Революция кухонных ножей

Фото: Ольга Хабарова

Машина — не средство передвижения. Сегодня машина — это скорее как раньше подъезд. В машину залезают погреться, в машине целуются и совокупляются, в машину попадают случайно и тогда стараются не обращать внимания на одноразового попутчика. В машине часто знакомятся. Иногда в ней убивают.

Молодая женщина по имени Александра Иванникова предлагает мне побеседовать в машине. Дома — волнующаяся по любому поводу мама, на улице — дождь, в кафе ее узнают — кто-то перешептывается с собеседником: «Да говорю тебе, точно она», а кто-то и скажет доброе слово, но замечают ее все. Вот она и предлагает на выбор: машина ее мужа или моя. Сначала сидим в машине мужа: она на месте водителя, я — в пассажирском кресле. Затем, пересев в мою, мы меняемся местами, что дает ей возможность не только рассказать, как все было, но и показать.

Вечером 7 декабря 2003 года 28-летняя москвичка Александра Иванникова повздорила с мужем, 32-летним уроженцем города Люберцы Олегом Муравьевым. В чем была суть конфликта, ни он, ни она не помнят. По воспоминаниям Олега, он обидел жену тем, что решил лечь спать. По воспоминаниям Александры, он обидел ее еще раньше, а уже потом лег спать. Так или иначе, Александра надела дубленку, шапку и шарф, взяла сумочку и вышла из дома. На Новочеркасском бульваре в Марьине, где она живет с семи лет, Александра поймала машину и попросила отвезти ее к Кузьминскому лесопарку. В указанном лесопарке находятся церковь, пруд и дерево, близ которых любили гулять Александра с Олегом. Будучи девушкой, по ее собственному признанию, эмоциональной и «с воображением», Александра прозвала дерево «нашим», а про его ветви говорила, что это ее и Олега дети.

На въезде в лесопарк таксист увидел знак «кирпич» и ехать дальше отказался. Александра заплатила ему 100 р., вышла из машины, купила в магазинчике коктейль «Отвертка» и решила поймать еще одну машину. Следующий водитель «кирпича» не испугался, однако, подъехав к указанному месту, Александра заметила припаркованные неподалеку два внедорожника. Девушка выходить из машины передумала и велела таксисту везти ее обратно, пообещав ему за это 100 р. Таксист развернулся, но, доехав до улицы Перерва, заявил, что дальше ему с Александрой не по пути. Было около трех часов ночи. Мела метель. До дома можно было дойти пешком, но было холодно и неуютно, а в кармане оставалось еще 100 р., так что Александра решила поймать третью машину. Остановилась «лада» 10-й модели, с тонированными стеклами. Следуя своему правилу, Александра сперва назвала бомбиле сумму, а уж потом села в машину. Но водитель, которого звали Сергей Багдасарян, поехал не к дому Иванниковой, а в другой двор. Остановившись, Багдасарян стал склонять перепуганную уже пассажирку к оральному сексу, для чего сначала сорвал с нее шапку и сумочку и бросил на заднее сиденье, а потом спустил собственные брюки и трусы до колен.

«Я пыталась его как-то уговорить, и еще я, по-моему, даже заплакала, но его еще больше стало злить, что я устраиваю какой-то концерт, по его мнению, из-за ерунды. Ну это насколько я могу судить. За другого человека никогда не скажешь. И вот он уже начал злиться: ну, давай там, и все. Сколько я ни пыталась за эту штуку дергать, она не открывается. Я не сообразила, что, оказывается, у него замок был, который блокирует все двери. И надо было вот так развернуться, вытащить эту пимпочку. Я, честно говоря, слабо понимаю в этих машинах, как они действуют, у меня своей машины нету. Потом так смотрю — раз, у меня сумочка лежит. У меня же ножик там! Я ему говорю так: „Подожди“. Он так немножко остановился, я бы сказала. Я даже не знаю, что он там подумал. Я так раз, в свою сумочку. Я так открыла ее, вытащила и так вот впихнула».

