Шаг к пустоте

Я смотрел на лежавшую на каталке девушку и понимал, что так пялиться неприлично. Стоявшая рядом доктор что-то увлеченно рассказывала мне о ядах и операциях, но я запомнил только одно слово – «гемосорбция». Что оно означает – так и не знаю.

Одеяло укрывало девушку до подбородка, голова лежала как у мертвой птицы – набок. Веки плотно сомкнуты, нос заострился словно речной камешек. Не думал, что лицо человека, находящегося в шаге от смерти, может быть так красиво и надменно. Такие лица я видел на старых картинах у средневековых аристократок. Только в морщинках у глаз – следы от боли и ужаса, пережитого днем. «Наверное, очень гордая», – подумал я. Будь она в сознании, я не позволил бы себе долго смотреть на нее. Такие всегда ходят задрав нос, делают вид, что никого не замечают. И вдруг я со злостью подумал: «Какая же ты дура!»

В приемный покой токсикологического отделения НИИ им. Склифосовского я заходил вместе с пьяным, красноглазым, как светофор, мужчиной. Вслед за ним женщина и бородач привезли парня с рассеченной рукой. Затем доставили старушку, выпившую по рассеянности средство для мытья посуды, пенсионерку, похожую на старуху Шапокляк, парня-инвалида с предсмертной запиской к неизвестной Кате, пьяную даму в черной шляпе с царапинами на животе и студента «Керосинки», неудачно резавшего себе вены. В три утра в отделение пришла девушка-полячка с передозом кокаина. А красавицу с надменным лицом привезли последней. Когда тележка прыгнула через порожек, капельница закачалась, а голова на безвольной шее мотнулась.

Всю ночь в больничном парке Склифа пахло мокрым асфальтом и прелой листвой. Туман, весь в дырках, полз среди черных деревьев. Город казался отсюда очень спокойным и легким. Он притворялся, что не знает трагедий, горя и глупости.

Надменная приковывала мое внимание больше остальных. «Это, видимо, ненормально, – думал я. – Но она мне нравится как женщина. Будь я ее молодым человеком, ночь напролет стоял бы рядом. Выходит, чужое место занимаю».

Врач-токсиколог Кирилл Александрович Сгибнев сказал, что две пачки феназепама она запила дорогим грузинским вином.

– Зачем? – спросил я.

– Вы меня спрашиваете? – устало спросил доктор.

Глупое любопытствоѕ И зачем лезть не в свое дело? Дышала она неровно, ноздри вздрагивали, губы слиплись в узкую бледную полоску. Глаза дергались под веками из стороны в сторону, словно играли в догонялки.

– У всех свои тайны, – говорила в этот момент фельдшер приемного покоя. – Хотя ко всему привыкнешь. Если каждый день трагедия, это становится скучно. Все человеческие тайны похожи одна на другую.

Мне было трудно уйти от девушки, наглотавшейся феназепама по неведомой причине. Почему-то казалось, что мой взгляд не дает ей уйти окончательно. Но надо было понять, кто еще оказался здесь в эту ночьѕ

Мужик с красно-светофорными глазами держался подчеркнуто бодро, готовясь в любую секунду упасть.

– Шоу-бизнес – страшная вещь! – начал он вместо приветствия. Затем свесился всем телом в проем окна, за которым сидели врач с фельдшером, и сказал: – Спасайте, доктор, мое горло, оно нестерпимо горит.

– От чего горит? – поинтересовался Кирилл Александрович.

– В сущности, от алкоголя, – ответствовал мужчина. – Пить приходится много. Я же продюсер, долго безѕ безѕ безѕ е-мое, слово не выскакиваетѕ

– Что пили? – спросил доктор.

– Портвейн, водку, кетчуп, настойку боярышникаѕ Простите, доктор, список утерян, и слова царапают глотку. Давайте к делу приступим.

– Я отправлю вас на гастроскопию, это через дорогу, – сказал Сгибнев. – Если у вас найдут химический ожог горла, будем лечить, а если нет.

– Нет – не наше слово! – перебил продюсер. – Иду на вы! На гастроскопию.

Шоумен неубедительно изобразил строевой шаг и скрылся в указанном направлении. Вслед за ним в приемный покой вошли трое: бородач с маленьким рюкзаком на животе, полная женщина в очках и вихрастый пацан. Из правой ладони у него сочилась кровь. У взрослых лица были растерянные и жалкие. Сопровождавший их врач «скорой помощи» объявил, что это суицид.

Пришел психиатр Виктор Алексеевич Борисов, посмотрел на парня и сказал:

– С чего вы взяли?

– Он напился пива, разбил мебель в своей комнате, а потом порезал себя, – сказала женщина. – Он мой брат.

– Это еще ни о чем не говорит, – сказал психиатр.

– Он очень сильно изменился за этот год. Его все время тянет себя покалечить. Говорит, что за деньги убил бы кого-нибудь.

Они говорили не понимая друг друга. Психиатр уверял, что в отделение его класть нельзя, а в психлечебницу – проблем потом не оберутся, парень им все припомнит. Тот стоял и ухмылялся. У сестры дрожали веки.

