Слепые песни

В подземном переходе под Китай-городом три раза в неделю по утрам два слепых музыканта исполняют старые советские песни. Баянист и вокалист. Рыжий худой баянист сидит на табуреточке. У его ног стоит консервная банка, куда прохожие кидают монеты. Банка железная – чтобы было слышно, как часто прохожие бросают туда деньги, и высокая – чтобы тяжелее было деньги своровать. Время от времени баянист тихонько двигает банку ботинком, чтобы убедиться, что она все еще здесь. Под табуреткой лежит его палочка. Баянист, глядя прямо на меня невидящими бледно-серыми глазами, раздвигает меха роскошного пятирядного концертного баяна. Бледное лицо его не выражает ничего, кроме сосредоточенности, за него говорят виртуозно бегающие по клавишам пальцы. Баянист вступает.

В это время сосредоточенность выражают и руки вокалиста – он судорожно перелистывает какую-то тетрадку, стараясь найти нужную страницу. Сперва меня удивляет, что все листы чистые. Потом понимаю: это ведь песенник для слепых, с рельефными буквами! Но вот уже подошел момент вступать и вокалисту, и он, еле успев нащупать нужную строку, тут же весь преображается: выпрямляется, грудь вперед – словно видел, как это делают артисты на эстраде. В одной из глазниц вдруг блеснул белок слепого глаза, на лице появляется обаятельная улыбка, и он с чувством поет:

Ну что тебе сказать про Сахалин?

На острове нормальная погода!

И сразу создается впечатление, будто певец окидывает взглядом необычные сахалинские красоты. И это уже не бедный слепец из замызганного московского перехода, а овеваемый ветрами Японского моря бесстрашный и романтичный геолог или моряк.

Девушки пригожие

Тихой песней встретили,

И в забой отправился

Парень молодой.

И вся жизнь, полная радостей и свершений, у него впереди, и перед глазами открываются невиданные перспективы.

Я пока что живу в общежитии,

Увлекаюсь своею мечтой.

Никакого не сделал открытия,

Но оно, несомненно, за мной.

Атмосфера в переходе как-то меняется. Прохожие, только что спешившие по делам, останавливаются послушать. Притихают хулиганы-подростки. Становятся одухотворенными лица братков и бредущих домой проституток. Как завороженные, наблюдают за процессом двое сидящих на полу бомжей с опухшими, побитыми лицами. И как бальзам на душу им ложится песня, почти про них:

А вокруг – ни машин, ни шагов,

Только ветер и снег.

В самом центре Москвы,

Где заснул человек.

И тут к ногам музыкантов подбегает ободранная бродячая собака и начинает громко подвывать. За этой сценой, бросив свой товар, умильно и тоскливо наблюдают лоточницы-лимитчицы.

Вернулся я на Родину – шумят березки встречные...

В своей домашней кофточке, в косыночке горошиком

Седая, долгожданная встречает меня мать.

Ужасно интересно: как музыкант представляет себе косыночку горошиком? Как чувствует он, что волосы становятся седыми? Каким ему видится этот подземный переход, наполненный звоном монет о банку и дыханием пригожих девиц и пареньков? Ведь вот еще совсем недавно казалось, что он совершенно слеп. Но нет. Он поет – и все видит. Пальцы его скользят по шершавой бумаге, играет пятирядный баян. Конечно, он все видит. Возможно, даже лучше, чем все мы вместе взятые.

Была бы наша Родина богатой да счастливою,

А выше счастья Родины нет в мире ничего!

Дмитрий Люкайтис