Александра показывает, как она неловко, левой рукой, довольно слабым движением воткнула маленький кухонный ножик в бедро водителя, с внутренней стороны — куда могла дотянуться. «То есть получается, сюда попала, — она показывает на мне. — Кровь фонтаном. Он так вот мне говорит: „Ты чего, сука, наделала?“ Посмотрела: у меня на руке кровь. Ну она же не красная, она темная, когда темно вокруг. Такой ужас. Я вообще не знаю, ни нож куда этот деть, ничего. Я из машины выскочила. То есть я поняла, что что-то ужасное произошло, потому что такое количество крови жуткое. Я сначала даже не поняла, что я попала. Это вот так вот было, тычок ножом. Я выскочила, начала кричать: „Помогите, человек умирает!“ Как раз патрульная машина ехала. Они вызвали скорую, и скорая сказала, что он скончался от потери крови».

В тот момент, когда в этой истории появляются наконец свидетели, показания начинают расходиться. Милиционеры утверждают, что увидели бежавшую по Новочеркасскому бульвару девушку, догнали ее, проверили документы, попросили объяснить, почему торчавшие из-под дубленки рукава свитера запачканы кровью, — и тогда она созналась, что ударила ножом таксиста. Когда милиционеры открыли дверь машины, Багдасарян еще дышал. А когда приехала скорая, уже умер. Если милиционеры говорят правду, то существует незначительная, но все же вероятность, что, расскажи им Иванникова о происшедшем чуть раньше, ее неудавшийся насильник остался бы жив. Если же правду говорит Иванникова, то совесть ее чиста.

Впрочем, даже если она говорит не совсем правду, очевидно, что совесть ее не тревожит. И это неправдоподобное обстоятельство отчасти объясняет то, как стремительно она превратилась из обычной марьинской домохозяйки, попавшей в ужасное положение, в медийную звезду, и даже больше — в народную героиню. Телекорреспонденты начинают звонить с утра, а приезжают уже к полудню. Подтягиваются команды с каналов-конкурентов, правдами и неправдами разузнавшие, где можно будет поймать Иванникову. Съемки затягиваются на четыре часа. Владимир Соловьев в эфире НТВ предлагает наградить ее медалью «За отвагу». Мария Арбатова в эфире «Маяка» поет ей дифирамбы. На Первом канале Владимир Шахиджанян читает посвященные ей стихи. Прокуратура Москвы в нарушение законов и приличий заявляет, что уголовное дело против Иванниковой надо прекратить — уже после того, как суд приговорил ее к двум годам условно за «убийство в состоянии аффекта». В «Живом журнале» дискуссии по поводу дела Иванниковой занимают всех участников независимо от страны проживания и политических пристрастий. У адвоката Иванниковой есть свой ЖЖ, а у нее самой и убитого таксиста — виртуалы-самозванцы. В общем, пока социологи замеряют «президентский рейтинг» Ходорковского, растет он у Александры Иванниковой. И покуда политтехнологи пытаются понять, за каким же кустом прячется оранжевая угроза, настоящие революционеры точат кухонные ножи.

«Прокурор говорит, типа, „сама виновата, по улицам в это время не надо ходить“. Но почему я тогда должен вам зарплату платить? — рассуждает Олег, в деле разговоров с прессой поднаторевший больше жены: получается у него более складно, и хихикает он поменьше. — Почему я не могу спокойно жить в своем родном городе, в своей стране? Вы согласны только получать зарплату и брать взятки? А мне что, на вас работать? Я этого не хочу».

Эта риторика даже в более благополучных странах и в более благополучные времена работает безотказно. В декабре 1984 года в нью-йоркском метро 37-летний инженер Бернард Гец выстрелил в четырех чернокожих молодых людей, пытавшихся, как он утверждал, его ограбить. Объяснив, что начал носить с собой пистолет после того, как его дважды ограбили, Гец стал героем всех обиженных и обозленных и, отсидев 250 дней за незаконное ношение оружия (по обвинению в попытке убийства его оправдали), начал политическую карьеру. Сейчас баллотируется на пост public advocate — «представителя общества» — в городском правительстве.

