— В основе этого сериала — слова, которые произнес блаженный Августин: «Дайте мне ребенка в 7 лет, и я скажу, каким он будет человеком». Этот цикл фильмов длиною в жизнь человека должен ответить на вопрос, правдиво утверждение или нет? Меняет ли суть человека окружающая среда? Семилетних мы снимали без опасений, но я уже чувствовал, что надвигаются тяжелые испытания для СССР. И это заметно, по-моему, в картине. К работе над 28-летними я привлек целую группу молодых талантливых людей — режиссеров на площадке, звукооператоров, режиссера монтажа и композитора; их средний возраст тоже не больше 28 лет. Они искренне заинтересованы в этом проекте — им это близко как поколению. Думаю, что в дальнейшем они сумеют договориться, что для российских людей не свойственно, и смогут взять проект на свои плечи. У меня появилось больше уверенности в его будущем.
— Cложно было продолжать снимать на протяжении стольких лет?
— В 1996 году, когда мы собрались снимать 14-летних, я не смог найти российского партнера. Это было поразительно! Мы просили, чтобы российская сторона взяла на себя всего одну тридцатую часть бюджета — чтобы только сохранить преемственность проекта. Но люди, которые зарабатывали в это время огромные деньги, не хотели вкладывать ни копейки, потому что считали проект неперспективным и вредным для России. Мы сняли 14-летних на деньги британской стороны. В третий раз англичане уже не могли предоставить полный бюджет, зато в России появились постоянные партнеры — телеканал «Россия», Минкультуры и Минпечати. Проект опять стал совместным. А в серии «28 лет» «Россия» стала главным спонсором. Поэтому только сейчас у меня появилась уверенность, что проект будет жить долго, что это не мое баловство — игра в режиссуру, а серьезное наблюдение за жизнью людей распавшейся империи.
— Сначала был отбор мест, где бы хотелось найти героев: Средняя Азия, Кавказ, Прибалтика, Сибирь, Урал, российская глубинка и столичные города — Питер и Москва. Конечно, мы старались выбрать места красивые, такие как Байкал или Волга. И там искали детей в детских садиках, семьях. Это должен был быть полный срез советского общества: рабочие, крестьяне, интеллигенция, творческая интеллигенция и так далее. Старались брать детей, которые могли бы с нами общаться, более открытых. Я думаю, что некое провидение водило нас от одного ребенка к другому. Ведь к 28 годам я точно знаю, что 19 из 20 живы. Одного я просто не могу найти. Они оказались все жизнестойкими, несмотря на испытания. Есть такая статистика, что 20%, а то и больше к этому возрасту не выживают. А мои герои живы, слава богу!
— О каждом из героев отснято примерно по 600 часов материала, из которых в фильм входит 11–12 минут. Как вы собираете материал?
— Долго и кропотливо. Фильм выстроен по определенной конструкции, которая похожа на спираль, где каждое кольцо — это некий смысл, который переходит в следующий эпизод, и так на протяжении всей картины, чтобы каждый герой существовал на протяжении всего фильма. Мы очень любим героев, и поэтому история как-то складывается. Без этого разобраться в такой сложной мозаике из разных людей, разного возраста и разных мест было бы тяжело.
— Некоторые люди не выдерживают и уходят. Некоторые не хотели продолжать съемки, но мы их убеждали. Иногда, я, как режиссер, совершал ошибки и рассказывал слишком субъективно о жизни тех или иных героев. С одним из них случилась такая история: он жил не очень обеспеченно, и я показал это в надежде вызвать сострадание у людей. Но получилось все наоборот. Он пришел получить кредит, а человек в банке сказал: «Я видел тебя в фильме, ты нищий, я не дам тебе кредита». Мы так далеко шагнули в рыночный мир, что незаметно перешли в неофеодализм. Жесткость и жестокость — это та проблема, с которой нам еще долго придется бороться.
— Герои уже видели серию «28 лет»? Как реагировали?
— В век интернета, к сожалению, существует полное бесправие продюсеров и режиссеров на свой продукт. Поэтому в интернете уже где-то болтается версия европейская, которая была показана раньше с голландскими субтитрами. И многие из моих героев видели ее до премьеры в России. Кроме того, на ММКФ, где была показана первая часть, мы приглашали трех героев, и они видели себя. Вроде бы простили. Ведь главное, чтобы они оставались в проекте. Не важно, буду ли я в следующей серии, важно, чтобы они оставались.
— Как вам кажется, герои были вполне откровенны или что-то о себе оставили за кадром?
— Они были откровеннее, чем я показал в фильме. Некоторые вещи герои рассказывали мне, но просили пока не показывать, потому что это касалось их близких или друзей. Можно было cнять так называемое «реальное кино» и передать гиперреализм бытовой жизни. Но меня интересует история осмыслений жизни — в этом проекте главное для меня — мысль, фактура вторична. Иногда более суровый и более жесткий материал я оставлял на будущее — тем режиссерам, которые будут монтировать фильм, когда нашим героям будет по 70 лет. И то, я надеюсь, что я выберу таких преемников, у которых совесть будет выше, чем режиссерский эгоизм. Проект научил меня тому, что самоограничение не означает слабость фильма.
— Как менялось отношение к героям от съемки к съемке?
— Когда им было 7 лет, это были дети, и я к ним относился как к своим маленьким детям: дарил конфеты и гладил по голове. Сейчас они красивые, иногда кокетливые женщины или сильные крепкие мужчины, которые, пожалуй, и мне могут дать подзатыльника. Они выросли и стали называть меня Сергей, а не какой-то там «дядя Сережа». У нас уже стало больше общего, чем 21 год назад.
— Что вы думаете о поколении 1990-х и о переходе от СССР к современной России, который произошел на ваших глазах и который, по сути, вы исследуете своим фильмом?
— Моей маме 85 лет, и она мне сказала после просмотра фильма «Рожденные в СССР. 28 лет»: «Я ухожу уже и желаю твоим героям и тем, кто моложе их, чтобы у них было как можно меньше перемен. В моей жизни было слишком много перемен и потрясений. После них трудно людям прийти к созидательному труду». Она мне рассказала о том, как в 1920-е годы, когда она была маленькой девочкой, в один из питерских трамваев зашел голый человек. У него было написано на ленточке: «Долой стыд». Знакомые, правда, ощущения? Долой все: норму, любовь, ответственность. Эта потребность возникает после потрясений. Мои дети пережили в детстве как минимум две революции: гибель общества социальной справедливости во всем мире и техническую революцию, которая продвинула человека за последние 15 лет далеко вперед. Им было очень тяжело. Я бы, наверное, на их месте не справился с такими двумя мощными ударами. Поэтому я их очень уважаю и верю, что те, кто пройдут эти испытания, сумеют вернуть нас в какие-то разумные рамки.
— Когда была Болотная, многие говорили, что это доросло новое поколение, которое другое и хочет перемен. Что вы думаете об этой идее?
— В России никогда не будет безвольных рабов. Нас можно стравливать между собой. Нас можно уничтожать в лагерях миллионами, можно лишать интеллектуальной цели, но всегда будут появляться лидеры, которые будут стараться вывести из рабства свой народ. Такие как Солженицын, Сахаров. Я думаю, что сейчас в нашей стране благоприятная обстановка, для того чтобы выстроить свободный и созидательный мир. Одна из моих героинь сказала, что она «делатель». Я надеюсь, что все мои герои будут делателями, что они будут избегать душевной пустоты, как говорила она же: «Избегайте пустоты. Наполняйте свой замок». И тогда любое зло отступит.