«Моя ориентация — не ваше дело»

Лев Клейн — профессор, доктор исторических наук, археолог, антрополог и филолог. Родился в 1927 году в Витебске. В 16 лет ушел на фронт добровольцем. В 1944-м вернулся с санитарным эшелоном — близкий взрыв повредил глаза. В 1951-м окончил исторический факультет ЛГУ с дипломом археолога.

В марте 1981 года был арестован и осужден по статье о мужеложстве на три года заключения. Позже приговор был отменен, материалы отправлены на доследование. Новый суд приговорил Клейна к полутора годам. После освобождения из лагеря Клейна лишили ученой степени и научного звания. Позже ученому единогласно присудили докторскую степень без защиты кандидатской.

Он опубликовал более 600 научных работ, 23 монографии. Ряд книг и статей Клейн посвятил исследованию гомосексуальности.

Напрямую о своей сексуальной ориентации Клейн никогда не говорил, считая, что это исключительно личный вопрос, который не должен интересовать ни государство, ни общество.

Линор Горалик: В своих книгах, интервью, выступлениях вы занимаете очень сложную по нынешним меркам позицию касательно собственной сексуальной ориентации: вы настаиваете на своем праве никому в этом не отчитываться. Я процитирую ваше давнее интервью: «Вопрос о сексуальной ориентации личности — это интимный вопрос, не для публичной декларации, как и вопрос о потенции или импотенции, о предпочтительных позициях в сношении и т.п.». Такую позицию, кажется, можно считать максимально непопулярной среди представителей сегодняшнего общества — причем среди представителей самой либеральной его части в том числе. Эта часть общества чаще всего поощряет либо условную смелость громкой заявки о своей негетеросексуальной ориентации (даже признавая весь сложный спектр возможных идентичностей), либо не менее условную смелость подчеркивания своей традиционной ориентации — потому что тогда твои слова в защиту меньшинств приобретают больший вес.

Ваши интервьюеры с удивительной частотой пытаются надавить на вас, чтобы выяснить, с кем же вы на самом деле предпочитаете спать. Вопрос к вам как к антропологу: почему это оказывается так важно? Что заставляет нас так остро хотеть выяснить, кто наш собеседник? Это банальная форма страха перед Другим, завуалированная интеллигентной риторикой, — или нечто менее очевидное?

Лев Клейн: Знаете, позиция вырабатывалась постепенно. Проблема декларировать или не декларировать свою сексуальную ориентацию не вставала передо мной до судебных процессов 1981–1982 годов. Жил как все, и вопрос этот меня не занимал.

Арестовали меня якобы за гомосексуальные отношения, но арестовали меня одного, хотя для такого обвинения нужны минимум двое. Всем, даже тем, кто убежден, что я гомосексуален, было ясно, что я упрятан в кутузку по другим причинам. Как впоследствии выразился мой следователь Иосиф Иванович Стреминский в открытом письме журналу «Нева», дело мое сформировали «силы застоя» (после выхода в 1993 году книги Клейна «Перевернутый мир», в которой он рассказывал о фальсификации материалов его уголовного дела органами госбезопасности, бывший следователь направил в журнал письмо, где подтверждал слова ученого и сообщал, что начальство вынудило его инициировать и вести преследование, несмотря на недоброкачественность доказательств. — БГ). В суде сразу стало ясно, что мои обвинители стремятся подверстать к очень слабым уликам все, что может сгодиться для подкрепления обвинения — все указания на мои помыслы, вкусы, склонности. Между тем, они же и тогда не были подсудными — подсудным было только одно: мужеложство, то есть анальное сношение. Даже оральное сношение тогда не было подсудно. Поэтому я сразу же постарался разделить их аргументы: докажите, что было мужеложство, а все остальное не имеет отношения к делу! Мужеложство — одно, а сексуальная ориентация — другое! За первое я был обязан отвечать, а второе — не ваше дело! Это интим, в который государство и общество не имеют права вмешиваться.

Второй, импровизированный, суд, без адвокатов и прокурора, мне устроили сокамерники в тюрьме. Они должны были решить, пидор я или нет, нужно ли меня опускать, или это будет несправедливо. Опрашивали ксивами (здесь — записками. — БГ) по всей тюрьме, видел ли кто-нибудь меня на плешках (здесь — в местах знакомства гомосексуалов. — БГ), изучали мое обвинение (оно же у каждого с собой в камере). Некоторым облегчением было то, что меня обвиняли в активной педерастии, а особо позорной в тюрьме и лагере считается пассивная. Но люди опытные пришли к выводу, что дело мне шьют. Этот суд меня оправдал.

Когда через полтора года я вышел на волю, моя решимость не пускать никого в свой интимный мир только укрепилась. Ибо какую бы свою идентичность я ни отстаивал, гетеросексуальную или гомосексуальную, положение мое оказалось бы неудобным и даже смешным. Отрицать, что ты гомосексуал (в любом случае — правда это или нет), так же некрасиво, как отрицать, что ты еврей по происхождению. Заявлять о том, что ты гомосексуал — а кому это надо знать и зачем? Это может потребоваться только тому, с кем предполагаются половые сношения. И то обычно для этого не требуется прямая декларация. В любом случае собеседник стал бы раздумывать, правда это или ложь.

