Сами по себе

Мой брат Сеня девять лет учит китайский. Я звоню ему и спрашиваю: «Сколько их?» Этого не знают нигде — ни в ФСБ, ни в МВД, ни в Институте востоковедения. Да и немногие могут отличить китайца от корейца или вьетнамца. МГУ Виля Гдалиевич Гельбрас написал о московских китайцах книгу: он утверждает, что в диаспоре не больше 25 тысяч. Остальные считают кто как: кто просто по количеству официально въехавших в РФ, кто по принципу «умножь на 10», «умножь на 15», «умножь на 500». Если за отправную точку взять то, что находится на поверхности, получится примерно так: на пятерых китайцев должен приходиться один магазин, на сто — один ресторан, на двести — одна прачечная. Умножаем число заведений сферы обслуживания на число клиентов — и получаем на всю Москву максимум тысяч 40-50, а никак не полмиллиона, всплывающие периодически в московских изданиях. Однако понятнее китайская жизнь от этого не становится: где, спрашивается, эти 40 тысяч?

Едем в метро: Сенины друзья позвали нас в гости в китайское общежитие.

– Вот наш кадр, — брат показывает глазами на девушку, у которой из-под мехового капюшона торчит только нос, — они живут очень незаметно.

Чтобы понять, что это китаянка, мне приходится подойти и заглянуть в лицо под капюшоном.

В Первом студенческом общежитии МПГУ на «Юго-Западной» на двух этажах обитают благополучные девочки и мальчики, которых родители отправили учиться за границу. На двери висит постер с артистом Чжаном Сюею, на десктопе и на холодильнике — Чэнь Гуаньси, известный гонконгский (то есть сянганский) певец и актер, на стене — Орландо Блум, у кровати валяется китайский Cosmopolitan, сентябрьский. По опрятной комнате, обставленной детской мебелью из IKEA, носится Ха Кэ — щенок шарпея, купленный, как я выяснила у его хозяйки Сусу, на птичьем рынке в Люблино за $280. Он все и всех нюхает, но не дает гладить себя по голове — рычит и уворачивается. Вот, думаю, какие странные эти китайцы, собак не гладят. Спрашиваю Сусу:

– Почему ты его не гладишь по голове?

– Я глажу. Просто ему это не нравится.

Обитатели общежития рассказывают, что на улицу выходят только за едой. Что русские неприветливые: никто не рад тебе, когда ты приходишь в магазин, и вместо того, чтобы продать тебе что-нибудь, говорят: подождите. И самое странное: ничего не продают в магазинах после закрытия. Что на улице в Москве скользко и что у русских, наверное, какая-то специальная обувь. «Обязательно себе хочу такую обувь купить – вы-то на улицах не падаете, если не пьяные».

Студент-акселерат Чжао Вэй смотрит кино на компьютере. «Кэкэсили — горный патруль» взял неделю назад на Тайване китайского «Оскара» — «Золотую лошадь» за лучший фильм на китайском языке. Он про незаконную охоту на тибетских антилоп. Разливаем принесенное с собой красное вино.

– Оно похоже на сыр, — говорит луноликая Сяо Цинь.

Все дружно соглашаются. В том числе и мы, принюхавшись и попробовав. Ну, то есть в каком-то смысле красное виноградное вино действительно похоже на сыр. По запаху. По вкусу.

– А вы общаетесь с русскими друзьями? — спрашивает Сеня по-китайски; по-русски они слабенько.

Красавица-художница Ян Янь, смущаясь, рассказывает, что однажды их четверых русские парни пригласили на дачу — поплавать в бассейне. Девушки еле сбежали.

– А нечего потому что в бассейне плавать! — говорит маленькая толстенькая Ли Мэй, которая недавно открыла в общежитии магазин: на самом деле — просто шкаф, где стоят бутылки с соевым соусом, лежат пачки с лапшой, сигареты и замысловатые китайские сладости. Все это она привозит с Черкизовского рынка.

Мы едем на рынок. Здесь торгуют, едят и спят прямо в контейнерах.

На небольшом перекрестке продают китайские товары со всего мира: дубленки, хозтовары, трусы, колготкиѕ Неподалеку стоит бочка с надписью «Для мяса». На прилавках лежат свиные уши, бычьи хвосты, чьи-то мозги и сырая печень, а также контрабандные пакетики с лапшой и такие фрукты, которых, по идее, в Москве не водится. В пластиковом ящике по соседству вода пенится от живых карпов. На стене надпись: «Здесь братьсе вода нелзя».

