Ребе

Шутка. Приходит женщина к раввину. Вся в слезах и рыданиях: "Ребе, помогите! Мой мальчик родился совсем без век. Что мне, несчастной, делать?" "Как будто сама не знаешь, – отвечает ребе, – обрезание. А обрезки пришейте парню на глаза. Вот и будут у него веки". И прошло много лет. И снова пришла женщина к раввину вся в слезах и рыданиях: "Ребе, помогите! Что мне делать с моим мальчиком? И мать ему плоха, и жена – мегера, и все друзья подонки, и все не так, и всех совсем измучил". И развел ребе руками: "А ничего теперь не поделаешь. Ты же помнишь, откуда ему пришивали веки. Вот такой теперь у него взгляд на мир".

Вообще-то мне казалось, что я родился с веками. По крайней мере, мама так говорила. Но в последнее время я стал немного сомневаться. Потому что возникли проблемы со взглядом. Все мне видится хреновым, если не сказать резче. И мир не тот, и сам себе противен. Даже бреюсь на ощупь, чтобы в зеркале не видеть. Жена говорит – старость, а я вот в веках сомневаться начал. Ну и куда идти в сомнениях еврею? Конечно, к раввину. А куда же? И лучше всего к главному, потому что к главному – всегда лучше.

На двери в малюсенькой приемной Московской хоральной синагоги, что в Спасоглинищевском переулке, так и было написано: "Адольф Соломонович Шаевич. Главный раввин России". А вот за дверью невысокий человек в строгом черном костюме, при галстуке и при модной короткой бородке стоял у стены и любовно вписывал в бумажку какие-то цифры, то и дело сверяясь с газетой "Советский спорт". "Таблица чемпионата России по футболу. 2002 год", – прибалдело прочитал я на бумажке.

- А что вы хотите? – засмеялся главный человек. – Я с детства болею за "Спартак". Когда еще Симонян и Сальников играли. Ах, какая была команда! Ну и нынче наши ничего. И поверьте, никуда "Локомотив" не убежит. Только, вы знаете, мне кажется, в Российском футбольном союзе собрались жуткие антисемиты: почти все матчи назначают на субботу. Я, конечно, исхитряюсь, записываю на видик, чтобы в воскресенье посмотреть, но в воскресенье утром прихожу в синагогу, и какой-нибудь товарищ обязательно скажет счет. Все удовольствие насмарку. Зато когда проходил чемпионат мира по футболу, я в синагоге всем сказал: "Вы меня здесь не увидите ни дня. Беру две недели отпуска – и до свидания". Поехал в Венгрию, на родину жены, и две недели жил одним футболом. Кроме суббот, конечно. И это было счастьем.

Глаза ребе за толстыми линзами очков светились такой радостью воспоминаний, что я опять чуть-чуть засомневался.

- Простите, вы действительно главный раввин России? – спросил я его.

- А это вам ужасно важно?

- Так на двери же золотом по глянцу.

Адольф Соломонович махнул рукой.

- Слова все это, и не больше. У евреев нет церковной иерархии, и мы для клира все равны. Что раввин столичной хоральной синагоги, что из какого-нибудь Бердичева. Потому что у нас один начальник, – Адольф Соломонович очень уважительно поднял указательный перст к потолку. – А главный – он лишь для того нужен, чтобы общаться со светской властью и решать вопросы всей общины. Главного вводят в различные комиссии, приглашают на приемы в Кремль – и это хорошо. Там проблемы и решают. Приходит письмо из Казани: "Дорогой раввин Шаевич! Второй год бьемся с властями, требуем вернуть нам старое здание синагоги. Глухое молчание. Помогите!" А через неделю как раз праздничный прием в Кремле. Подхожу к Шаймиеву, рассказываю. Тот багровеет прямо на глазах. И своему помощнику сердито: "Чтоб завтра же вернули синагогу!" Удобно.

- А в Советском Союзе такое звание существовало?

