"Якитория" в Лондоне. Фотографии: Polina P.
Она, с высокой прической, весь вечер гладит себе голую коленку, которая то и дело лезет под руки молодого человека. Он, в розовой офисной рубашке, весь вечер, размахивая руками, что-то ей говорит, говорит, говорит. У нее, кажется, с ним — свидание. У него, кажется, с ней в этом японском ресторане под названием Yakitoria — socializing. Социализация — это когда лондонец в пятницу вечером после работы идет в ресторан и заводит бесконечный треп о том, как кто посмотрел на него в офисе, когда он приехал в первый раз не на своем MG, а на велосипеде, потому что, сама знаешь, Люси, беби, автомобиль теперь в Лондоне сосет денежки хуже девушки. Люси проглатывает слова, запивает довольно дорогим вином.
За большим столом сидят клерки, стряхнувшие с себя пальто и рюкзаки с лэптопами прямо на пол, за столиками у бара — арабские длинноножки в платьях а-ля 60-е, у которых вообще каждый день как вечер пятницы.И все галдят. Если в Лондоне в пятницу вечером в ресторане не галдят — значит, плохой ресторан.
В тени суши-бара, под люстрой в виде гигантской кастрюльной крышки, прячется компания лондонцев из тех, что и носу не сунут в районы вроде Лестер-сквер и Оксфорд-стрит, где сплошные туристы и иностранцы. У настоящего лондонца — свои обходные тропы: они укрываются в кварталах вроде Ислингтона и Ист-Энда, а если и заскакивают в туристический центр, скажем, в паб, — то это будет паб на такой кошмарной улице, что это уже туристы туда нос никогда не сунут. Оказаться на тайной английской тропе для ресторана — зачет. На эту Yakitoria случайно не наткнешься. Она затаилась на задах Паддингтонского вокзала, на Шелдон-сквер, про которую не знают даже водители черных кебов, а уж им знаком каждый глухой inn, mews и place.
«Они на удивление легко покорили город»,— восторгается этим рестораном гастрономический гид “Harden’s”, согласно которому питаются обитатели Челси и Найтсбриджа. «Какие же здесь суши! — восклицает ресторанный критик Ник Харман из гида “London Eating”. — Если быть честным, то из-за них я забыл обо всем, на время отложил свой блокнот и просто наслаждался ими. Это суши идеального вида, вкуса и свежести». Лондонский же Time Out пошел еще дальше и вручил Yakitoria премию Best Design 2006.
Я сижу в Yakitoria за столиком вместе с Романом, немцем, работающим в лондонском отделении Universal. Еще минуту назад он рассказывал, какую зашибенную квартиру он купил здесь в районе каналов, в Маленькой Венеции, и как он полюбил в Москве клуб Night Flight. Еще две минуты назад он галдел: «Это правда, что там за столиком настоящие казашки? Иди ты… Зови сюда — давай сначала говорить о Борате, а потом — о сексе». Сейчас же Роман сидит выпучив глаза, забыв о казашках и, кажется, протрезвев. Это я ему сказала, что Yakitoria и те «Якитории», которые он встречал на каждом углу в Москве и Питере, — это звенья одной сети. Yakitoria, конкурирующая за самую модную публику с рестораном Nobu, и московская сеть суши-баров «Якитория» входят в ресторанную группу «Веста-центр интернешенл».