Иванникова эффективнее Геца. Во-первых, она совершила свое непреднамеренное преступление в стране, напрочь лишенной иммунитета к такого рода событиям: призыв «защити себя сам», и даже «защити себя от всякой понаехавшей нечисти», почти не вызывает аллергии. Во-вторых, она не нью-йоркский компьютерщик еврейского происхождения, а самая что ни на есть русская женщина. Попавшая в самую обыкновенную ситуацию, но со случайным и совсем не обычным концом.

Что такое обыкновенная русская женщина, народная героиня начала XXI века? Она недурна собой, но и не прекрасна. Ростом высока, фигурой стройна. Одевается на вещевых рынках, но продуманно, с некоторым даже вызовом. Сегодня на ней синие джинсы-дудочки с аппликациями из коричневого плюша — вроде как леопардовые пятна. В остальном она придерживается консервативных ценностей. Например, описывая инцидент с убитым таксистом, говорит: «То, что он обо мне говорил, нецензурные всякие выражения, я не буду повторять, потому что там еще и мат». И в полном соответствии со старым анекдотом просит не писать о том, что она курит, потому что «все-таки личная жизнь — это личная жизнь».

2 июля ей исполнится 30. До того как стать домохозяйкой, она успела поработать секретаршей, продавцом-консультантом и официанткой, а также немножко поучиться в институте. Все — случайно: «Как говорится, что время требовало, там и работала. Ну годы, наверное, помните, какие были 90-е — темные годы». В институт пошла, потому что там учились знакомые. Это был технический вуз, учеба в котором была, «как страшный сон. Я до сих пор ничего не понимаю в компьютерах». Пару лет поучилась. Примерно тогда познакомилась с будущим мужем. Как именно — они не говорят, и это наводит на подозрение, что познакомились они опять же в машине. Снимали квартиру, затем расписались и переехали жить к родителям Александры.

Семью построили по канонам постсоветского домостроя.Муж- чуть старше Александры и чуть образованнее: закончил МАИ.Считает себя человеком, хорошо разбирающимся в текущей ситуации. Жене велел работу бросить. «Сколько могут предложить денег сейчас вот все вышеперечисленные работы? Максимум 500 долларов. Только на дорогу уходит долларов 100, покушать 150, всякие женские штучки — еще долларов на 150, в итоге получается 400. И я буду приходить домой, уставшая жена, которая будет говорить о своих проблемах, — и это я буду терпеть за 100 долларов! Я сказал как? Хочешь идти погулять на курсы — иди! За 100 долларов терпеть то, что «а вот начальник мне то-то сказал, а этот мне то-то сказал…».

Александра согласна: «Я очень эмоциональный, понимаете, человек, все буду рассказывать и говорить, и, в общем, я отчасти понимаю прекрасно, это нервотрепка». Олег радуется и говорит решительно: «Я считаю, что за 100 долларов женщин отправлять на работу нельзя. Считать надо не зарплату, а доход». Она хихикает. Она много хихикает — особенно когда муж говорит, что у них «прекрасные отношения».

Олег работает шиномонтажником, сутки через двое. Рад, что 20 выходных в месяц и зарплата каждый день: «Поэтому нам и хватает». Свободного времени нет: все время что-то мастерит. В машине, ободранной кем-то до остова «ниве», все сделано руками Олега и Александры: сами натянули на потолок голубую тряпку, сами сколотили сзади что-то вроде подлокотника из чего-то вроде фанеры. Зато вот же есть и машина, хоть и убитая, и квартира, хоть и с родителями, и в Марьине. Это жизнь людей, пристроившихся в хвосте времени, жизнь, в которой бывают дни, когда денег нет физически, зато бывают дни, когда можно сначала побывать на вещевом рынке, а потом взять подряд три такси да еще купить коктейль «Отвертка», что кажется вполне серьезным достижением.