- В Советском Союзе был только один главный. И этот главный назывался Советом по делам религий при Совете министров СССР. И не было его в стране главнее. Хотя, знаете, я успел побывать первым и последним главным раввином СССР. Совсем как Горбачев. Уже на излете перестройки, когда религиозная жизнь в стране стала потихоньку оживать, мы, советские евреи, создали Совет еврейских общин СССР. И вот на нем меня избрали главным. Только совет наш распался вместе с СССР. И это было катастрофой. Для всей страны, но и для нашей синагоги. Потому что каждая бывшая республика начала печь свою мацу. Вы представляете: каждая! А до развала Московская хоральная была абсолютным монополистом. У нас работала своя мацепекарня. Совет по делам религий выбивал нам лимиты на муку, и перед Пасхой мы выпекали до 150 тонн мацы. И продавали ее по всей стране. Синагога была при таких деньгах, что каждый год мы переводили в Комитет защиты мира очень приличные суммы. А почему не защищать мир, если есть деньги? А тут буквально форменный дефолт. Украина выпекает, Прибалтика выпекает, даже к нам, сюда в Россию, везут мацу из Израиля. Вы мне поверьте, было – просто жуть.

В эту минуту дверь кабинета приоткрылась, и старческая голова с явным лицом еврейской национальности тихонько спросила:

- Товарищ раввин, к вам можно? – И, не дожидаясь ответа, старик ввалился в кабинет. На ветхом пиджаке еврея тускло сияло с десяток орденских колодок. К ним он и приложил свою руку в глубоких морщинах времени. – Мне дали там, куда вы мне сказали. Я вам так благодарен, так признателен. В прошлом году, может вы не помните, я к вам тоже приходил. И вы опять мне тоже помогали. На цветной телевизор, правда, не хватило, но черно-белый я тогда купил. Счастья вам, товарищ раввин. Счастья вам и вашим детям. И пусть ваши внуки, если они есть, тоже будут счастливы, – говорил ветеран, пятясь к двери.

- Подождите, – сказал Шаевич и, вытащив из кармана пятисотенную купюру, протянул старику. – Вот, возьмите еще. Все, что могу.

- У меня больше нет слов, кроме восхищения, – залепетал дедуля, снова прижимая руку к потертым боевым наградам. – И зай гезунд вам всем, до новой встречи.

- Вы не поверите, но иногда таких до десяти в день, – опечалился Шаевич. – Старики, ветераны. Дети – да разве это дети? – уехали, старики остались одни, брошенные, забытые и людьми, и государством. Пенсия нищенская, доживают впроголодь. Таким разве откажешь? Другое дело, звонит человек, по голосу – давно не молодой. "Помогите, не хватает на лекарства, а мне без них никак". – "Какие разговоры? Приходите". – "А как к вам пройти?" – "Простите, вы – москвичка?" – "Ну да. Я семьдесят пять лет живу в Москве". То есть за семьдесят пять лет она ни разу не была в синагоге. Но как только жареный петух клюнул – куда? Конечно, в синагогу. А это немножко обидно. Нет, мы не прогоняем, мы помогаем всем. Чем можем, как можем, но обязательно помогаем. В Москве сегодня семьдесят еврейских организаций, но как приспичит – все бегут сюда. Хотя кто их знает, этих евреев, – улыбнулся ребе. – Быть может, от нас они отправляются еще по шестидесяти девяти адресам.

