Разговоры в городе

«Мужики — они трех видов бывают. Самая низшая ступень — это «кишка». Такой любит поговорить, весь из себя философ обычно, манеры хорошие. Но он абсолютно к действию не способен. Он мечется, болтается туда-сюда, пони­маешь? Положиться на него нельзя. По­том идет — и это уже намно-о-го выше — «конкретный пацан». Что это такое? Футбол, beer. Он очень хороший, добрый. Но не очень далекий. И ты знаешь, не­множко в сторону быдла есть у него. Ну, гопник немного. А идеал — это «олигарх». Но здесь не деньги главное, а все-таки психологическое наполнение. «Олигарх» от всех типов берет понемногу, но толь­ко положительное. А от себя привносит искру успеха. Он знает, что надо делать, и делает без соплей. Ходорковский такой, мне кажется. Прохоров… вряд ли. А у нас на работе — Игорь Ларионов».

____

«Мы в детский сад Гошу уже год устроить не можем. А почему? Потому что приезжие, с Урала. Нам говорят: приоритет — москвичи и дети милиционеров. А мне вот не повезло родиться ни в столице, ни ментом! Хотя в Москве мы с женой уже 15 лет и налоги платим, между прочим. Какой-то фашизм, в общем. В сентябре прошлого года встали в электронную очередь в детский сад. А потом знаешь, что оказалось? Что мы в этой очереди с сентября 2012-го значимся. Сбой в системе, видимо, но никому ничего не доказать. А в другой очереди Гошка был третьим недавно, а сейчас 126-й. Это, наверное, полицейское отделение какое-нибудь ­разродилось в районе». 

«Свадьбу гуляли детишки. Из Вологды приехали целой гурьбой, набили семь номеров, в каждый по пять человек. Шу­ра устал койки таскать: туда-сюда, туда-сюда. Вообще, кому надо из Вологды в Москву зимой тащиться, чтобы свадь­бу гулять? И невеста такая — бр-р. Бабеха бабехой, говор такой, и двух слов связать не может без мата. Вечером вернулись, я уж не знаю, откуда они вернулись, но все пьяные. Кричали в коридорах, ходили по номерам. У всех двери нараспашку. Пыталась их утихомирить, но они притихнут на минуту — и опять орать. Я уж не стала вызывать охрану: вроде не ломают ничего, никто, кроме меня, не жалуется — все равно на ночь только. Я, значит, сижу, уже хотела к себе идти спать, а тут около часа на меня выскакивает парень, говорит, что жених. Невесту он потерял. А я ему что? А потом нашли, ага, — на шестнадцатом она была. Танцевала перед мужиками, а они думали снять ее. Но жених прибежал. Вот-те свадьба, пускай уж твой сынок подумает лучше». 

«Алло, Лена? Я еду уже. Да, скажу честно: выпил. Но — буквально немного, было очень холодно, мы с Максимом взяли бутылочку согреться. Чаем согреться? Не, чай там не продавали вообще. Ну продавали, но за чаем такая очередь была длинная, а в магазин — никого. Что ж было делать-то».

____

«Говорят, уже скоро привезут чистых (порода лошадей. — БГ). Через месяц-полтора. Тебе б, небось, Бора, а? Серебряного Бора? Старый он уже, фиг тебе, а не Бор. Выиграл? Да что он там выиграл, дурак ты старый. Не повезет Чугуевец Бора, а вот Мату Хари повезет, точно тебе говорю. Да фиг с ним, кто кого повезет, все равно только к дербям все съедутся. Кадыровские приедут, посмотрим, кого Рамзан наш Ахматыч привезет».

«Ты лучше мне скажи: кому вообще надо так свою жопу подставлять?       Читать дальше

Смотри, мы с тобой где работаем? В Гостинке и Ма­неже. Другие компании там же и еще на других объектах из той же оперы. Все самые жирные заказы оттуда. А чье это? Государственное, не частное же. Это как Кремлевский дворец. Так вот, я на митинге был, видел, что за аппаратура у них. Это точно какая-то контора делала. Кто за это взялся? Представь, мы все обслуживаем государственные учреждения, а это антиправительственный митинг. Там Путина посылают, а мы с тобой в Манеже его неделю назад видели на съезде «Едра». Если бы мы на митинге звук ставили, нам бы ни одного заказа они больше не сделали. Вот и я спрашиваю: кто ­ставил звук?»

____

«У нас на работе одна экземплярша есть, она пьет только шампанское. У меня не­давно день рождения был, и клиентка мне как раз шампанское подарила. Дорогое, в коробке. А на общий стол я принесла коньяк и закуску. Ну вот, сели, открыли коньяк. Пакет с подарком стоял у меня на столе, рядом. Все коньяк пьют, а Лен­ка эта отказалась и демонстративно так говорит: «Я бы шампанского выпила…» Мы с девчонками потом очень возмущались. А на свой юбилей Ленка принесла какую-то кислятину розовую. Не шампанское, а черт-те что. Одну бутылку на весь коллектив, на 10 человек! Плюс по 12 рублей апельсины, которые два года, наверно, в магазине лежали. Она мне сама хвасталась, что по дешевке купила, а потом, видимо, забыла и на стол их выложила». 

«С детства терпеть не могу зоопарк. А теперь мимо него каждый день приходится ходить на работу. И меня тошнит прямо: запах начинается за полкилометра до «Баррикадной»! Как там люди живут? Вроде центр, а я бы под дулом автомата не согласилась там жить. День и ночь ды­шать этим всем. А они ведь еще и кричат все разом, наверно. Спишь себе, а рядом какой-нибудь сурикат надрывается».

