Шашлычок под коньячок
иллюстрация: Ольга Семенихина
Навряд ли хоть кого-нибудь в этой стране можно удивить или умилить любовью, скажем, к группе Black Sabbath. Генезис этого чувства возьмется объяснить любой здешний человек и, скорее всего, будет недалек от истины. Но я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что мои собеседники — скажем, студент, семейный мужчина средних лет или взрослая женщина, преподающая немецкий язык, — заявляют, что любят послушать песни «со смыслом», «о жизни», и называют при этом имена Шуфутинского и Круга.
Строго говоря, удивляться частоте таких встреч не стоило бы. В Москве радио «Шансон» давно и уверенно входит в тройку лидеров среди всех вещающих в городе станций FM-диапазона, а их сегодня более 50. Популярность шансона невозможно объяснить тем, что у нас была страна лагерей и тюрем и поэтому главная тема жанра близка и понятна всем. Под эту музыку с удовольствием танцуют, выпивают и ужинают люди в несметном количестве заведений. Но прежде всего ее с удовольствием и внимательно слушают.
На это есть две причины. Во-первых, так уж сложилось, что сегодня шансон — единственное массовое направление, где всерьез, без стеба и иронии, в доходчивой музыкальной форме заходит речь о главных для человека вопросах. Почти никто из нынешних поп-звезд не работает с драматическими сюжетами о свободе, жизни и смерти, верности и предательстве, родине, тяжкой судьбе, любви, крови и слезах. Художественный уровень здесь оценивать не имеет смысла. Главное, что для слушателей это искренний, серьезный и честный жанр, «искусство при свете совести», которое оказалось носителем традиционных и дефицитных ныне ценностей. К тому же как в «мягком шансоне», так и в блатных песнях практически нет ничего провокационного и чуждого, как, например, в русском роке или рэпе, а также отсутствуют «матерщина и похабщина». Приблизительно за то же многие любят сериалы, в которых «в отличие от современных фильмов есть любовь, но нет грязи и секса». Например, если в песне мы слышим пронзительную историю вспыхнувшего внезапно курортного романа в городе Сочи, где «шашлычок под коньячок — вкусно очень», то тут же прямо и сразу говорится о бесперспективности подобных отношений. После отдыха у моря восторжествуют семейные ценности или по крайней мере ответственность перед детьми: «У тебя далеко дом и семья,/И меня с курорта ждут сыновья./Так что в этой бесшабашной любви/Между нами получилась ничья…/Мы расстанемся с тобой навсегда,/Нас затянут суетой города./Только изредка всплакнут две души —/Как же счастливы мы были тогда». Водители нервно закуривают под этот хит Трофима и соглашаются: «Жизненно. Так все и бывает».
Вторая причина самая главная: шансон — это всегда завораживающий сюжет о человеке на грани, «бегущем по лезвию бритвы», и, что сегодня особенно важно, он проникнут пафосом, фиксирующим абсолютное отчуждение человека от государства как слепой, безжалостной и алчной машины. И тут уж совсем неважно, кто герой — обычный человек или «человек в телогрейке, или просто з/к», убегающий с зоны или бредущий по этапу. Можно не обращать внимания на имитацию охрипших в неволе голосов и клишированные музыкально-словесные пассажи. Больная тема компенсирует все.
Строка из песни коллектива «Бутырка» «А для вас я никто, как и вы для меня, я плюю на закон, вы меня — в лагеря» откликается в сердцах миллионов людей, не имеющих никакого отношения к лагерям. В доступном и доходчивом пространстве популярной культуры именно русский шансон сегодня точно артикулирует установку: мы и они. Мы — это простые люди, включая уголовников, и они — государство в лице продажных адвокатов, прокуроров и чиновников. Почти демонстративный индивидуализм последних («делают все, что захотят») приводит к отчуждению от государства, политической и общественной жизни страны.
Оглянемся на недавние выборы. Реакцию на нежданные результаты выборов в Москве сложно назвать живой. Мы — проголосовали (если проголосовали), они — посчитали. Мы сделали свое дело, они — свое. Очевидной связи между двумя событиями как будто мало кто и ожидал.
На этом фоне неудивительным выглядит то, что в частных разговорах — а похоже, что и в целом в СМИ — куда более высоким был интерес к похоронам Вячеслава Иванькова — Япончика. Последний путь вора в законе старой школы, морального авторитета своей среды, оказался важнее и привлекательнее, чем результаты голосования и рост популярности фракции ЕР во главе с Ю.М.Лужковым.
На недавнем интервью один респондент предположил, что такое внимание к похоронам Япончика — лишь способ отвлечь внимание электората от результатов подсчета голосов. Но я думаю, что и люди, и СМИ осознанно или интуитивно чувствуют, какое из этих двух событий эмоционально более значимое. Так же, «слушая сердцем», люди становятся искренними поклонниками суровых слов и мелодий. «Умная толпа» всегда чувствует и ценит тех, кому в своих шедеврах удается схватить и донести то, что называется духом времени. «Не сыпь мне соль на рану», безусловно, хит. Но эти слова — ничто по сравнению с тем, что было спето в 70-е годы о 30-х, а сейчас вновь звучит очень свежо: «…Все взято в трубы, перекрыты краны, —/Ночами только воют и скулят,/Что надо, надо сыпать соль на раны,/Чтоб лучше помнить — пусть они болят!»