Но я вам начал про мацу и про развал Советского Союза. В начале девяностых мы создали при синагоге Фонд помощи. Как раз таким старухам, старикам. А денег в кассе – ноль, и где их взять – не знаем. Совет по делам религий ликвидировали, церковь действительно впервые отделена от государства – и как хочешь, так и выкручивайся. Вы не поверите, но я боялся читать телеграммы, потому что эти телеграммы были от Мосэнерго, от Водоканала: не заплатите – отключим. И я, как этот старичок, стал целый день ходить по кабинетам. Благо они появились, богатые евреи с собственными кабинетами. Смоленский, Фридман, Березовский, Гусинский. Это было противно и унизительно – вначале к ним прорваться, ну а потом просить. "Ну какой я еврей? – говорил мне господин Смоленский. – У меня даже жена русская. И почему я должен дать на синагогу?" И только Владимир Александрович Гусинский, дай бог ему здоровья и избавления от всех неприятностей, и дал, и озаботился, и сказал: "Так и будете побираться, Адольф Соломонович? Это не выход". Он его и подсказал – создать Конгресс еврейских религиозных общин России. И в 1993 году на первом конгрессе я был избран главным раввином России, а Гусинский – его председателем. К руководству конгрессом пришли богатые, уважаемые люди: банкиры, промышленники, и начался еврейский ренессанс. Мы открывали новые синагоги, при них – школы, культурные центры. Бюджет конгресса достигал пяти-шести миллионов долларов в год. Какая там маца, о чем вы говорите! В 1997-м и 2001-м конгресс подтверждал мои полномочия, и, если вас интересует, кто все-таки ваш собеседник, отвечаю: действительно главный раввин России. Но нынче лишь... по версии конгресса. Потому что 13 июня 2000 года в стране появился еще один главный раввин России – любавичский хасид Берл Лазар, глава синагоги в Марьиной Роще. Уже по другой версии.

- У вас как в шахматах или в профессиональном боксе – чемпионы по разным версиям. Почти евреев не осталось, зато два главных раввина.

Он даже всплеснул руками.

- Как это не осталось? В России до сих пор проживает около миллиона евреев. Не так мало для страны. Хотя два главных – это перебор. Только в Израиле есть два главных раввина. Но там понятно, там необходимо, потому что один возглавляет общину ашкенази – пришельцев из Европы, а другой – сефардскую общину. А у нас-то зачем? Просто однажды поссорились Владимир Александрович Гусинский и Борис Абрамович Березовский, и последний в пику первому решил создать Федерацию еврейских религиозных общин. Чтобы у каждого олигарха – да свои евреи.

- Простите, ребе, но откуда – "свои"? В России ведь нет параллельных общин. Значит, те же самые евреи, что собрались в вашем конгрессе, объединились и в федерацию. Двоеженство какое-то.

Он лишь пожал плечами.

- И вы правы. Других евреев у нас нет. Но хаять их – язык не повернется. Ну представьте. Живете вы в каком-нибудь Хабаровске, на краю земли, возглавляете местную общинку из ста евреев, и тут звонок из Москвы: приезжай создавать федерацию. Вот тебе билет на самолет, вот тебе неделя в пятизвездной, вот тебе театр и балет. И что? И вы бы отказались? Я лично не поверю никогда. Хотя... – и тут ребе окинул меня пронзительным взором, – кто его знает? Вы производите симпатичное впечатление. Меня ведь тоже покупали. И за хорошие деньги. Я таких никогда в глаза не видел и боюсь, что не увижу никогда. Два года назад, незадолго до их съезда, пригласили меня к алмазному королю Леви Леваеву. Серьезный человек, Де Бирс из бывших наших. А когда богат – чего стесняться? Он и не стеснялся: "Вам, Адольф Соломонович, – шестьдесят три, пора бы и отдохнуть. Вот, напишите заявление на имя вашего конгресса: мол, устали, проситесь в отставку, а на своем месте не видите никого, кроме Берла Лазара, молодого, энергичного раввина. И за это заявление вы получите двести сорок тысяч долларов. Сто двадцать – на приличную квартиру, сто двадцать – на оставшуюся жизнь".

- И что вы ответили?

- А вы как будто не догадываетесь? Посмотрите на эти стены, посмотрите на эти окна! – Адольф Соломонович резко развернулся в кресле, распахнул жалюзи, и я увидел развороченные кирпичные откосы, совсем нелепые в изящном кабинете. – Стеклопакеты вставили, а оштукатурить – денег нет. Так теперь и живем. Что я им ответил! Я сказал, что, во-первых, даже если подам в отставку, конгресс никогда не выберет главным хасида. Во-вторых, я им ответил: главным раввином в России должен быть только россиянин, человек с российским гражданством. А в-третьих, сказал я им, как же я могу предать людей, которые мне так долго доверяли и продолжают верить до сих пор? Я столько лет учу людей добру – и как я буду выглядеть пред Богом? Хотя не спорю: деньги были хорошие. Я их им сэкономил.

