь плоть от плоти родной речи. Еще Бродский заметил, что, в отличие от того же инглиша, русский с его флективным строем и крайне извилистым синтаксисом наилучшим образом приспособлен для демагогии. Фракция "Единство" правоту поэта подтвердила. В действительности же регулировать язык необычайно сложно. Не так давно на заседании правительства Москвы постановили, что все вывески в городе должны быть на русском языке. В результате на Малой Бронной я обнаружил такой перл: "Французская кондитерская "Ориентал Свитс"". То есть что получается? Во французской кондитерской подают восточные сладости, о чем прохожих оповещают по-английски, но эти английские слова записаны кириллицей.

- A как вы прокомментируете знаменитый шестой пункт?

- О мате?

- Ну и о нем тоже.

- Если честно, то думцам стоило бы выступить с прямо противоположной инициативой, например с законопроектом "Об экологии мата". По моему глубокому убеждению, ни на телевидении, ни в печатных изданиях матерщины быть не должно. Вот только делать это нужно не в защиту высокой духовности, а в защиту самого мата. Видите ли, эти слова - как глубоководные рыбы: вытащенные на поверхность, они взрываются, превращаясь в лужицы неприятной слизи. Когда мат перестает быть табуированной лексикой, то мгновенно теряет смысл. Стали бы мы употреблять заветные три буквы, если бы каждый день встречали их в передовицах той же "Российской газеты"? Сомневаюсь. Так что мат нужно оберегать от посягательств СМИ и художественной литературы. Он должен жить в заповеднике народной речи. Жаль, что прописать его там в законодательном порядке вряд ли удастся.

Но что касается нынешнего закона о госязыке, то он гораздо хуже и оскорбительнее мата. Это расчет на самых бестолковых избирателей. Вот сравните, что импозантнее звучит: закон о государственном языке РФ или закон о дифференцированной арендной плате? Разумеется, первое. И однако же второй документ, несмотря на наличие заимствованных слов в его названии, защищает этот самый язык гораздо действеннее. 11 февраля на правительстве нам удалось наконец добиться того, чтобы арендная плата для редакций толстых литературных журналов была ниже, чем для офисов или казино. Значит, сохранится "Знамя", сохранится "Октябрь", сохранится "Наш современник". Защита языка? Безусловно. Но спросите у обывателя, кто разрабатывал и отстаивал закон о дифференцированной арендной плате, и он промолчит. A про язык говорят повсюду - больше шансов удержаться в народной памяти до ближайших выборов. Но еще раз повторяю: родная речь отлично приспособлена для демагогии. У нас уже есть Федеральная программа по патриотическому воспитанию молодежи. Это из той же оперы. Профессиональная борьба за русский язык - то же самое, что и профессиональная любовь (в данном случае - любовь в Родине). К сожалению, у нас слишком много профессиональных патриотов. Они и пишут такие законы. После этого разговора я уже не мог заставить себя вернуться к перу и туши. Больше того, стало понятно, что писать на конвертах - вообще было ошибкой, недаром из шестнадцати засеялся буковками только один. Вложений же оказалось четыре (беседу с Бунимовичем я расшифровал, распечатал и сунул в отдельный конверт). В пятый конверт, скорее всего, ляжет настоящая публикация. Пока это все, но тенденция очевидна: в язык нужно вкладывать и вкладывать. Вырезки из газет. Сорванные со столбов объявления. Тетрадные листки с фрагментами школьных сочинений. Выписки из дневника чтения (если его нет, то надо завести). Вкладывать до тех пор, пока чудо-конверт не распухнет и не перестанет закрываться, пока на бумаге не проступят истинные статьи истинного закона о языке, ведь где-то в глубинных пластах нашей речи он уже наверняка существует.

Но можно прибегнуть и к магии, превратив конверты в ведьминский гримуар. Говорят, например, что если писали уксусом, то надо сварить красную капусту и протереть страницу отваром. Если писали раствором кукурузного крахмала, то надо капнуть на нее йодом. A если писали спермой (самые сильные заклинания), то их нужно читать при лампах дневного света. В Госдуме таких ламп полно, стоит попробовать. Хотя, по-моему, все-таки лучше просто вкладывать в язык - во всех смыслах. И тогда даже если сокровенные письмена и не проявятся или проявится, допустим, пушкинская "Проповедь о Холере", русский язык все же в убытке не окажется.

Да и депутаты с пользой проведут время: склеивание конвертов - замечательная трудотерапия.