Когда-то у Александры была мечта. Это было в пятом классе. «Я ходила в театральный кружок. Причем такой известный мужик у нас вел. Но это ж у черта на рогах находится. Здесь была глина, болото, вообще непроходимые места были. Три дома и глина вокруг. И вот мы собирались куда-то ездить, какие-то планы у нас были большие. Но мы потом узнали, что он перешел в какую-то школу в центре работать. И, естественно, про нас забыл: какие-то там дети в Марьине, боже мой. Мы остались брошенные тут. Кошмар. Только учителя сюда хорошие придут — и сразу уйдут. У нас по три-четыре четверти вообще не было по нескольку уроков. Не было учителей». В Марьине семья Александры оказалась как раз накануне ее поступления в первый класс: их выселили из дома на «Павелецкой», который якобы (Александра в это не слишком верит) шел под снос. Это была первая из нанесенных государством обид.

Теперь она говорит «наше Марьино»: все же жить здесь предстоит всегда. Чета Иванниковых-Муравьевых — не из тех молодых семей, которые берут ипотечные кредиты и улучшают свои жилищные условия. Они — из тех, кому всегда будет легче пообщаться в машине, потому что дома родители-пенсионеры (хотя этим пенсионерам нет шестидесяти). Из тех, кто может побыть в одиночестве только в дУше, когда наконец включат горячую воду. Из тех, кто жилищные условия улучшает тоже своими руками: перед рождением ребенка Александра и Олег покрасили потолок в своей комнате (меньшей из двух: большую занимают родители) в ярко-голубой цвет, чем Саша до сих пор очень гордится.

Ребенка зовут Тимур. Ему четыре месяца, и получился он случайно — хотя можно было бы подумать, что подсудимая таким образом создавала себе смягчающее обстоятельство. «Случайность, случайность, — твердит молодая мать. — Я все хотела понять: это счастье или что, почему так произошло? Я боялась, что меня беременную посадят вначале».

Адвокат успокоил, что не посадят, да и не будут тягать в суд, пока беременная и кормящая. Оказался не прав: слушания возобновились через две недели после родов, гособвинитель потребовала трех лет тюрьмы — максимального срока, предусмотренного статьей «Убийство в состоянии аффекта». Адвокат решился на крайние меры: пошел в «Живой журнал» формировать общественное мнение.

Общественное мнение подтянулось быстро, но приняло не совсем приятные очертания. Движение против нелегальной иммиграции подняло Иванникову на щит за то, что она зарезала не просто насильника, а лицо кавказской национальности. Движение «в защиту русских» увидело в Иванниковой единомышленницу. И безошибочно чувствующая конъюнктуру Маша Арбатова в эфире «Маяка» говорила вовсе не о праве женщин на защиту, а о том, что и ее саму в 18 лет изнасиловали «три грузина». Эта напасть, добавила она, уже накрыла и Францию, и Германию: приезжают турки да алжирцы, оставляют «тысячи изнасилованных немок и француженок». В России, говорит, кризисные центры отслеживают такую же тенденцию (в кризисном центре «Сестры» эту информацию опровергли). Пора, в общем, спасать Россию.

Александра и Олег относятся к этой кампании философски. «Раньше мы были никому не нужны, ходили в этот суд вдвоем», — повторяют они друг за другом. «А что они ставят во главу угла — ну такая у этих партий специфика», — говорит Иванникова. Случайность, как и все в ее жизни.

Кассационную жалобу по делу Александры Иванниковой будет рассматривать Мосгорсуд. Задача перед судом стоит сложная. С одной стороны, прокуратура наломала дров, сначала обвинив Иванникову по статье, имеющей мало отношения к делу (логичнее было бы предъявить обвинение по статье «Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны»), а уже после суда объявив, что дело надо бы вообще прекратить. С другой стороны, суду в затылок дышит столь лихо заявившее о себе общественное мнение — мнение тех, кто готов пойти защищать Россию с кухонными ножами наперевес.