____

«Она мне говорит: я ничего не ем, ничего не ем, я на диете. Прихожу на работу: сидит, значит, одна и жрет втихаря сардельки холодные! Прямо из холодильника. Увидела меня — как хлопнет дверцей, а глаза злые-злые, как будто я ее с любовником застукала». 

«8 марта пошла в салон красоты маникюр сделать. А там девушка и парень сидят рядом, педикюр у них, ноги в тазу, а лица просветленные такие, радостные. Наверное, решили подарок друг другу сделать. 9 тысяч потратили. Еще туда пара ходит: дама пожилая мужа своего тоже на педикюр приводит. Сама ничего не делает, но приходит его поддержать — а то ему страшно, не по себе. Сидит рядом с ним молча и за руку держит». 

«Представляешь, мою фотографию напечатали в японской газете. На Болотной в декабре к нам подошла женщина, переводчица, и попросила поговорить с японцем. Тот оказался журналистом. Короче, они нас с подругой сфотографировали и прислали ей газету на днях, она дала им свой адрес. Куча иероглифов и наши лица посередине. Из понятного — только слово «Осака» на английском». 

«Вано не сдержался. Вчера к нему в обезьянник ходил. Короче, он с электрички выходит на Павельце. Проголодался, хотел сосиску в тесте купить. Подходит к палатке, просит сосиску. К нему сзади какой-то карлик пристраивается (ну ты Вано знаешь — рядом с ним все карлики). Говорит: «Пошел на х…, я тут стоял». Ваня не понял, че происходит, почему карлик его посылает. Он к нему поворачивается и просит повторить. Тот ему: «Че те повторить! Ты знаешь, кто я?» Ваня не знал и сказал, что ему пох…, кто он такой есть. «Морозко меня зовут», — говорит карлик и опять посылает Ваню. «Еще разок повтори», — Ваня говорит, а тот е…нат повторяет. Ваня ему фигак два раза прямо в нос, Морозко упал, Ваня на него пистолет, придурок. Открой рот, говорит.      Читать дальше

Морозко понял, что лучше не е…ать вола, и открыл. Запихивает ему сосиску в тесте в рот и пистолет тоже. И просит еще разок повторить Морозко, что он сказал. На него менты сразу ки­нулись и скрутили втроем. Вообще, ему хорошо впаять могут. Но у него дядя полковник, отмажут как-нибудь». 

____

«В США вообще нет туберкулеза. Я знаю историю о том, что один русский эмигрант с туберкулезом приехал в США — его посадили в тюрьму, чтобы других не заражал. Они в 1970-х годах построили хорошие больницы с зоной отчуждения 5 километров и реально там излечивали. А не так, как у нас, — лежит в больнице тетка из Владимирской области, и каж­дые выходные ее отпускают домой. Она с открытой формой едет в поезде, в электричках, и всем по фигу, кого она еще заражает по пути». 

«У нас в районе в муниципальные депу­таты баллотируются какой-то Кукушкин и еще кто-то с такой же невзрачной фа­милией. Один знакомый политтехнолог говорил мне, что они все меняют фамилии, чтобы, во-первых, были славянские, а во-вторых, незаметные, лишнего внимания чтоб не привлекать. Просто в бюллетене увидел, галочку поставил и забыл. Не знаю, я, уж если менять фамилию, сделал бы какую-нибудь прикольную. Голосуй-за-меняев, например. Или Великий. Или, на худой конец, фон Гриндберг-Колымеев». 

«Самое ужасное в Москве — это весна. Ты не понимаешь, потому что на машине ездишь, тебе все времена года одинаковые. А я на метро. Каждую весну убиваешь одну пару обуви как минимум. Надел замшевые ботинки позавчера. Проходил полдня — все, можно выбрасывать. Грязь эта московская не отмывается, там все вперемешку. Снег, собачьи какашки, реагенты. И всегда все на ноги наступают. Москвичи ужасные свиньи, никогда даже не извиня­ются. А такие, как ты, когда проезжают на машине, всегда норовят еще из лужи окатить пешеходов». 

«Ходил на антикварный салон в ЦДХ. Там тетки в мехах и с сумками, от кото­рых прямо веет долларами. Выхожу на улицу. Во дворе — дорогие машины, водители играют в телефоны. А чьему-то охраннику ужасно в туалет захотелось вдруг. Он попросил его пустить в ЦДХ, но у него на рамке пистолет запипикал под пиджаком. Ему говорит тетенька: «Металлические предметы выньте». Он начинает ругаться, мол, как же он пистолет у нее оставит. Они там долго ­препирались, не знаю, чем кончилось». 

«У меня есть приятель, француз. Он пять лет работал в Москве, но по-русски знал две фразы: «Улица Лизы Чайкиной, пожалуйста» и «Я какал тебе на голову». Вторую фразу он сказал в русском консульстве в Париже, когда пришел за визой и его заставили ждать два часа. Теперь вот жалуется, что режим Путина не дает ему визу, потому что он был проводником свободы и демократии». 

«У моей жены три крестных ребенка, помимо наших двух родных. Она по мо­лодости согласилась стать их крестной матерью и всю жизнь к этому очень от­ветственно относится. Старшему уже восемнадцать, девочке — семнадцать, и младшему около семи лет. Она покупа­ет им подарки, вещи, на выпускной уже отложила. Будет лежать у нас 5 тысяч на еду, и придет Леша, старший, — так она возьмет все и ему отдаст. Такое у нее отношение к ним доброе. А мы потом сидим без денег. Я говорю: «Ты ему мень­ше не могла дать?» Она говорит: «Это мои дети». А мне мяса не на что купить. Это нормально вообще — 5 тысяч отдать? А до этого еще 3 тысячи. Офигеваю просто от этого. Такая у меня жена. Ответственная, б…дь. Надоело».