На углу выстроились в ряд семь продавцов газет. На китайском языке в Москве выходят ежедневно издания «Лусенс», «Дракон», «Китайско-русская газета», «Китайско-русский деловой вестник», «Торговая и туристическая жизнь в России», «Цзетун», «Московский вечер» и «Вокруг света». Пишут о том, что Китай и Россия наконец-то урегулировали вопрос с границей и как это прекрасно. Что Путин встретился с Тони Блэром, а Ху Цзиньтао — с Бушем. О последствиях вступления Казахстана в ВТО — для России и для Китая. О событиях в Ираке. О строительстве в 2005 году моста через Реку Черного Дракона, то бишь Амур. О том, что в Японии изобрели мобильный телефон с функцией открывания дверей. Публикуют обзор российского мебельного рынка, рассказы («Моя первая любовь продала меня за миллион долларов»), объявления («русская девушка сделает массаж китайскому господину», «сдам полконтейнера») и рекламу, из которой явствует, что в Москве помимо ресторанов существует огромное количество китайских предприятий.

У них (то есть у нас) есть китайские терапевты, хирурги и зубные врачи. Китайские парикмахерские, прачечные и сауны. Китайские казино (а в русских — китайские переводчики). Китайские телефонные компании, нотариусы, банки, автосервисы и бордели. А также консалтинговые компании, стройподрядчики, охранные агентства и школы.

Все эти заведения — крошечные грязные комнатки.

В дальнем углу рынка есть банк — железная дверь без окошка с парой намалеванных иероглифов, парикмахерская и массажный салон: в открытой части под окном сидят три девицы в джинсах-резинках и тяжелой косметике, тактильное отделение занавешено грязной желтой шторой. Есть поликлиника: за стеклянной дверью на кушетке лежит человек, из вены у него торчит капельница. Он отчаянно нам улыбается. Сеня рассказывает, что в Китае капельницы ставят по любому поводу: прогнали по вене антибиотик — и китаец как новенький.

Следующая дверь — прокат видео и DVD: на полках можно найти любые фильмы на чистом китайском. В Москве, вообще, давно можно жить, не говоря ни на каких других языках, – так многие и поступают.

– Мамаша, как ваша драгоценная фамилия? — начинает торговаться Сеня.

Это просто вежливость. Так переводится с китайского наше «Как вас зовут?»

– Мой презренный род зовется Ван, — отвечает китаянка лет сорока на вид (значит, на самом деле 55), ловко поймав при этом блок сигарет, пару компакт-дисков и коробку с соевым печеньем, свалившиеся с верхней полки.

Ван работает здесь больше четырех лет, пряча свой продуктовый магазин за вывеской «Женская колготка». Ван — профессионал: со скоростью участников чемпионата «Формулы-1», который в этом году, кстати, проходил в Шанхае, она забрасывает в пакет разноцветных тварей, при этом успевая излагать историю своей жизни.

– Копченые свиные ушки возьмете? Мой деверь коптит. Мы здесь уже пять лет, да. Сначала муж приехал, еще до дефолта, потом вот и я. Артишоки — пять кладу. Дети — сын. Соус — вот этот лучше. Да так и живем: то дома соберемся фильм посмотреть, то в ресторан сходим. Нет, на улице не гуляем. Милиции много. И собаки: я их страх как боюсь, — Ван подмигивает, — если не жареные.

Метет жестокая метель — только она и доказывает, что мы еще в Москве.

Я как-то не очень верю своим глазам и прошу объяснить мне, что я вижу.

Черкизовский рынок — это никакой не рынок. Китайцы называют его «Синь Тайян», «Новое Солнце» — похоже на название поселения на Марсе. Это трущобы, нормальные азиатские трущобы, по сравнению с которыми отдыхают самые гнусные дыры Шанхая и Бангкока.

Но это не Чайнатаун.

Чайнатауны существуют в ста сорока странах мира — только не в Москве. У нас есть отдельные точки скопления китайцев: где этаж, где пара этажей, где несколько домов сразу (общежития на «Соколе», на «Студенченской», на «Измайловской», на «Университете», на «Каховской», в Свиблове...). Государству выгодно, чтобы китайцы были на нелегальном положении и их в любой момент можно было бы взять за задницу, вытянуть из них денег.

– Честно говоря, это просто мерзко. Именно поэтому сюда сейчас едут не самые лучшие люди, — говорит Виктор Цзо в ответ на вопрос о государственной политике в отношении приезжающих из Китая.