"Якитория" в Москве. Фотографии: Петр Тимофеев
Пятница вечер. Москва. «Якитория» на Новослободской. За неделю до Лондона. Каждый второй мужчина в свитере. Каждая вторая девушка кусает губы. Все галдят. «Сань, — девушка говорит мужу, — я сама себе машину выберу». «Если жена стерва,— говорит муж, — это минус, страшная — тоже минус. Минус на минус дает плюс…» Что там еще кто говорит — не слышно. «Поехала бы тогда с нами тусовать — аж звенела бы сейчас», — приносится откуда-то слева. «А что такое, — коренастый человек спрашивает блондинку в искусственной норке, — еврейский замок, знаешь? Я купил, не на ту кнопку нажал — и 300 рублей как с куста. Вынь и положь…» Из общего гомона прорывается голос Ленкиного мужа — диктует в трубку: «Мы к Таксисту приехали, прессуем его тут по телефону уже часа два — не берет, сука. Серегу поднимай и остальных пацанов…» Официантка моя — хмурая. Но приносит все быстро. Страшно накурено, одежда через пятнадцать минут начинает зверски пахнуть. Но кормят довольно вкусно, хоть, конечно, и не так, как в Yakitoria в районе Маленькой Венеции.
Питер Акройд, самый известный английский автор, пишущий о Лондоне, смотрит в окно. За окнами Yakitoria — смиреннейший канал.Утром по нему плавают деревянные баржи с цветочными горшками на крышах, вечером на набережной англичане выгуливают беспородных, но зато как держащихся бобиков. Обычно у хороших ресторанов в Лондоне вида — ноль, у Yakitoria он подозрительно хорош.
«Боже! — Автор бестселлера «Лондон. Биография» косится на занавески из стекляруса. — Да никто из моих знакомых и не слышал никогда об этой Шелдон-сквер. Но за это я и люблю Лондон. Я помню, — Акройд разливает белое вино, — как Паддингтон был, прости, дорогая, но просто помойкой. Теперь это то, что в Лондоне называется up-and-coming area — «развивающийся район». Еще каких-то двадцать лет назад Лондон мне казался скучным, депрессивным городом — и поесть толком было негде. Да не то что поесть — порядочный кофе стали наливать только недавно. А сегодня, как я предполагаю, Лондон — настоящий центр мира». «А как же Нью-Йорк?» — спрашиваю я Акройда. «Что ты говоришь? Нью-Йорк?! Нет и нет, — возмущается писатель. — Мода, искусство, театр, финансы — все, что раньше ассоциировалось с Нью-Йорком, теперь ассоциируется с Лондоном. И, конечно, не в последнюю очередь это связано с иностранцами: они всегда участвовали в формировании города».
В Лондоне сегодня не живут разве что северные корейцы — а так есть абсолютно все, от ливанцев и китайцев до французов и поляков. К ним за последние три года прибавились еще и русские. Русских, по некоторым самым оптимистичным подсчетам, уже — 500 тысяч. Только Акройд, хотя и живет в самом эпицентре, как это здесь называют, Лондонграда, в Найтсбридже, — не видел ни одного русского.
«Я не отличаю по речи, кто поляк, а кто русский. Лондон — настолько открытый и располагающий к себе город, что — есть такое известное выражение — за два месяца любой иностранец здесь становится лондонцем. Поэтому я, наверное, и не замечаю русских. Кажется, за этим они сюда и едут — хотят, чтобы на них смотрели как на лондонцев». — «Абрамович тоже незаметен, скажете?» — «Я бы не сказал, что Абрамович — модная фигура, — Акройд почти фыркает. — Он просто человек с деньгами, разве нет?»
Ни Абрамовичем, ни 500 тысячами пришельцев настоящего лондонца не удивить: новые деньги и свежая кровь поступают сюда регулярно последние лет двести-триста. Каждая из диаспор приходит и оставляет в Лондоне что-то свое. Иммигранты из карибских колоний подарили Лондону квартал Ноттинг-Хилл и одноименный карнавал. Индусы подсадили англичан на карри — и теперь это главное национальное блюдо. Французы— на свой фэшн.Что Лондону, кроме денег, дали русские? «Я один из попечителей Мемориальной библиотеки Маркса, — говорит Акройд. — И там есть комната, где Ленин редактировал года два газету «Искра». Эта небольшая комната, насколько мне известно, и есть главное историческое место, ассоциирующееся в Лондоне с русскими». Можно еще рассказать про то, что бассейн для пингвинов в Лондонском зоопарке спроектировал ученик Родченко и Татлина, русский эмигрант Бертольд Любеткин. О современном культурном влиянии Акройд ничего не слышал. Я — лишь то, что в октябре театр «Практика» Эдуарда Боякова ставит в Royal Court, в кузнице молодой, острой и социальной драматургии, спектакль «Июль» по пьесе Ивана Вырыпаева. Может, я просто не в курсе?
