Разговоры в городе

На Покровке

«Я своему ребенку решила сделать подарок. Как раз был повод — День защиты детей, 1 июня. Я помню, как в детстве жда­ла любого праздника — дня рождения, Нового года, — и у меня всегда был список вещей: мячик, новая какая-нибудь одежда, кукла. А мой ребенок ни о чем таком не мечтает. Я говорю: «Сыночек, давай я куплю тебе что хочешь — заказывай». Он такой: «Мама, ну мне ничего не нужно». Я ему: «Ты же хотел фотоап­парат?» Он: «Мама, у меня есть два фотоаппарата». Я говорю: «Но этот будет очень-очень хороший, ты сможешь сам проявлять фотографии». Он: «Мама, меня устраивают мои мыльницы. Мне ничего не нужно. Телескоп ты мне уже подарила, микроскоп тоже уже подари­ла. У меня есть айфон, айпэд и фонарик, я ничего больше не хочу». Я предложила купить что-нибудь из одежды — он сказал, что у него не закрывается уже шкаф. Из книг — он опять отказался, потому что у него еще пятьдесят штук лежит непрочитанных. «Давай я тебе куплю классный мяч!» — говорю. Он: «У меня есть и баскетбольный, и футбольный мячи с автографами». Тогда я решила пойти на со­всем уже риск и говорю: «Хорошо, лю­бимый, я готова купить тебе приставку с джойстиком и двумя креслами, чтобы вдвоем играть. Я раньше запрещала компьютерные игры, но, если хочешь, куплю. Будешь приглашать друзей и с ними играть». И он мне сказал: «Мама, не нужно. У меня нет друзей, мне некого приглашать». Вот что мне с ним делать?»

В поезде Екатеринбург–Москва

«Ну вот, развлекал я вас разговорами, интересными и не очень. Все тайны ­рассказал. В поезде так бывает — слу­чайному попутчику все расскажешь, что хотел, и все, что не хотел. Как какие тайны? То, что я в молодости карате занимался, этого ведь никто на работе не знает. Про то, что я себя на летчика готовил, — тоже не знают. А о том, что я сейчас тематикой космоса занимаюсь, никто вообще, не то что на работе — даже моя жена не знает. А вам, видите, рассказал».

На Малой Бронной

«В четверг же был Всемирный день от­каза от курения. А еще День блондинок. И как раз так совпало, что топ-менеджеры нашей табачной компании пошли отмечать хорошие продажи. И я с ними. Мы пришли в ресторан, а там был ведущий с MTV, который, знаешь, ходит по дорогим ресторанам, спрашивает всех, кто тусуется, весело им или нет. Мы сидели за первым столиком, и как раз никто не курил. Ведущий говорит в микрофон: «А вот эта замечательная компания за первым столиком! Среди вас нет ни одной блондинки, значит, вы наверняка отмечаете День отказа от курения!» И подходит к нам. А из нас, кроме меня, никто по-русски не говорит. Все такие: «We don’t speak Russian». И указывают на меня — чтобы я с ним пообщалась. Ведущий протягива­ет мне микрофон: «Расскажите, по како­му поводу вы здесь собрались?» А я же не могу сказать: «Мы — табачная компания и в День отказа от курения празднуем наш успех, ура!» Я придумала глупый, но простой вариант: «Мы здесь отмечаем день рождения нашего Питера из Германии!» Ведущий запел в микрофон: «Happy birthday to you!», весь зал подхватил, а наши говорят: «Лена, что ты ему сказала?» Питер в недоумении: «My birthday?!» В общем, пришлось весь вечер подыгрывать этому ведущему, его шуткам и тостам. Представляешь, нам даже вынесли торт — в подарок от шеф-повара!»

В «Европейском»

«Приходим мы в «Жан-Жак» в полтретьего ночи. Саша и его друг были, конечно, «в дрова», и я тоже еле живая. Сели за столик. Мы в «Маяке» водку пили, а тут заказали пиво, и начался какой-то ад. Меня накрыло сильно, и я начала рассказывать, что мне не дают загранпаспорт. Уже два года он лежит «на рассмот­рении» — думаю, из-за папиной деятельности. Рассказываю, а рядом с нами какой-то мужик стремный давай меня клеить. Говорит: «Я же вижу, что она просто так с вами сидит». В общем, они сцепились, слово за слово — вижу: все, пора домой. Я уехала, а Саша с этим мужиком остался бухать до восьми утра. На следующий день звонит: «Слушай, а это был майор ФСБ — у него в кармане лежало удостоверение. Он снял пиджак и в туалет пошел, а я посмотрел». Ну, я не удивляюсь, что майор ФСБ сидит в четыре утра в «Жан-Жаке». Там же понятно какая публика собирается — логично, что спецслужбы караулят».