Почему люди так стремятся выяснить сексуальную ориентацию другого? Ну, во-первых, далеко не все стремятся. Многим это, как говорится, по барабану. А во-вторых, причины стремления различны. Агрессивные личности с тайным чувством собственной неполноценности всегда хотят получить какое-то преимущество над другим, оружие для шантажа, подавления, злорадства. Некоторые гомосексуалы жаждут самоутвердиться, открыв, что и другие таковы. У либералов есть надежда, что увеличение количества гомосексуалов в результате каминг-аута ослабит гомофобию. Наконец, ученые стремятся получить больше материала для исследований. Я это понимаю, но — без меня.

Горалик: Вы говорили когда-то, что ваше решение никому не отчитываться в своей интимной жизни есть позиция человека, «принадлежащего в этой сфере к русской традиции». Обывателю вроде меня может показаться, что русская традиция бывает совершенно безразличной к вопросам интимной приватности — и это безразличие проскальзывает что в доиндустриальном (и постиндустриальном) фольклоре, что в коммунальных мемуарах, что в отчетах с разоблачающих партсобраний, что в таблоидах. Как обстоит дело в реальности, какой «русская традиция» видится вам?

Клейн: Тут вопрос не о том, какой русская традиция видится мне, а о том, какой она была. В допетровской России не было законодательного запрета на гомосексуальность, содомский грех считался грехом, но не смертным грехом, а некой проказой. За него полагались сравнительно мягкие чисто церковные наказания. Иностранцы, посещавшие Россию, единодушно удивлялись этой терпимости. В Англии, например, содомитов казнили вплоть до начала XIX века! В России никогда не было казней содомитов. Источники приписывают содомский грех Ивану Грозному и Петру Первому. Но даже когда законы о запрете гомосексуальных сношений ввели, они применялись только в самых скандальных случаях. Сталинская держава — единственный период суровой борьбы против «гомосексуализма» (как часть общего тоталитарного введения единомыслия и единочувствования).

Горалик: Ваша позиция может выглядеть непопулярной в глазах условной либеральной общественности — позиция человека, который призывает геев не выделяться, не устраивать гей-парадов, «не раздражать гетеросексуалов». Расскажите про это.

Клейн: Значительная часть того, что выдвигают против гей-парадов активисты-гомофобы, верна. Гей-парады — это неграмотная переделка первоначального англоязычного названия — гей-прайд, геевская гордость. Подразумевается, что геев унижают и позорят, так вот вам: мы гордимся тем, что мы геи. А чем гордиться-то? Ну, такими уродились. Гордиться тут нечем, так же как нечего гордиться тем, что уродились русскими, или евреями, или немцами. Не ваша заслуга, да и заслуга ли? На Западе в ряде цивилизованных государств гей-прайды на деле оказываются гей-карнавалами. По улицам проходят полуобнаженные и расфуфыренные гей-активисты с плясками и юморесками, а остальные жители стоят по сторонам и благодарят за доставленное развлечение. Кому не нравится — не смотрят. Если нет этого отношения жителей, то нет и гей-карнавала. В некоторых странах, например в России и Израиле, раздражение массы жителей против таких карнавалов очень разогрето, в таких условиях проводить их нет смысла.

Я неоднократно высказывался в том смысле, что на месте властей я бы «гей-парады» не запрещал, а на месте гей-активистов я бы их не устраивал. Или организовывал в закрытом месте, которое со временем, в случае успеха, становилось бы более открытым. В открытых местах геям стоит организовывать обычные демонстрации в защиту своих гражданских прав, но успешными они будут только в том случае, если борьба будет идти не за узкогеевские интересы, а за общегражданские ценности. И тем успешнее, чем больше геи будут включаться в общегражданское движение.

Горалик: Вы говорили когда-то, что «у значительной части читающей публики подробности гомосексуальной жизни вызывают отвращение». Какова основа этого отвращения, в результате каких механизмов оно возникает? И — раз уж мы говорим на эту тему — почему воображаемый секс между двумя женщинами, как бы он ни осуждался вслух, является одним из самых распространенных мужских фетишей?

Клейн: У эмбриологов есть теория о том, что развитие плода идет исходно по женскому сценарию, а каждое включение мужских качеств требует специального триггера. На четвертом месяце развития плода такой триггер закладывает в мозге центр выбора сексуального партнера (если не происходит по какой-то причине срыва, например при гормональном нарушении). Далее этот сценарий поддерживается воспитанием, традиционно направленным для мальчиков на осмеяние женских качеств у мужчин. Естественно образуется мальчиковая психология, перерастающая в мужскую. Ее нормальным компонентом является отвращение к нарушениям этой нормы.

Женская форма гомосексуальности — лесбиянство — распространена вдвое меньше, чем мужская. Меня она тоже интересовала вдвое меньше — еще и по той причине, что обычно законом она не преследовалась. Кроме того, она просто меньше исследовалась и менее понятна. Объятия двух женщин мужчина обычно вообще не воспринимает как секс — он видит просто двух женщин в сексуальных позах и действиях.