Любой русский пройдется по меню Yakitoria уверенно, как по Арбату. Акройд — спотыкается даже о васаби. Показывает на имбирь: а это что? Хотя он и настоящий спец в еде, но, как и все англичане, в еде преимущественно итальянской, французской и индийской. Сашими, магуро, эби, тай, ика — это для англичан филькина грамота. Вышеупомянутому Нику Харману из “London Eating” единственное, что не понравилось в Yakitoria, так это меню — «слишком сложное и устрашающее». «Поэтому я и пытаюсь использовать как можно больше традиционных английских продуктов, — объясняет шеф-повар Yakitoria Рональд Лейти, про чьи суши можно спеть отдельную песню. — Это чтобы англичанам было понятно. Мне вообще обидно за английские продукты: супермаркеты продают, скажем, только ту рыбу, которую им выгодно продавать, — лосось, тунец. А как же английская радужная форель?»
Самый известный японский ресторан в Лондоне — Nobu, и там, по словам Рональда, американский вариант японской еды. Он же хочет сделать английскую обработку. «Англичане про еду многое узнают из телевизора, а про японскую мало чего рассказывают: наши повара-селебрити вроде Джейми Оливера и Гордона Рамзи любят в телевизоре поговорить только о своих штучках. Так что японская кухня только-только поднимается». И суши в деле продвижения не самое главное. Наоборот, директор ресторана Дмитрий — их ярый противник. Суши, как справедливо считает директор, в Лондоне ассоциируются с фастфудом, с сушичными вроде Itsu, где траванули полковника Литвиненко, и с YO! Sushi, где самому легко травануться. Yakitoria же рассчитан на вечерние туалеты и серьезные бизнес-ланчи.
Офисов пока в округе немного, но где-то через год картина серьезно должна измениться. На месте недавнего запустения — а теперь на автостоянке — уже припаркованы «бентли» и «ягуары». Из одного такого «бентли» в субботу во время ланча выходит Леня. Леня продает русским и белорусам антикварное российское оружие. На родине его почти не осталось. Леня по-московски наряден: рубашка Paul Smith, розовый галстук. Он из тех, кто говорит «Лазурка» и уже довольно критично, без всякого придыхания относится к своей черной акуле «бентли». Заказываем Sushi & Kushi — ланч из нескольких блюд, включающий японизированные куриное филе, куриную печень и свиную вырезку. «Приезжают, значит, такие люди сюда, у которых свитера заправлены в штаны, а штаны — в носки, и когда на аукционе начинают плясать с цифры 3-5 тысяч фунтов, они говорят: «Да чего тут ждать? Я заплачу 20 тысяч». Хотя можно спокойно и за восемь взять. Я их еще и уговариваю! Я объяснял им: не возите доллары сюда — тут вам поменяют их по чудовищному курсу. Положите на карточку! Но для них фунты не деньги. Они так могут платить: один чемодан — доллары, один — евро. Продавец наш английский как-то пошутил: «Надеюсь, в следующем чемодане не рубли, — рубли я пока не принимаю». Антикварный рынок, конечно, ими подпорчен: англичанам при таких раскладах трудно конкурировать. С недвижимостью русские так же поступают — вообще не торгуются. А потом делают себе там чеченское барокко: это когда золотом по золоту красят. Тут, кстати, одна чеченка покупала квартиру. Им достаточно показать, что у тебя есть прописка, — и вся проверка. Мне, — говорит Леня, — показывают ее паспорт, который чуть ли не на газетной бумаге напечатан. Настоящий, спрашивают. Я посмотрел, что она из Грозного, что вдова и с детьми, — и говорю: настоящий. Хотя черт ее знает. И как она такие деньги сделала — тоже непонятно».