А через несколько месяцев собрали они свою федерацию в роскошной гостинице "Пента", объявили, что главного раввина будут выбирать только раввины, а не все делегаты съезда, и двадцать человек, из которых восемнадцать – иностранцы, выбрали итальянского хасида Берла Лазара главным раввином России. Уже по их версии. Кстати говоря, в тот же день арестовали Гусинского. Странные бывают совпадения.

- Но, в конце концов, что плохого в том, что у российских евреев две мощные организации и целых два главных раввина? Одна голова – хорошо, а две, наверное, лучше. Вон, и орел российский тоже двухголовый.

- И опять вы снова правы. Мой любимый анекдот хотите? Поспорили два еврея, чуть не до драки. Ну и пошли к раввину: кто из них прав? Раввин выслушал первого спорщика, подумал и сказал: "Знаешь, а ты ведь прав". Потом выслушал второго и тому сказал: "Знаешь, и ты ведь прав". Тут из-за занавески с криком выскочила жена раввина: "Так не бывает, чтобы оба правы!" Раввин подумал- подумал и ей сказал: "Знаешь, и ты права". Если бы дело касалось религии, верующих, я бы слова не сказал. Но здесь политика, погоны, белый конь. Просто те, кто стоят за раввином Лазаром, хотят быть ближе к власти. Недаром, даже не предупредив, меня вывели из президентского религиозного совета и ввели туда Берл Лазара. Противно это и жалко: работы действительно непочатый край. За годы советской власти наши евреи настолько ушли от еврейства, что, будь еще десяток федераций и конгрессов, работы бы хватило и на них. Вот вы по паспорту считаетесь евреем. Но разве это так на самом деле? Вы что-нибудь знаете на иврите? Вы когда-нибудь читали Тору? Вы разве соблюдаете субботу?

- О чем вы, ребе, говорите. Акунина – и то никак не прочитаю. Нет настроения. Да и поздно мне браться за Тору.

- Сделать первый шаг к Богу никогда не поздно, – очень даже серьезно сказал Адольф Соломонович. – И перед вами тоже не потомственный раввин. Я до тридцати пяти лет понятия не имел, что такое Тора, Талмуд и синагога. Отец и мать, романтики-евреи, в начале тридцатых рванули из Белоруссии на Дальний Восток – строить советскую республику счастья. Помните песню: "У рыбалки, у реки тянут сети рыбаки". Это из фильма "В поисках счастья" – про таких вот евреев-энтузиастов. Там таких сумасшедших много было: из Польши, Франции, Америки и даже Аргентины. Счастья, правда, было немного. Зато родились два сына. Я и мой младший брат. Тот хорошую карьеру делал, даже возглавлял горком комсомола. А я бедовым был, озорным. Из школы дважды выгоняли, один раз ни за что. Сосед по парте швырнул тряпку к доске. Она так красиво летела, ну просто как парашют! Я, зачарованный, даже привстал. А тряпка приземлилась на учительской лысине. Кто привстал? Шаевич. Значит, он и кинул. Меня – вон из школы, но друга я не продал.

Два года целину поднимал, потом поступил в хабаровский институт и вышел из него механиком дорожно-строительных машин. Так восемь лет дома в Биробиджане и отпахал – механиком, потом главным механиком, даже на главного инженера выдвигался. Не случилось.

- Чего так? Потому что еврей?

Он призадумался, как будто вспоминая.

- Да нет. Я думаю, что дело здесь не в этом. Просто опыта было маловато, знаний. Но пятый пункт здесь вовсе ни при чем. В Еврейской автономной области еврейского вопроса не существовало. Русские, татары, евреи, буряты – какая разница? Край-то суровый, жесткий. Там главное – какой ты человек. Потому мне было безразлично, чего там в паспорте: еврей или нет. Отец, правда, переживал, когда я свой паспорт получал: вдруг вместо Адольфа Соломоновича запишусь Аркадием Семеновичем?

