Симпатичная глупость

Иллюстрация: Борис Верлоф

— Страшный суд уже начался? Почему священники благословляют скинхедов на погром гей-клубов?

— Это глупость какая-то, но симпатичная мне глупость.

— Симпатичная?

— Ну да: переусердствовали с разгулом нравов немножко. Надо, что ли, «районы красных фонарей» открывать, чтобы они там наслаждались своей половой независимостью. А так — дети же. Маленький мальчик ходит в школу мимо витрины «Арбат Престижа», где мужики в трусах прыгают, и у него, когда он вырастет, уже не будет ощущения, что что-то не в порядке. Понимаешь, мы все латентно сексуально неустойчивы. Но надо же как-то сдерживать себя.

— А убивать — разве святое дело? Можно на это благословлять?

— Нет, это не просто греховно, это еще и глупо. Я думаю, их строго накажут, потому что это нарушение и дикость. Если бы они сами переоделись и с дубинами побежали лупить, это было бы понятно. А освященной агрессии не может быть как таковой, это абсурд. Но есть священники, которые так себя рекламируют. Одни — в фашистских газетах пишут и громят гомосексуалистов, другие — венчают гомосексуалистов.

— А тебе никогда не бывает неудобно за церковь, к которой ты принадлежишь?

— Мне бывает обидно. Когда я еще не был священником, ко мне в пост приехали из Ростова однополчане, и мы с ними отпраздновали. На следующий день я пошел в церковь: исповедаться хотел. А там священник — статный красавец, холеный, белые длинные пальцы, не знающие физического труда. Такой громогласный, убедительный, вокруг него группа экзальтированных гражданок из богатого района Смоленской. Я к нему подошел и говорю: такая ситуация, батюшка, не удержался в посте, а я прислуживаю в церкви и мне неудобно. Неожиданно он начинает, дабы произвести, ну явственно, впечатление на дамочек, громко меня попрекать. Мол, как вы могли — Святой пост! Перечислил все доступные ему уровни святости. На весь храм. А там злые черные угольки этих дамочек на меня из темноты загорелись. А я его подуспокоил сердитым словом и обещал побить, если он сейчас же не прекратит. Я был унижен, но больше разъярен, но у меня это не отбило никоим образом к церкви вкуса, потому что я понимал, что он и церковь — это совершенно разные вещи.

— Ну почему так много глупых священников?

— Нет, умных священников много. Но они молчат. У них просто времени нет. У нормального священника двести человек паствы, ему с половиной нужно в день созвониться, встретиться, если он за ними следит. А кто эти — я не знаю, у них, видимо, очень много свободного времени.

— Православная церковь становится русской национальной идеей для националистов. Они начинают по этому поводу громить одних, других. Мальчика-армянина убили в центре Москвы.

— Абсурд в том, что мальчик был христианин и ехал на Пасху в церковь. А убили его не за православное и даже не за русское. Это же юношеский радикализм. Он появляется оттого, что азербайджанского мальчика в школу на Audi привозят, а ты на маршрутке добираешься. У армянского мальчика коммуникатор, а у тебя до сих пор Nokia 3310. А кто-то на этом паразитирует. Вот и получается — за русское и за православное. Церковь дискредитируют проказники. А что делать? Кто ныне хорош? Лошади — предатели, облака — тупицы, дуб — идиот. Но умный человек всегда отличит сумасшедшего священника от нормального, а церковь — от профанации.

— Кстати, про профанацию. Два года назад, когда в ресторане было постное меню, это была неожиданная радость, теперь без постного меню нельзя: это просто неприлично. Все резко стали православными. Православие входит в моду или что?

— Входит в быт. Крестины, венчание, красить яйца, ходить на крестный ход. Это психология. Это вопрос стабильности и комфорта. Хорошая работа, школа, дом, крестный ход на Пасху и пост. Есть разные заскоки. Вот в районе Рублевского шоссе считается благочестивым, чтобы дочь пела в церковном хоре, потому что Путин в церковь ходит. Но это не про веру, это про патриархальные традиции.

— Вот придешь в католический храм — там так красиво, приятно, сел на скамеечку, сидишь, никто тебя не трогает. А в православный придешь — стоишь, неудобно, да еще старушки к тебе пристают: не так стоишь, не туда смотришь. Почему так?

— Я однажды освящал один дом в Ватутинках. Гигантский, два бассейна, немереное количество зимних садов. Единственное — я не нашел ни одной нормальной кровати, то есть была одна трехметровая кровать, но спать на ней невозможно. Очень уж эстетично: яичко к яичку, с ароматом ландыша — очень далеко от жизни. Не тепло это.

— У тебя своя паства, своя церковь, свой дом, своя семья. За них ты отвечаешь, они тебе важны. Остальные — сами разберутся?

— Ты не представляешь себе, что может твориться на улицах Иерусалима: если ты зайдешь в хасидский квартал — тебя заплюют. В исламской стране что может произойти, если ты появишься где-то в джинсах. В каждой стране свои какие-то пироги — они то проявляются, то опять исчезают куда-то. Сейчас стремление к самосознанию национальному велико в России, люди на этом паразитируют — это плохо.

— А вот ты — ходишь без рясы, без бороды, даже креста на тебе явно не висит, а рожа противная и волосы длинные: сам не боишься?

— А у меня пистолет.