Леня всем своим видом целиком одобряет японские проделки с куриной печенью. Проделки русских — намного меньше. «Основное впечатление от нас пока — мы вульгарны. Мы тут бегали с одними московскими людьми от банкомата к банкомату — пытались снять на карманные расходы 40 тысяч фунтов. В Лондоне банкоматы выдают за раз 500 фунтов, а они там какие-то акционеры банков, и у них нет лимита. Поэтому мы стояли у каждого банкомата по сорок минут — пока не были вынуты из каждого все деньги. А за нами — очередь. Даже неудобно». Торговец оружием живет здесь уже шесть лет, но приятели его жены-англичанки до сих пор Леню не очень-то к себе подпускают: на вечеринках ведут с ним милый small talk — и напрочь пропадают до следующей вечеринки. «Как будто мы менее развиты, менее образованные, что ли. Хотя говорю я свободно, вилку-ложку умею держать».
Русские для Лондона — новые арабы. Белокурые арабы, по выражению де Кюстина. Только арабы здесь обосновались в 70-х и, совершив выгодный обмен денег на стиль, теперь ведут себя как лондонцы. Русские же до сих пор пытаются официантам сунуть 300 фунтов чаевых, а те шарахаются. «У англичан такая защитная реакция: к нам могут приезжать какие угодно нувориши. Зато с нами всегда наша элегантная бедность и эксклюзивность. Тут человека, одетого во все новое, называют вульгарным. «В Англии, — говорит Леня, — пока не все еще можно купить большими деньгами. В Итон твоих детей возьмут, только если у тебя связи. Хотя, может, Абрамович своих и пропихнет». Вопрос про культурное влияние и Леню ставит в тупик. «Была недавно какая-то выставка узбекских фотографий в Сомерсет-хаусе. Еще припоминаю какой-то джазовый концерт, но почему-то он был в понедельник в 10 вечера, и я туда не пошел. Еще было позорнейшее событие — «Русская зима» на Трафальгарской площади с бабами, матрешками и гармошками. Похоже на праздник в советской школе. Всё».
Ксавье, француз, ходит по ресторану и разливает саке собственного изготовления. «У нас в газетах пишут, что и то в Москве плохо, и это. А была тут русская вечеринка — дринк, дринк, дринк, — а потом один человек мне и говорит: принеси пепельницу. Англичанин бы просто пепел на пол стряхнул. А этот: принеси. Русские люди очень воспитанные, — заключает Ксавье, — а некоторые, знаете, даже говорят по-французски!»
В ресторан директор Дмитрий стабильно зазывает русских красавиц (у промоутера Синиши Лазаревича, кажется, это называется «посаженные блондинки»). Одесситка Юля учится в самой известной лондонской школе дизайна Сент-Мартинс. «Я такая сумасшедшая была в Одессе — из дома сбегала. Поэтому меня родители в Англию послали. У меня папа нефтью занимается. А как же? Когда за семестр надо платить 50 тысяч. Русские в Лондоне — это вау. Такой русский бал был в прошлом году под Лондоном — туда и русских аристократов пригласили, и английских. Я не была, но девчонки рассказывали. Их, этих ребят, которые все организовали, потом очень начали все уважать».
Настроение поднимает новозеландец Эрон, пришедший в ресторан с огромной компанией. Эрон — высокооплачиваемый IT-консультант, больше чем по полгода в одной стране не засиживается. «Обожаю русских! Мне жена рассказала — она из Омска, русская — про того парня, который с кучей девчонок приехал в Куршевель. Слышала?» Кто же не слышал? «Да будь честной — все мечтают о такой жизни! Так вели себя голливудские актеры, когда у них были «новые деньги». Да-а, русские задали Лондону перцу. Скоро у русских будут «старые деньги» — и увидите, тогда они начнут себя по-другому уже вести». Новозеландец жалуется на бар в Yakitoria, который внизу: «Мы, новозеландцы, когда веселимся, кричим, орем, жарим мясо и играем на гитаре. А здесь что?» Оборачиваюсь. Здесь — орут, кричат и где-то на кухне жарят мясо. На ухо кричит какой-то немец: «Если бы не моя жена — она вон там сидит, — я бы тебе рассказал про русское влияние в Лондоне. А ты Литвиненко знала?»