Виктор Цзо – один из самых авторитетных русских китайцев, бывший преподаватель МГИМО, основатель «Русского филармонического оркестра». Он приехал в Москву в 70-е, когда ему было шестнадцать, вместе с родителями. Тогда здесь жило около 30 семей, все работали на радио, за каждым следил КГБ, все собирались по праздникам, скучали по родине. Сейчас общинной жизни не происходит никакой: нет ее, общины. Распалась. «Мне предлагали быть председателем — я отказался».

В 90-е была другая община: брали друг друга в заложники, стреляли, все такое прочее. Это ушло вместе с девяностыми. Сейчас, полагает Цзо, китайцев в Москве стало меньше, многие уезжают.

Чтобы получить законное разрешение на работу, нужно пройти сто инстанций, а в сто первой тебе откажут без объяснения причин, будь ты даже генеральным директором собственной фирмы со стопроцентным иностранным (китайским) капиталом. Чтобы получить никакое не разрешение, а отмазку от ментов, нужно $500. На том же Черкизовском рынке можно купить рабочую карточку и за 200 — но по ней любой неленивый мент с тебя еще пару сотен сдерет.

В апреле этого года вышло распоряжение начальника Государственного таможенного комитета Ванина: повысить минимальную таможенную стоимость на все китайские товары с 1,5 до 3,5 долларов за килограмм. «Мы посчитали и решили, что практически никакой груз из Китая не может стоить меньше 3,5 долларов за килограмм», — объяснил Ванин. Не то чтобы раньше все стремились ввозить товары легально, нет. Но теперь все, что ввозится, ввозится вчерную.

На рынке китайцев, разумеется, никто не считал. Как не считал никто местных азербайджанцев и вьетнамцев — территория поделена на три части; на первый взгляд, все живут вперемешку, а на деле никто ничего не путает. Вот эти сто контейнеров китайские, а следующие пятьдесят — вьетнамские. Одна и та же лестница ведет в два совершенно разных мира: наверху слева — китайский ресторан, справа – азербайджанский. Нам навстречу спускается человек с каменной улыбкой героинового торчка, представитель уже неважно какого этнического типа.

Впереди нас идут двое азербайджанца, очевидно, только что плотно и с удовольствием покушавших, пихают друг друга в плечо. «Дарожьку-дарожьку, перегите ножьку!» — передразнивают они китайца, который везет телегу, груженную куриными лапами. «Ни хао, — говорит азербайджанец китайцу. — Годе цзэмма ян? Хай хао ба?» В смысле: «Привет, как дела? Все в порядке у тебя?» Китаец отвечает, что все в порядке.

В интернет-кафе за жидкокристаллическими мониторами сидят остроглазые люди в наушниках, разговаривают по скайпу.

– Здесь раньше можно было купить китайской музыки, да? — спрашиваем в коридоре у афганки в платке. Всем многонациональным коридором стали выяснять, как нам помочь. Да, действительно, магазин был, но переехал. На бумажке нам записывают адрес: «Новая Евразия», контейнер С-29, сторона А. Адреса на «Новом Солнце» выглядят так: «Желтый дом, зона Б, 3 этаж» или «Евразия-2004, район С-6, линия 15, контейнер №27, часть А, спросить господина Фу».

– Вам сюда нельзя, — говорят нам русские торговцы перед контейнером.

– Почему ж это?

– Вы ничего не поймете.

– А спорим, поймем?

– Вас не пустят.

– А спорим, пустят? Мы по-китайски говорим.

– Ну, пустят, все равно вам там ничего не продадут!

– А спорим на этот ваш магнитофон из провинции Чжэцзян, что продадут?!

– Ничего себе, парень! Правда по-ихнему научился!

В прокате VCD продавец сначала как-то мнется, хвалит Сенино произношение — короче говоря, подозревает, что как-то неспроста это все. Когда же убеждается, что мы пришли именно за музыкой, немедленно впаривает нам диск с какими-то пипетками из подпекинских Мытищ.

– Слышь, братишка, — говорит Сеня. — Мы просили популярную музыку, модную. Такую, чтобы весь Китай слушал!

Нам ставят клип Дао Лана, и все посетители проката начинают дружно подпевать. Даже сложно объяснить, что это за музыка. Ну вот если бы «Любэ» стали петь чеченские песни, было бы похоже. Дао Лан — это китаец, который делает музыку с уйгурскими мотивами, а уйгуры — самые злостные китайские сепаратисты.

