Щавель Моисея

"И останутся, ка-ак в ска-азке, как манящие о-огни, штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни..." – глухо разносилось над щербатым столом в комнате коммунальной квартиры на Петровке. Два мужика – один абсолютно лысый, другой с густой седой шевелюрой, – вдохновенно фальшивя, тянули песню героических дальневосточных партизан, в которой именно их дивизия должна была с боем взять Приморье, последний оплот поганой Белой армии. . В раскрытое настежь окно парила жаркая майская Петровка. Гость давно скинул рубашку и сквозь сетку тенниски я с восторгом считал поблекшие рубцы от старых ран.

Товарищ Бойко-Павлов появился в нашей жизни совсем недавно, в мае пятьдесят четвертого. До этого он был врагом народа, и в огромной красивой книге "Гражданская война на Дальнем Востоке", изданной в 1935-м году, которую я как-то обнаружил в шкафу, его мужественное лицо было густо залито чернилами. Нетронутой осталась только подпись: "Красный командир товарищ Бойко-Павлов". Впрочем, чернилами были залиты и многие другие мужественные лица, и, когда я допытывался у матери, кто же так неаккуратно обращался с любимыми лицами советского народа, она только отмахивалась: "Наверное, в эвакуации испачкались". Но особенно огорчали меня чернила на отцовской фотографии в ветхом семейном альбоме, которой я особенно гордился. На ней молодой батяня был в гимнастерке и галифе, весь в скрипучей портупее и с шашкой в руках – на фоне двух портретов вождей всемирной революции. Но если дорогое лицо Владимира Ильича улыбалось мне с фотографии своей самой человечной улыбкой, то не менее доброе лицо Иосифа Виссарионовича никак не могло улыбнуться мне из-под фиолетовых чернил. И конечно, это меня, юного комсомольца, немного огорчало. Много лет спустя отец сознался, что это он сам тщательно замазывал в книге лица дорогих товарищей Блюхера, Постышева и Бойко-Павлова, а на своей собственной шикарной фотографии – портрет вождя перманентной революции Льва Давыдовича Троцкого.

- Как, так это не Сталин? – потрясенно воскликнул я.

- Какой там Сталин! Кто его, усатого, знал в Гражданскую? Ленин да Троцкий. Под их портретами и снимались.

Он страшно разволновался, когда его разыскал и неожиданно позвонил старый товарищ.

- Мать, – сказал он, – в воскресенье придет друг моей боевой молодости, герой Гражданской войны и просто замечательный мужик товарищ Бойко-Павлов. Сооруди все как следует и обязательно холодный щавель.

- Какой щавель? – обиделась мать. – За кого ты меня принимаешь? Сколько лет не виделись – и какой-то щавель. Я что, получше приготовить не могу?

- Нет, – мечтательно улыбнулся отец. – Только щавель, и так, чтоб зубы сводило. В Гражданскую он нас спасал черезвычайно. В тайге его водилось черт-те сколько. Летом на нем и жили. Приятно будет командиру нашего партизанского соединения товарищу Бойко-Павлову вспомнить, как вместе сражались. Как нас обнимала гроза.

Иногда отец, в миру слесарь шестого разряда, говорил красивыми стихами.

Мать, конечно, проплевалась, но в воскресенье утром пошла на Центральный рынок и купила огромную охапку щавеля, молодой картошки, редиски и яиц. И вот сидят они, два боевых товарища, командир разведроты партизанского соединения Джемс Дранников и командир партизанского соединения товарищ Бойко-Павлов, пьют водку "белая головка" и хлебают тарелку за тарелкой холодные щи из щавеля, иногда кроша туда комочки черного хлеба. Густая зеленая жижа похожа на таежное болото, в которой матово поблескивает яичным ликом луна. Сколько таких болот прошагали они за годы Гражданской! "Чтобы с боем взять Приморье, Белой армии оплот..."

Я тоже хлебаю щи из щавеля, во все уши слушаю далекие воспоминания, и пепел Лазо стучит в мое сердце.

Только после четвертой рюмки товарищ Бойко-Павлов стал почему-то называть отца Моней и, что удивительно, тот откликался. Это меня так заинтриговало, что после ухода командира я пристал к отцу с расспросами. И вот что выяснил у поддатого батяни под последнюю тарелку щавеля. Оказывается, звали его, еврейского парня из-под Могилева, простым библейским именем Моисей. Как Моисей из Могилева оказался на Дальнем Востоке, отец мне так и не поведал, но на весь партизанский край он был единственным, кто знал иностранный язык – идиш. И ликующие партизаны определили его в разведку. Однажды смелым рейдом в тыл врага разведчики Моисея захватили в плен американского оккупанта Джемса Элингера. Что они с ним сделали, отец мне так и не сказал. Ушел в глухую несознанку. Но имя американца вместо награды товарищ Бойко-Павлов торжественно присвоил герою. В виде подпольной таинственной клички. И настолько она к нему прилипла, настолько вошла в плоть и кровь красного партизана, что, приехав в Москву и выправляя новые документы, вписал себе разведчик в паспорт имя Джемс, а к простой еврейской фамилии Дранников прибавил еще красивое слово Элингер. Через дефис.

А товарищ Бойко-Павлов еще много раз приходил к нам на Петровку, и так мне понравились щавелевые щи, что, даже когда он снова исчез из нашей жизни, мама каждое лето продолжала их готовить. Когда я женился на русской девушке Ларисе, я даже попросил мать написать ей рецепт. Потому что в жаркое московское лето нет ничего лучше, как похлебать холодных щавелевых щей. Даже окрошка с ними не сравнится. Потому что окрошка обманчива. Она сладковата. А щавелевые щи – с горькой кислинкой. Как и сама наша жизнь.

А вот и рецепт.

Перебрать и промыть щавель в большом количестве воды два-три раза. При этом воду не сливать, а вынуть зелень из воды руками, чтобы песок не остался на листьях. Проварить щавель в большом количестве воды, не закрывая кастрюлю крышкой. Проваренную зелень вынуть из воды и протереть через сито. Полученную массу положить в отвар и поставить кастрюлю в холодильник. Отварить и порезать молодую картошку и яйца. Мелко порезать редиску и зеленый лук, смешав его с солью. Разлить по тарелкам, положив туда картошку, яйцо, лук и редиску. Добавить сметаны – и радоваться жизни. Пусть и с горькой кислинкой.

Валерий Джемсович Дранников-Элингер