В 2003-м, когда в Лондоне что-то стали понимать про русских, обычно спрашивали: Абрамовича знаешь? Теперь спрашивают: ты Литвиненко знала? Кто знавал полковника Литвиненко, так это Алекс Пиккадиллич, а на самом деле — Саша из Белоруссии, с 90-х годов осуществляющий здесь русскую культурную экспансию: на Пиккадилли, на рынке у церкви Сент-Джеймс, он торгует матрешками, марками и прочим. «В 90-х на русских смотрели как на бомжей. Как сейчас — на поляков, которые берутся за любую грошовую работу. Теперь есть Абрамович и до фига открылось русских магазинов — бесконечные «У Наташки», «У Вальки», «Колоски», «Колобки». В баре «Ну, погоди» недавно перестрелка была». В двухстах метрах от рынка — ресторанчик Itsu, где был отравлен Александр Литвиненко. Сейчас он закрыт «на реконструкцию», на белой фанере написано: «Itsu. Здоровье и счастье». «Я знал Литвиненко, — говорит Саша, — был у него дома. Перед тем как идти в Itsu, он зашел ко мне за футболкой «КГБ». Мы обменялись: я ему дал футболку, он мне — пять своих книг с автографом. Я попросил, чтоб он написал там «Для Вадика», «Для Светы», «Для дяди Миши» — и все в таком духе. Написал. Я спрашиваю: «Саш, куда идешь?» Он: «Да с одним человечком надо встретиться». Приезжаю потом в Лондон опять — мне звонок: «Здравствуйте. Скотленд-Ярд, отдел по борьбе с терроризмом». Здрасьте. «Приходите, — говорят, — пообщаемся». Общались часа четыре с половиной. Литвиненко перед смертью рассказывал, с кем он встречался, — меня и вызвали».
Тем временем приближаются самые веселые часы недели — вечер субботы. Казашки-студентки уже заняли в Yakitoria свое место на диванах. У них квартиры в этом же доме, над рестораном. Приходят каждый день, но менеджеры ресторана не в восторге: «Они ноги кладут на стулья,и клиенты на них иногда оглядываются». Их подружка Лиза — русская студентка из King’s College. Изучает бизнес и менеджмент. Лиза в сапогах с белым мехом, остальное все — D&G.»Я в Москве в «Якитории» один раз была — когда бежала в театр, а не покушала. А так специально никогда бы не пошла». Лиза знает о происхождении Yakitoria, и ее это совсем не удивляет. «Лондон сейчас как называют? Москоу-он-Темз. Здесь русские доктора, русские продавцы, русские рестораны. Английский уже можно не знать. Но я шестой год здесь, и у меня ни одной подружки-англичанки. Камилла, — обращается к казашке, сидящей на коленях у азербайджанца, студента из Вены, — а почему так, ты не думала?» «Да не знаю я, — отвечает та, расчесывая брови. — Англичане холодные и необщительные». «Ну не хотят англичане общаться с нами — и не надо. В Лондоне можно прожить и так, — заключает Лиза. — У меня друзья — казахи и арабы». Это поразительное свойство Лондона: в Англии можно не общаться с англичанами, но через какое-то время все эмигранты начинают вести себя, будто здесь родились. Когда-то Англия колонизировала территории, теперь — натуры. Но Лизина натура им пока не по зубам. «Мы когда с Камиль первый раз в колледж пришли — на нас так все смотрели! Ну пришли мы, как обычно, в марочных вещах. А так, оказывается, в Лондоне только русские и арабы одеваются. И это, кстати, уже не секрет, что Бонд-стрит, где все дизайнерские бутики, на майских каникулах, когда приезжают русские, поднимает цены процентов на двадцать. А как англичанки одеваться никогда не буду: они ничего не гладят». Лиза — из Курской области. «Из маленького города Железногорска.Там на первом месте — руда, на втором — мой папа: он упаковкой занимается. Это у нас семейный бизнес. Отучусь — приеду в Москву, тоже буду, наверное, заниматься упаковкой».