- Вы меня, конечно, извините, но странное у вас сочетание для еврея, вызывающее даже. Тяжело, наверное, пришлось?

Он только добродушно отмахнулся.

- Да ни чуточки. Я же довоенный. Тогда с Гитлером дружили. Только меня в честь деда назвали, производное от Абрама. В 1937-м Абрамы все из моды вышли, а Адольф – очень распространенное имя в Белоруссии и Польше. Так я и не был никогда Адольфом. В школе – Адик, в институте – Адик, на работе и в компаниях – Адик. Ох уж мне эти компании! Как вспомню, оторопь берет. Биробиджан – город маленький. Каждого второго знаешь. Каждый третий в приятелях – пили по-черному. Деньги есть, а деться некуда. Вот и пили. И однажды понял я: все, не вырвусь – так сопьюсь. А мой друг закадычный, врач, плюнул на все, уехал в Москву, устроился в "Скорую помощь" и забросал меня письмами: приезжай в столицу, только здесь и жизнь. И кинул я вещички в чемоданы, взял билет в Москву на самолет. Поездом не поехал: боялся вернуться.

Хорошо, что было лето, жаркое лето 1972 года, потому что жить мне было просто негде. Один чемодан в камере хранения на Ярославском, а другой – на Белорусском. Рубашонку поменяю – и весь день ищу работу. А все заборы в объявленьях: требуются, требуются, требуются. Только не я. Потому что 1972-й – первая волна евреев-эмигрантов. В паспорт заглянут – а ну тебя от греха подальше! Сегодня возьмем, а завтра ты рванул в Израиль. Месяц хожу без работы, два. То у друга на "Скорой" заночую, то на вокзале. Но лучше всего было на пляже, под лодкой. Тепло, уютно, хорошо. Там, на пляже, и встретил я посланцев Бога. Посланцы были молодыми парнями, с которыми познакомил меня мой друг. "А чего ты мучаешься, – сказали они. – При синагоге идет прием в религиозную школу. Прописку дают, стипендию – поди плохо. А ты еще к тому же и еврей".

И знаете, я пошел. Не зная куда, не зная зачем, но пошел. А вы бы с голодухи не пошли? Иврит! О чем вы говорите – я ничего на идише не знал! Взяли с испытательным сроком. А школа эта, надо сказать, была единственное в Советском Союзе Еврейское религиозное училище, где готовили служак для синагог. Не раввинов, а только служак. Потому что раввинов в СССР не готовил никто. В Московской хоральной синагоге в те годы служил раввин Левин, который в 1917-м получил диплом раввина, ни дня он им не прослужил и всю жизнь проработал в авиационной промышленности. И вот на пенсии он вспомнил про диплом. После него был раввин Фишман, точно с такой же биографией.

Денег нет, ходить некуда, устроился сторожем при синагоге, спал на столе, с которого слетал буквально перед утренней молитвой. А это было иногда и в шесть часов утра. И знаете, втянулся в учебу. Особенно давался мне иврит. А тут приезжает американский раввин, большой друг нашего посла Добрынина и просто очень славный человек, и заявляет, что договорился с еврейской религиозной школой в Будапеште, что те берут на учебу нескольких студентов из Союза. А только там во всем Восточном блоке готовили раввинов. И вы представляете, я поехал. Это было чудом, фантастической сказкой, Божьим провидением! Но я со своим пятым пунктом по нему же и поехал. В Венгрию! На шесть с половиной лет. Откуда и привез мою любимую жену Катарину. И вот уже двадцать два года служу Господу в этом здании – Московской хоральной синагоге, став первым дипломированным раввином за все годы советской власти.

- Жена, наверное, венгерка? Говорят, мадьярки очень хороши?

Адольф Соломонович даже обиделся. Или мне так показалось.