– А Ван Фэй что? — спрашивает Сеня про китайскую Земфиру, звезду «Чункинского экспресса» и вообще главную певицу Азии.

– Да заколебала, за год выпустила пять новых дисков — и ни одной новой песни.

На улице продают яичные лепешки с мясом, и Сеня вспоминает, как в Китае, будучи студентом, на этих лепешках продержался вместе с двумя друзьями на два доллара четыре дня. Причем утверждает, что не голодал. Внутри Желтого дома с подносов с тюремными вмятинами едят честные торговцы: честные китайцы, честные русские и честные вьетнамцы. На втором — ресторан: в меню черепаха, жаренная с леденцами, амурский сом на пару и китайский осетр. Вон он, как раз бесится в аквариуме. Флегматичный китаец накидывает на него резиновую узду.

Сеня заказывает на закуску тухлые яйца, которые по правилам несколько месяцев готовятся в лошадином навозе и глине, поливаемые мочой. Яйца оказываются испорченными: тухлыми, но как-то не по рецепту. Я тоже попробовала, хотя буквально с утра выкинула бутылку йогурта только потому, что у него через день должен был закончиться срок годности. Мы съедаем тазик супа и порцию лапши размером с небольшой американский Чайнатаун.

За соседними столами сидят две компании. У одних деловая встреча под пиво Miller, у вторых — карты и водка в 11 утра. У каждого на лице написано по 600 лет строгого режима или троекратное повешение на главном стадионе Пекина с трансляцией в прайм-тайм по центральным телеканалам.

Сеня просит счет, употребляя для этого слово, которым пользуются в Северном Китае. Официантка переспрашивает так, как это должно быть по-модному, по-шанхайски.

– Я ее проверю, — говорит Сеня и чуть-чуть сдвигает крышечку на чайнике. — Если она действительно с Юга, должна подлить кипятка.

Но тут мы пытаемся попросить кассовый чек, и нам не то что чаю не подливают, а вообще отношение к нам меняется. Лица становятся настороженными, начинается разговор про какой-то «офис, в котором осталась печать». «Какой офис?! Вы же спите тут все под столом!» — думает Сеня, но вслух ничего не произносит. Уходим, ненавидимые всеми.

Идем в казино, где окончательно разложившиеся личности проигрывают деньги, которые могли бы послать семье. Сеня вспоминает, что когда был гидом, у него была группа руководителей заводов из 14 человек, которые, когда он погрузил их в автобус, спросили: «Скажи, а казино у вас тут правда есть? Давай заедем хоть в одно, посмотрим? Давай сейчас заедем».

Заходят в казино, обходят зал, говорят: «Слушай, забери нас отсюда на ужин. В восемь вечера». «А как же Кремль?» — недоумевает Сеня. Тогда они кладут сто баксов сверху: «В Кремль мы в следующий раз зайдем, когда у вас там казино построят».

– В России — как в казино, — говорит Ли На, хозяйка китайского ресторана «Тянь Кэ Лун» на Севастопольском проспекте. — Тебе дают выиграть, но только для того, чтобы вытянуть у тебя еще больше.

Ли На живет в России с 1992 года.

– Если бы я в Китае открыла ресторан и обеспечила 20 рабочих мест, мне бы дали освобождение от налогов года на три. У вас тут странно. Возможность зарабатывать и развиваться есть, но никто не знает, что будет дальше. У вас две проблемы: безопасность жизни и безопасность капитала. Путин никак их не разрешил. У вас много очень богатых и очень бедных, а средних нет. То же самое с городами: есть Москва, а есть все остальные, они нищие. Я была в Волгограде, в Новосибирске, ездила в Сочи. Российские города похожи на деревни. Россия на 10 лет отстала от Китая. А Путин сейчас ищет внешнего врага. Это логично, потому что ваша страна рассыпается. Но мы не хотим быть этим врагом. Я хочу сказать про милицию и скинхедов: я вижу, как в России насаждается шовинизм. У нас в Китае это тоже было в начале 90-х, когда в Китай хлынул иностранный капитал: все говорили, что, мол, продали Китай, такие-сякие. А потом правительство сказало: цыц, всем молчать, иностранцев приветствовать и любить. Зато если ты открываешь предприятие с совместным капиталом, 51% акций которого принадлежит китайскому владельцу, то ты в шоколаде. Плюс правительство гарантировало людям сохранность их денег. Вот и все. А теперь поговорите с моей дочерью.