Русскую речь действительно теперь слышишь на каждом шагу. В Гайд-парке пятилетний мальчик говорит маме: «Мама, давай мы с папой тоже на лодке с двумя палочками покатаемся». — «Не палочки это, — говорит мама, — а весла. И откуда я тебе папу возьму, если у нас его нету? Из Москвы, что ли?» Русские покупают купальники в универмаге Harvey Nichols, русские сидят в кафе при универмаге. «Он, короче, на меня запал, — говорит в кафе одна девушка другой, — а ему про меня в Москве сказали: это та, которая в Лондоне с чеченами тусуется? Да я в Лондоне много с кем тусую… Да он нанял бы просто, Ань, людей… Он мне звонит, а я не хочу с ним идти. Он говорит: «Да что, б…, этот Лондон с вами сделал? Дохлые стали — вечно болеешь…»
«Что русские принесли в Лондон кроме денег?» — спрашиваю я Мэттью Бауна. У Мэттью — галерея Matthew Bown на той самой Сэвил-роу, где шьют английские костюмы на заказ. Галерея занимается современным искусством. Среди прочих Мэттью, например, выставляет группу «Синие носы». «Русские принесли party spirit, — отвечает галерист. — Одна моя знакомая из Москвы сидела как-то раз и просматривала объявления в английской газете, а там — познакомлюсь, познакомлюсь, познакомлюсь. Она говорит: «Почему просто нельзя подойти на улице к человеку и сказать: эй, ты мне нравишься». Я это имею в виду. Культурное влияние? Очень много русских продавцов сейчас в магазинах. Что? А-а, культурное. Да ничего не изменилось особенно. Мариинка как приезжала, так и приезжает. Акунин продается в магазинах и Пелевин. Дубосарский с Виноградовым выставляются — но это все не события недели, про них не читаешь в газетах. Вещей на уровне дягилевских балетов нет, такого не припомню».
В Yakitoria ближе к десяти аншлаг, особенно в баре. Скорость Пашиного ножа, нарезающего роллы, все возрастает. Паша наполовину русский, наполовину белорус, жил в Риге. «Когда в Риге были модны суши, «мерседесы» и маленькие собачки, тогда я и научился делать суши». Шеф-повар его хвалит. Менеджер с ресепшен Одилжон оказывается таджиком из Самарканда, он студент-айтишник. «Сначала, — говорит, — набрали в обслугу одних русских. Но пацан, который суши делал, говорил, что платили всего 600 фунтов. Хотя им давали квартиры, транспорт оплачивали и хавчик был — все равно они стали уезжать. Потому что Лондон — слишком дорогой город. Теперь работают те, кто здесь живет. Но мы все равно себя позиционируем как московская компания». В Лондоне, кстати, есть еще один русский ресторан с высокой японской кухней — Sumosan, который в 2002 году открыл русский иммигрант из Германии Александр Волков (он же ответственен за японскую кухню в «Сумосане» в московской гостинице «Рэдиссон Славянская», Shogun в «Балчуге», а также в ресторане «Джусто»). Sumosan в Мейфэре — светское и раскрученное место, где средний счет за ужин — 70 фунтов и куда столик нужно заказывать загодя.
Постепенно начинаю понимать, что в Лондон принесли русские. Ходить на Сэвил-роу и к Пиккадилличу незачем было. Как ни смешно, но русские принесли в Лондон японскую кухню.