- Ну как я мог жениться на венгерке? Конечно же она была еврейкой. Правда, очень талантливой. Еще студенткой выиграла всевенгерский конкурс по русскому языку. Нет, еврей должен жениться только на еврейке. И ни на ком больше. Отец мой был женат на еврейке, дед, о прадедах вообще не говорю. А как же иначе?

- Подождите, ребе, но встретили вы женщину – татарку, русскую, мордвинку. Вашу, единственную, о которой мечтали всю жизнь. И что: расстаться, бросить и забыть? Так потом всю жизнь себя казнить будешь.

Он только грустно усмехнулся.

- Расстаться, бросить и забыть. Это Господь испытывает тебя. Но если ты еврей, постарайся выдержать испытание.

- О Господи, как трудно быть евреем! – воскликнул я, вспоминая свою русскую жену Ларису, с которой прожил уже тридцать пять лет.

- А вы как думали – легко? Быть евреем – это очень даже ответственно. У каждого народа есть свое предназначение на земле. Это трудно понять и трудно осмыслить. Но евреям и тут повезло. Им не надо ничего придумывать, все написано в священных книгах. "И сказал Господь: будьте царством священников". То есть учение, которое дал Господь еврейскому народу, уникально для всего человечества. И миссия еврейского народа – нести его другим народам мира. Только это очень тяжелая миссия. Если для остальных людей существует всего семь заповедей, ты исполняешь их – и ты любимец Бога, то для евреев знаете сколько? Шестьсот пятнадцать! Вы вдумайтесь в эту цифру: шестьсот пятнадцать. Причем только двести сорок пять – разрешительные, остальные все – запреты. И это правильно: хочешь учить других – совершенствуйся сам.

Я с восхищением уставился на Адольфа Соломоновича.

- И вы, ребе, выполняете все шестьсот пятнадцать заповедей? Вы титан.

А он лишь улыбнулся.

- Я пришел в религию в тридцать пять лет, со своими устоявшимися представлениями о жизни. И пережил настоящую ломку – не дай Бог кому пережить такое. И конечно, что-то каждодневно нарушаю. Человек всегда пытается доказать Богу свою правоту. Только прав всегда Бог.

- А вот скажите, ребе, за что Бог наказывает людей, которые ничего плохого и не совершали? У меня когда-то был кооператив, один из первых в стране. Работали честно, денег немерено, всех любил и всем помочь старался. Люди дачи построили, квартиры купили. Ушли – спасибо не сказали. И теперь моя русская жена Лариса смотрит иногда печально на меня и говорит: "Знала, что выхожу замуж за еврея, но то что за идиота – не предполагала. Ни дачи нет, ни счета в банке".

Теперь уже ребе внимательно посмотрел в мою сторону.

- Да нет, не похоже. – И тут он рассмеялся. – В Биробиджане у меня на экскаваторе работала бригада: русский и еврей. Так вот русский парень говорил мне: "Знаете, Адик, то, что он еврей, я еще могу простить, но то, что полный дурак, – никогда". Но вы не похожи. Это ваши предки виноваты. Плохо учились, плохо читали Тору, вот ее мудрость с генами вам и не передалась. А дедушки Березовского и Гусинского учили книги хорошо. Замечательно, наверное, учили. Потому у этих внуков результат иной, чем ваш. Но вы не расстраивайтесь. Подумаешь, дачи нет. А сын у вас есть? – спросил Адольф Соломонович и, услышав утвердительный ответ, уверенно сказал: – Сын построит. Царь Давид тоже хотел построить Храм, но не успел. Так Соломон достроил. В сыновьях – наша надежда. Они обязательно достроят Храм.

- А у вас тоже сын?

- У меня их два, – с гордостью сказал раввин Шаевич. – Один еще в школе, зато второй сейчас на тренировочном сборе в Канаде. В школе хоккейных вратарей. И я думаю – иногда молю об этом Бога, – может быть, он будет играть в команде НХЛ?

Дай-то бог, подумал и я, прощаясь с главным раввином России по версии конгресса. Только, по-моему, в НХЛ играют тоже по субботам. И как тогда стоять еврею? Трудно.