Семь тысяч над землей

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Каждое достижение техники, ставшее частью повседневной жизни, обнаруживает одну из загадок человеческой психики. Например, сегодня все люди делятся на тех, кто боится летать самолетами, и на тех, кто не боится.

Одни, сидя в пассажирском кресле, ощущают под собой бездну — буквально душой, ушедшей на время полета в пятки. Другим — таких, по счастью, большинство — кажется, что самолет попросту берет с собой часть земной тверди, равную по площади пассажирскому салону. Скорость в самолете почти совсем не ощущается: лишь иногда кажется, будто трясешься на телеге по плохой дороге. Движения нет; облака внизу похожи на поверхность покрытого льдами океана; стюардессы разносят напитки. Только абсолютная, космическая синева над облачными айсбергами и торосами напоминает, что слои земной атмосферы, в которых мы существуем, покрывают планету тоненькой пленкой.

У каждого, кто много летает, есть в запасе одна-две истории про то, как он чуть не попал в авиакатастрофу. Расскажу недавнюю свою. Летели в Екатеринбург, снижались над Кольцово. Поначалу все было в порядке. Прошли мутный облачный слой, обсыпавший корпус самолета колючей крупкой. Внизу показалась и ушла влево освещенная строчка шоссе с бегущими по ней уютными машинками. Но в тот момент, когда наземное, земное вдруг переходит из дальнего плана в ближний, самолет вдруг вздернулся носом вверх, только мелькнула какая-то аэродромная будочка и ушла под крыло. Мы снова были в облаках. Оказалось, наша «тушка» в последний момент не смогла вытряхнуть переднее шасси.

Сорок минут мы кружили над Кольцово. Не было ни плача, ни воплей. В салоне был погашен свет, стояла очень странная, глухая тишина, только время от времени был слышен пузырящийся шепот — и я не уверена, что это шептались люди. Мой сосед, крупный мужчина из мелких руководителей (из тех, что даже в самолет садятся в офисном костюме и при галстуке), все время держал на ладони выключенный мобильник и смотрел на него так, будто ожидал SMS от Господа Бога.

Наконец мы снова стали снижаться. Стюардессы проверили, чтобы все мы пристегнулись и приняли позы эмбрионов. Мой сосед прижимал мобильник к толстому затылку, точно это компресс. Острая крупка, опять прошедшая по корпусу самолета, отозвалась на коже холодными мурашками. Об землю приложились крепко. Или это так показалось? Шасси на этот раз исправно вышло, только касание получилось грубым, точно земля за сорок минут сделалась чужой. Сильная головная боль — все, что осталось от этой посадки. Пассажиров, сходивших по трапу, шатало. И что же я чувствовала в этот момент? Только досаду: рейс и так задерживался, сели поздно, не высплюсь, а завтра с утра полно дел.

Как могло бы быть? Примерно как в Самаре 17 марта этого года. Такая же точно «тушка» совершила жесткую посадку, чиркнула крылом по земле и развалилась на части. Шестеро погибли, раненых больше двух десятков. В комментариях высказывались идеи, что на гражданской авиации пагубно отразилась приватизация, распад некогда «Аэрофлота» на частные и слабосильные компании. Скепсис касательно безопасности полетов вырос у всех потенциальных пассажиров. Но — на полсантиметра. За исключением тех особенных людей, которые каждый сигнал о неблагополучии принимают на собственный счет.

Безопасно ли нам на твердой земле? Все мы перебегаем проезжую часть в неположенном месте. Бывает, что лихое авто пронесется в десяти сантиметрах от похолодевшего желудка. Мгновенный страх — будто спичкой чиркнули по душе. А потом — ничего. И у водителя, в свою очередь нарушившего правила, тоже ничего. Разве обматерит тебя, удаляясь со скоростью девяносто километров в час. В следующий раз вы с ним меняетесь местами — с тем же результатом. В человеческом броуновском движении мы многократно проходим точки, где могли бы покалечиться или погибнуть. Господь нас хранит. Опасность — это двадцать пятый кадр: не воспринимается глазом, но воздействует на подсознание. Двадцать пятый кадр постоянно присутствует. Все начитаны о разрушении озонового слоя, вероятности нового ледникового периода, загрязнении среды. Но большинство, к которому, по счастью, отношусь и я, распределяет опасность на всех. Овладеть достаточно полной информацией и просчитать личные риски — отдельное занятие в жизни. Мы, перегруженные люди, на это не способны. Мы словно стоим, взявшись за руки, в мелкой воде, и когда она поднимается на миллиметр, на полсантиметра, не чувствуем ничего, кроме холодка и щекотки. И правильно. Есть и такие, которым кажется, будто вода подступает к горлу. Но это тоже иллюзия, причем сама по себе небезопасная. Если бы один такой оказался в салоне нашей «тушки», витавшей над Кольцово, — неизвестно, сумели бы пилоты в обстановке паники разобраться с передним шасси.

Я пропагандирую здоровый русский фатализм. И я на самом деле люблю летать. Однажды за иллюминатором я видела реверсивный след другого самолета, пролетевшего недавно тем же коридором. След был очень близко, он состоял из волнистых и волокнистых нитей и был похож на очень длинный призрачный флаг. Мы долго летели вдоль него, минут десять. След рвался, пропадал, напоследок возник тонкой тающей волной и наконец совсем исчез.