Редкий кадр

Фотография: Федор Савинцев

«А кто сказал, что все в жизни должно быть вровень с нашими надеждами?» — говорит Александр Роднянский, самый амбициозный продюсерский кинопроект которого, «Обитаемый остров» Федора Бондарчука, только что финишировал в российском прокате со сборами около $30 миллионов вместо ожидаемых 70.

Роднянский принимает посетителей в кафе «Академия» на Большой Бронной. Он заехал в Москву между фестивалями: только что вернулся из Канн, где посмотрел двадцать семь фильмов (что считается неплохим персональным результатом), и уезжает на «Кинотавр», четыре года назад купленный им вместе с Игорем Толстуновым у Марка Рудинштейна. За столом сидит режиссер фильма «Россия-88» Павел Бардин — с ним у продюсера Роднянского вышла противоположная «Острову» история: большой неожиданный успех. Скандал на фестивале в Ханты-Мансийске (когда, предположительно по просьбе Кремля, фильм про неофашистов остался без главного приза) взбудоражил индифферентного российского зрите­ля — полуофициальные московские показы то срывались скинхедами, то проходили при полных аншлагах. «Талантливая, но скромная картина была воспринята более важной, чем предполагалось. У нас ведь любят все маленькое и запрещенное», — резюмирует Роднянский и уточняет, что у Бардина уже есть прокатное удостоверение и ханты-мансийский инцидент исчерпан.

Крупнобюджетную экранизацию ­Стругацких, по мнению Александра ­Роднянского, подвела как раз ­органи­ческая неприязнь нашей публики ко всему «большому», к тому, что высовывает­ся и маячит. И не только публики: ­Род­нянского еще до старта осадил старый товарищ, продюсер «Дозоров» ­Кон­стантин Эрнст, с которым они в нача­ле 90-х на паях издавали журнал «Матадор» и в складчину снимали апартамен­ты в Каннах. Первый канал, не желая отдавать кассового чемпионства, внезапно сделал ставку на «Стиляг» Валерия Тодоровского, изначально не претендовавшего на конкуренцию с Бондарчу­ком. Новогодний прокат превратился в соревнования по невольной борьбе. На майские праздники, после выхода ­второй серии, сражение за «Остров» было проиграно.

Сейчас Роднянский подсчитывает убытки, но он не похож на человека, всерьез и драматично отличающего поражение от победы. Его по-прежнему вдохновляет процесс. Единственное, что у него никогда не получалось, — это как раз не высовываться. Рассказывая о себе, он нередко употребляет слово «внаглую».

Роднянский и Сандрин Боннэр во время съемок фильма «Восток-Запад»

Сын и внук кинематографистов, Александр Роднянский родился и вырос в Киеве, на студии документальных фильмов, где главным детским развлечением было поджигать старую пленку. Ученик легендарного режиссера Феликса Соболева, снимавшего на «Киевнаучфильме» «формалистские» фильмы про парапсихологию и язык животных, Роднянский закончил институт в 1983-м и оказался частью самого везучего советского поколения — это для них Горбачев начал свою «малую революцию»: «Мы были молодые, наглые, неленивые. Очень правильные. У всех было дикое воодушевление от происходивших событий. Нам казалось, что перестройка — это история про интеграцию в мировое пространство. Свое мы, безусловно, сохраним, но при этом станем вот такой Америкой. Покажем им».

С началом гласности советское документальное кино ярко вспыхнуло и догорело, как целлюлозная кинопленка. В 1987-м вся страна взахлеб обсуждала «Легко ли быть молодым?» Юриса ­Подниекса. Тогда же в кинопублицис­тике были сметены последние барьеры. До начала 1990-х борьба за большие фестивальные призы велась исключительно между документалистами из республик СССР. Они собирали деньги и статуэтки и пожимали плечами в ответ на многочисленные предложения из-за рубежа — дома у них были и бюджеты и внимание. Роднянский тогда снимал про Рауля Валленберга («Миссия Рауля Валленберга»), про экологию («Ус­тавшие города») и дважды простился с родиной в своей самой известной ра­боте — дилогии под общим названием «Прощай, СССР». «Он был тогда в десятке крупнейших европейских документалистов, — говорит журналист Леонид Золотаревский, в 1990-е национальный координатор международной телевизионной организации INPUT. — Это была такая живая публицистика, еще советская и в то же время уже нет, она вызывала ощущение некоей новой волны».

В 1991-м все закончилось. «Никто не ожидал, что Советский Союз умрет, — вспоминает Роднянский. — Я был пусть очень молодой, но советский кинематографист. Не привык думать об общеэкономических контекстах. И мне была внутренне привычна длительность жизни и стабильность. Я родился и вырос при Брежневе. Ничего другого не было».

Недоброжелатели говорят «переро­дился», но молодой режиссер Роднянский, не думая об общих экономических контекстах, довольно успешно и орга­нично приступил к формированию ­соб­ственного. Он известен, возможно, самой нетривиальной для 1990-х историей первоначального накопления капитала: компания, впоследствии ставшая телеканалом «1+1», была создана на денежные призы международных фестивалей (самый большой, в $100 тысяч, был получен в 1995-м году за «Прощай, СССР. Фильм II»).