В маршрутке

«Звонит мне Таня довольно поздно и на­чинает: «Вика, как дела? Что у тебя нового?» — ну, весь этот неискренний бред. Я же знаю, что она хочет на что-нибудь пожаловаться: обычно просто так не ­звонит. Наверняка опять поссорилась с мужем. Я ей говорю: «Таня, давай ближе к делу, что с Андреем?» А она: «Вика, мне так одиноко. Андрей разбил мне лицо, мне наложили швы, сделали две пластические операции, я сижу дома, потому что в таком виде никуда не могу выйти, уволилась с работы. Может, ты меня навестишь?» У меня шок: «Таня, как это произошло? Ты написала заявление в милицию? Ты подаешь на развод?» Она удивилась: «Какое заявление? Мы же близкие люди, Вика, ты что!» И рассказала, что они праздновали чей-то день рождения, — а они же все время ссорятся, — и вот у них случился конфликт. Он ей врезал несколько раз, она потеряла сознание, и он ее отвез в боль­ницу. Врачу они сказали, что Таня упала с лестницы. А врач же не дурак — у него таких «упавших с лестницы» по двадцать человек каждую ночь, и никто не признается, что на самом деле случилось. У нас, го­ворит, после этого случая так все хорошо: тишина, покой, он мне апельсины покупает. Нет, я не поеду ее навещать, не понимаю, как так можно жить».

На Чистых прудах

«У меня был знакомый, из поволжских немцев, художник. У него нашлись родственники в Германии, какие-то аристократы. Он ездил к ним в гости, в настоящий замок, у них свой парк и все такое. Он говорит им: «Ну и вы к нам в Москву приезжайте». Он просто из вежливости сказал, а они через некоторое время присылают письмо: «Мы купили билеты на следующий месяц». Он долго думал, как их встречать, потом решил, что каким-нибудь «Пушкиным» их все равно не удивишь, и решил устроить им настоящее московское богемное застолье. Ну там килька в томате, баклажанная икра, картошка в мундире, ну и, естественно, водка ведрами. Они от всего этого были в совершенном восторге».

В метро на эскалаторе 

«Я вчера возвращался домой поздно вечером, часов в одиннадцать. Поезд на каждой станции стоял по пять минут. И вот стоит он, а водитель объявляет по громкой связи: «Во втором вагоне драка. По­лиция, во второй вагон». А напротив меня сидят три мента толстых — с пивом, все как положено. Сидят, не двигаются. Во­дитель еще раз объявляет. Я им говорю: «Ребят, слышите, полицию зовут». А они мне: «А в метро своя полиция, нас это не касается, мы городские». Вертикаль в действии, короче».

В сквере у метро «Динамо»

«У нас детскую площадку залили бетоном. Вот взяли и залили за один день. Я выхожу с коляской вчера, а там табличка: «Работы ведет такая-то компания, реконструкция детской площадки». Хорошая реконструкция: теперь съезжаешь с горки — и лбом о бетон. Упал с качелей — сотрясение мозга как минимум».

В мужском туалете ГЗ МГУ

«Говорят же, что журфак — ПТУ при МГУ. Там реально очень странные люди учатся. Девушки — другой разговор, с этим все в порядке. А так, не считая девушек, на журфаке учатся в основном сынки и олимпиадники из Оренбурга. Я те­бе серьезно говорю, у меня приятель на третьем курсе. Там полная халява, девушки все работают в газетах со вто­рого курса и учат английский, парни играют в футбол три раза в неделю и курят на крыльце. И так пять лет, ­прикинь?»

На подмосковной даче

«Когда мы в 1968-м ввели войска в Чехословакию, я служил в танковом батальоне. Нас все люто ненавидели, и было целое движение — ложились под гусеницы, типа только через наши тела дойдете до Праги. Так вот мы такой способ придумали, ти­па едет на тебя танк медленно-медленно, со скоростью три километра в час. Ну ты лежишь себе на шоссе довольный. А когда остается метров двадцать, танкист резко газует и с ревом на тебя прет. Тут, конечно, все от испуга вскакивали и отбегали. А мы веселились ужасно. Так и доехали до Праги. В прошлом году тоже туда ле­тал, кстати, по магазинам. По старым местам прошелся».

У храма Христа Спасителя

«Слушай, если я еврей, то ты просто раввин. Еще раз объясняю, бабушка моего папы с маминой стороны — старая московская еврейка с Арбата, это факт. Мама папина, значит, тоже. Ну и папа формально, хотя он уже только на четверть еврей реально. А я даже по еврейским законам не еврей. Если я еврей, то и вся Москва евреи, кроме дворников. Тут тогда русского или там хохла вообще ни одного нет, если так считать, что хоть чуть-чуть, так сразу еврей».