– Он у нас деньги стал тянуть, – сказала она. – Зачем-то двести долларов понадобились.

– Ишь какой быстрый! – вдруг встряла в беседу пожилая охранница у входной двери. – Мне, может быть, тоже нужно холодильник купить, а я ни у кого денег не выпрашиваю.

– Что мне с тобой делать? – с тоской спросила сестра брата. – Я же хочу тебе помочь!

– Да не надо мне помогать! – сказал парень. – Положите меня в психушку. Только денег дайте на курево.

Женщина беззвучно заплакала, и бородач погладил ее по затылку, а под растительностью на скулах вздувались желваки.

Они стояли на сквозняке, хлопала дверь. Привезли выпившую «Доместос» старушку без сознания. Снова заявился шоумен, объявил, что в горле у него химический ожог, а троица все не сходила с места. Пожилой женщине промыли желудок – весь коридор наполнился запахом хлорки. Потом ее отправили в реанимацию. Парню наложили на руку несколько швов, и его увели родные – подавленные, так ничего и не решившие.

Снова в покое стало пусто. Ветер монотонно свистел в дверных щелях. «Ночью все кажется обманчивым, глупым и страшным, – думал я. – Тишина врет, что кругом спокойно. Продюсер этот ненастоящий, носит с пиджаком клетчатую байковую рубашкуѕ И страшно, что люди так запросто переходят границу между жизнью и нежизнью.

Неужели она не думала, что оттуда уже не вернуться? – против желания возвращался я к мыслям о надменной красавице. – И никто не сможет порадоваться тебе, и ты не обрадуешься больше никому. Когда отчаяние сильнее всего, почему-то побеждает глупость».

В два часа ночи привезли парня с тем же диагнозом, что и у девушки. Его положение усугублялось инвалидностью: ноги у парня не ходили. Он обводил палату диким бессмысленным взором, глаза его закатывались, и голова падала как пустая кастрюля.

– Только не спать! – командовал Кирилл Александрович. – Не спать!

– Сознание у него спутанное, – сказал кто-то из бригады «скорой». – Но если несколько раз подряд сказать ему «Катя», слезы начинают литься.

– Опять несчастная любовь, – вздохнула фельдшер. – Даже предсмертная записка имеется. Смотрите.

Это была обложка детского блокнота с телепузиком на лицевой стороне. На обороте кривились несколько строчек. Предложения начинались с крупных букв, а заканчивались мелкими, словно автор экономил чернила. «В моей смерти прошу Катю не винить. И никого не винить. Только меня, инвалида, Костю Ж.». И все. Записку врачи «скорой помощи» прихватили вместе с опустевшей баночкой таблеток от астмы.

– Спасибо, что не марганцовкой травился, – сказал токсиколог Сгибнев.

А потом привезли еще одного ходока на тот свет – студента Института нефти и газа имени Губкина. Студент был такой длинный, что еле помещался на кушетке. На левой руке от ладони до локтевого сгиба тянулась темно-красная полоса. Он был мертвецки пьян, в кармане у него нашли распотрошенную пачку витаминов. Вены он себе резал не поперек, а вдоль. Когда врачи попытались промыть ему желудок, парень вдруг ожил и заголосил:

– Фашисты! Что вы делаете?! Отпустите меня!

Пришлось его привязать. Он бился как рыба на берегу, с плача переходил на вой:

– Отпустите! Слышите? Я сам фельдшер! Честное кисловодское слово.

– Чего же ты резался? – спросил один из санитаров.

– Проблемы у меня, – плакал бывший кисловодский фельдшер.

– А что ж тогда вдоль, а не по вене?!

– Уйди, гнида! Не твое дело! – и студент попытался плюнуть в санитара. Дебошира скрутили и увезли. Анализы показали, что кроме водки он ничем не травился.

Ту самую девушку с лицом аристократки карета «скорой помощи» привезла на рассвете. Мужчина, приехавший вместе с ней, говорил только шепотом. Кажется, у него были сорваны связки. Он постоянно тер пальцами виски и болезненно морщился.

– Долго ли мне ждать? – спросил он.

– Не имеет смысла, – сказал Сгибнев. – Ее увезут в реанимацию, а там видно будет по самочувствию.

– Она дочь одного известного человека, – начал тихий мужчина.

– Печально, – перебил его Кирилл Александрович. – Но мне все равно. Пока в себя не придет, разговор вести не о чем.

– Я могу сказать вам, из-за чего это случилось. – Тихий человек вдруг рассмеялся, беззвучно, словно рыба. – Родители запретили ей пойти на дискотеку с молодым человеком.

«Вот как все просто, – думал я. – Глупо, без затейѕ Не пустили на дискотеку, раз – и головой в омут.»

Она лежала за ширмой. Солнце, поднимавшееся над Москвой, уже медленно заполняло палату. Лицо девушки оставалось бледным, прекрасным и равнодушным. Я так и не смог увидеть ее открытых глаз.