Ее дочь Света учится арт-менеджменту. Она очень робкая — и невероятно красивая. Говорит, что любит Чайковского, ходит в Третьяковку: «У вас хорошая культура». Скромна, как благородная девица в старинном романе. Хозяйка появляется снова, и мы спрашиваем, как ей тут живется.

– Я хожу в бассейн. Тут, в Беляево. Там много пожилых людей. Они бедно одеты, на них старые вещи. У нас в Китае такой одежды уже никто не носит, даже самые бедные. Тут есть еще бассейн, дорогой, хороший, — но там нет нормальной жизни, а мне этого очень не хватает.

Приносят закуски: пельмени, свинину с ананасом, ушки с огурцом, салат, смысл которого в том, чтобы стать как тигр, жареную курицу по-сычуаньски и фантастическую свинину, порезанную лапшой, с рыбным ароматом.

– Еще удивительные у вас русские мужчины. Они очень вежливые. Приходят сюда с девушками, сидят весь вечер, держатся за руки. Повести в девушку в ресторан — это очень романтично.

– Да, — подтверждает Света, — очень.

– А у вас не водят девушек в ресторан?

– Да не слишком.

– А как же у вас за девушками ухаживают?

Света смеется:

– Через интернет.

Я пытаюсь удержать беседу в рамках сравнительного страноведения.

– С кем вам лучше работается, Ли На?

– С теми русскими, у которых светлые волосы. Есть люди беловолосые, есть черноволосые. В бизнесе в большинстве вторые. Люди с такими волосами, как у вас, очень редко занимаются бизнесом. Черноволосые везде видят только выгоду. С теми, у кого белые волосы, можно поговорить. Однажды я сломала палец, и меня лечил доктор, у него были белые волосы. У меня не было никаких медицинских документов, ни страховки, ничего. Он отказался брать деньги. Я пригласила его в свой ресторан, бесплатно, он сказал, что придет, но не пришел. Это беспокоит меня до сих пор.

Ли На отказывается брать с нас деньги. Это беспокоит нас до сих пор.

Как беспокоит, и не только нас, вопрос о том, нужен ли Москве Чайнатаун. Если вдуматься, что такое Чайнатаун? Это способ выживания в недружелюбной среде тех китайцев, которые совершенно не хотят с нами общаться: не учат язык, с окружающим миром контактируют мало. В скором времени Чайнатаун возникнет на юго-западе Петербурга, в Красносельском районе. Шанхайские инвестиционно-индустриальные компании готовы вложить в этот проект миллиард с четвертью долларов. Планируется освоить 180 гектаров на юго-западе Петербурга: построить четыре жилых квартала, пятизвездочную гостиницу, бизнес-центры, детские сады, поликлиники, школы. В Москве Чайнатаун, наверное, тоже появится: здесь уже много китайцев, которые живут сами по себе.

КИТАЙСКИЕ АДРЕСА

РЕСТОРАН «Тянь Кэ Лун»

Севастопольский просп., 56/40, м. «Беляево», «Калужская», 330 31 77

СТОЛОВАЯ Черкизовский рынок, окрестности Вьетнамского желтого дома,

м. «Измайловский парк»

АПТЕКА «Храм тысячи трав»

Новослободская, 4, ТД «Дружба», 2 этаж, м. «Новослободская», 973 59 10, доб. 12 87

КАЗИНО «Адмирал» (среди китайцев известно как «Казино Фуфа»)

Измайловское ш., 71, ГТК «Измайлово», корп. «Альфа», м. «Измайловский парк»

МУЗЫКАЛЬНЫЙ МАГАЗИН Китайский аудиовидеоцентр

Черкизовский рынок, Вьетнамский желтый дом, 2 этаж, комната 12, м. «Измайловский парк»

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ

1. С торговцами на рынке будьте дружелюбны: они всегда думают, что раз русский пришел, значит, он из ГБ или из налоговой инспекции.

2. Говорите медленно, делайте между словами паузы. Будьте готовы к тому, что вас не поймут.

3. Употребляйте только простые слова, не склоняя их. Пускайте в ход весь доступный ряд синонимов.

4. Старайтесь не употреблять в разговоре выражения «типа да»: оно переводится как «большой нефритовый стебель», то бишь «большой х...й».

5. Попробуйте поразить воображение собеседника фразой «хуй бу хуй хуа хули» («Умеешь ли рисовать тыкву?») или «Ху ли ей хуй сушели» («Лиса вечером возвращается в общагу»).

6. «Хай хао ба» по-китайски «Как дела?».