Но еще в 1988-м, когда в кино начала проникать самоокупаемость и творческие объединения государственных киностудий было решено превращать в хозрасчетные, 25-летний Роднянский отправился в Москву с программой под нескромным названием «Что мы возьмем с собой в XXI век?». Триумфально выступив на коллеги Госкино, он выиграл тендер. «Никто из товарищей со мной не по­е­хал — думали, это мои бредовые идеи. А я приезжаю и говорю: «У нас есть киностудия». А ведь это же деньги Госкино. Мы начали планировать бюджет». Сре­ди тех, кто попал в план новой хозрасчетной студии, оказался Алексей Балабанов — в Киеве он снял свою дипломную (по собственному определению, «плохую») короткометражку «О воздушном летании в России».

Деньги Госкино и игры в самоокупаемость закончились вместе с Советским Союзом. Как и многие представители «счастливого поколения» документалистов, Роднянский вспомнил об одном из предложений о работе за рубежом — германского телеканала ZDF, написал письмо, получил ответ, приехал в Дюссельдорф и подписал контракт: «Когда мы вели переговоры, то говорили по-английски. В первый день работы я пришел, снова заговорил по-английски, а они мне: «Какого хрена? Мы немецкое телевидение. Надо по-немецки». От испуга он выучил язык за полтора месяца. В Германии у него жил двоюродный брат.

Первые пару лет было хорошо. Ему нравились сосиски. Нравилось, что на выходные можно нелегально съездить в Голландию или Бельгию, потому что никто не проверял документы на границе. Нравилось поддерживать компанию в Киеве, в которой работали друзья. Нравилось делать фильмы про нас, к удивлению окружающих отказываясь от немецкой фактуры. Нравилось не быть эмигрантом, а быть работником на контракте: «Как независимый предприниматель на договоре с телеканалом я платил налог по высокой ставке — 56%. Когда присоединили ГДР, добавился налог на солидарность, и она стала 63%. Меня безумно раздражали разговоры про разные социальные льготы, про то, как человек стиральную машину получил обманом. Потому что фактически они обманывали налогоплательщиков, а я им был». На третий год стало очень плохо: «Я делал кинофильмы, они шли в какое-то хорошее ­время, но никто из моих знакомых их не видел. Социального контакта не было, все уходило как в вату». Врасти в профессиональный европейский круг общения, который формировался годами, если не веками, на равных правах оказалось невозможно.

Съемки программы «Табу», выходившей на украинском канале «1+1»

Роднянский, который во время ­Всеук­раинского референдума 1991 года голосовал против независимости, решил вернуться в Киев, где партийного идеолога и националиста Кравчука сменил прагматик Кучма. Он тепло отзывается о Кучме и его министрах и объясняет, почему ­впоследствии не поддержал «оранжевую революцию»: «У меня своя концепция власти на Украине. Сначала пришел ­идеологический отдел ЦК. Они быстро убедились в том, что не умеют руково­дить экономикой и вообще страной. Тог­да настало время административно-хозяйственного отдела и красных директоров — они начали управлять страной как заводом. А к «оранжевой револю­ции» подросли профессиональные комсомольцы. И если к партии все относились серьезно, то комсомольцев ­нена­видели. Это были самые циничные, мрачные твари. «ЧП районного масштаба» Сережи Снежки­на — жалкий лепет по сравнению с реальностью. Я их базово очень не любил».

Первый этап независимости он провел в Германии, на втором создал новое украинское телевидение, на третьем — потерял киевский бизнес и окончательно поселился в Москве.

Как и все блистательные медийные проекты 90-х, «1+1» жил счастливо и относительно недолго. Вступив с командой Кучмы в переговоры, Роднянский получил в свое распоряжение первый государственный национальный канал, «самый презираемый в стране»: при стопроцентном покрытии территории, он имел долю аудитории ниже 7%. ­Пред­полагалось, что компания Роднянского будет развивать прайм-тайм как сторонний производитель, не получая ничего от государства и зарабатывая самостоятельно: «В тот момент на украинском телевидении рекламу продавали за кроссовки, за килограммы мяса». Они с двоюродным братом вложили по $200 тысяч собственных денег, набрали людей без телевизионного опыта и за несколько недель подготовили эфир. Через год доля аудитории выросла до 35%, через 15 ме­сяцев 50% акций были проданы за $22 миллиона владельцу американс­кой компании CMI, наследнику парфюмерной империи и миллиардеру Рональду Лаудеру. («Он убивал нас фамилией, словом «миллиардер», — иронизирует Роднянский.) 1 января 1997 года канал вышел на собственной, выигранной по конкурсу частоте. Молодежь счита­ла его своим, старшее поколение учи­ло по нему украинский язык. Появив­шись на улице, ведущий канала был ­способен парализовать автомобильное движение. Сериал «День рождения буржуя» снимался прямо в офисе «1+1», ­рейтинг его доходил до 65%. Намерен­но украиноязычный канал для ­совре­менной страны был ответом на запрос половины аудитории, которая до того не имела собственного качественного телевидения.

Успех был очевидным, что не могло не раздражать окружающих. В конце 90-х канал пережил около пятидесяти попы­ток отобрать лицензию через суд. Лаудеру продали еще 10% акций, чтобы заработать на решение военных вопросов. По настоянию друзей Роднянский нанял охранников. Когда он продюсировал «Восток—Запад» Режи Варнье, охранники играли соседей Олега Меньшикова. Между тем дружественный режим Куч­мы уже входил в фазу стагнации, ­про­гремело дело Гонгадзе. Играть в ­сба­ланси­рованный канал с объективными новостями становилось все сложнее: «От меня требовали определенного ­вы­бора, — говорит Роднянский, который вспоминает, что на него давила и власть, и оппозиция. — Было ощущение, что кончится все очень плохо».

К началу «оранжевой революции» большую часть времени он проводил в Москве — и здесь не повторял своих киевских ошибок. «В России интерес ко мне возник на фоне политических баталий вокруг некоторых телекомпаний», — за обтекаемой формулировкой скрывается известная аббревиатура НТВ, под «политическими баталиями» подразумевается пресловутый «спор хозяйствующих субъектов», в ходе которого Владимир Гусинский из русского медиамагната превратился в скромного гражданина Испании. На прямой вопрос об НТВ Роднянский отвечает: «Я оказал­ся внешне оптически удобный для всех. У меня были хорошие отношения как с одним акционером — властью, так и с Гусинским, миноритарным на тот мо­мент акционером». Впрочем, на канал он тогда так и не пришел.

Фотографии: из личного архива А. Роднянского

С Режи Варнье и Катрин Денев во время съемок фильма «Восток-Запад»

Сказалась ли усталость от политики или просто сработал инстинкт самосохранения, но после 11 месяцев переговоров владелец самого популярного канала 50-миллионной страны подписал в соседней стране контракт с периферийным СТС, транслирующим бесконечные повторы сериала «Беверли-Хиллз, 90210». Принять решение помог Петр Авен — он ­объяснил, почему в свое время выбрал маленький и неочевидный ­Альфа-банк: «Все предлагали деньги, а Фридман предложил жизнь». «И я вдруг понял, — вспоминает Роднянский, — что мне моя жизнь не нравится. Вот я сижу на «1+1». Отбиваюсь от одних политиков. Ненавижу других. Скандалы с утра до вечера. Ограничен в проектах и возможностях. Хочу делать кино — на Украине не получается».

Приступив 1 июня 2002 года к своим обязанностям генерального директора СТС, Роднянский во всех интервью повторял одну и ту же мантру: «без политики». На вопрос, каково было сидеть на двух стремительно разъезжающихся крес­лах — московском и киевском, он отвечает: «А вот не очень удалось, если честно».

СТС превращался в «первый развлекательный», готовился к выходу на биржу, ставил в эфир украинские шоу и делился сериалами с «1+1» (Роднянский был од­ним из продюсером сериалов «Не ро­дись красивой» и «Моя прекрасная няня»). Роднянский регулярно приезжал в Киев делать ритуальные книксены, пока не вы­яснилось, что его журналисты, за зарплату продолжая выступать в интересах ­действующей власти, ходят на работу в оранжевом и вешают в офисе портре­ты Ющенко и Тимошенко. «Вы убираете на фиг все эти шарфики, свитерочки, значочки, — сказал им прилетевший из Мо­сквы Роднянский, — снимаете фотографии ваших любимых, вешаете их у себя дома. И делаете нормальное телевидение. С мнением одной стороны и мнением другой». И публично выступил с официальным заявлением о том, что не собирается быть ни голубым, ни оранжевым. Канал это не спасло — отбившись от не­скольких попыток отнять его через суд, осенью прошлого года Роднянский с партнером продал свои акции американцам и вполне благополучно вышел из киевского бизнеса: «Когда я уезжал в Москву, доля аудитории была больше 30%, сейчас — снова 7%».

«До Роднянского» и «после Роднянского» — картинка не менее наглядная, чем в рекламе средства для похудения. Примерно то же самое, что и с телеканалами, за короткое время произошло с фестивалем «Кинотавр», который при своем ос­нователе Марке Рудинштейне славился причудливой программой и звездными плясками на столах. Теперь это главный национальный киносмотр, итог и новая точка отсчета российского кинематографа. «При новом менеджменте фестиваль стал намного осмысленнее, — говорит Лесли Фельперин, обозреватель Variety, пару лет назад добавившая «Кинотавр» в обязательный список. — Это очень бы­стрый и четкий моментальный снимок российского кино за весь год».

Для удобства дефиниций Роднянского, который год назад покинул пост гендиректора СТС и теперь собирается создать собственную кинокомпанию, любят де­лить на ипостаси: режиссер-документалист, бизнесмен, медиаменеджер, часто подозревая в нем противоречия. Сам он, человек созидательный даже в своих не­удачах, противоречий не видит и считает себя продюсером, способным производить очень разный контент — от филь­мов до телеканалов и фестивалей: «У меня есть потребность отстраивать что-то большое, трудноподъемное». Что-то, что в любом случае будет высовываться и маячить.