Разговоры в городе
Гадалка, возвращающая водительские права, зараженные банкоматы, белые медведицы — роженицы и Иван Грозный, сбивающий сосульки. БГ продолжает подслушивать, о чем говорят в Москве
«Ты вот знаешь, почему Путин до сих пор не ушел? Почему он не спасается, пока не поздно? Он хочет жить вечно. А сейчас ведутся исследования — как обеспечить человеку бессмертие. И Путин это знает. И знает, что только его пост даст ему возможность эту технологию заполучить. Он ждет. А как еще объяснить эти риски? Он же понимает, что идет по пути Каддафи. Но риск того стоит. А системе это, конечно, совершенно не надо, не надо его кормить, он ведь всю систему за собой к Каддафи тянет. Путина хочет только Путин. Но его боятся. Он всех за яйца держит. Это безумная логика, но только она дает ответ, почему он не уходит».
«Я в декабре ездил в Александров. Там везде огромные сосульки, Матвиенко отдыхает. Свисают с крыш и плавно переходят в ледяную корку на земле, получается такая решетка из ледяных прутьев от крыши до земли. Короче, они там эти сосульки отбивают напротив входа в здание.
Но знаешь, что меня ранило в самое сердце? Их сбивают только на уровне двери. А остальная часть, то, что выше двери, остается висеть. И весной, разумеется, падает. Ты будешь ржать, но, знаешь, я тогда подумал, нам реально нужна сильная рука, Иван Грозный. Как еще эту дурь и пофигизм вышибить, я не знаю».
«Вчера мне в фейсбуке написала знакомая. Она работает в одном архиве, мы вместе с ней делаем книгу для Принстонского университета — и вдруг говорит, что ищет работу. Я вообще не сильно удивился, потому что нормальные молодые люди, если и работают в архивах, то на каком-то диком энтузиазме, а он рано или поздно заканчивается. Но для приличия спросил, в чем дело, — оказывается, с нового года в России запустилась очередная государственная реформа всех архивов и музеев. Смысл ее в том, что теперь сотрудникам запретили получать гранты, а все, что архив зарабатывает вне бюджета, уходит в госказну. Короче, в архиве она теперь может получать от 8 до 15 тысяч в месяц. Ну и все, привет».
«А я тебе не рассказывала про Наташу? В общем, она давно хотела с детьми съездить в Барселону. Решили еще за полгода ехать на весенних каникулах, купили билеты. И тут — бац — каникулы переносят из-за выборов, и получается, что билеты у них на учебное время. Ну, ты Наташку знаешь. Она сняла на камеру все объявления о переносе каникул, приходит к директору и говорит: «Объясните мне, пожалуйста, почему каникулы перенесли на выборы. У меня включен диктофон». Короче, она заставила вернуть каникулы на прежние даты и едет в Барселону теперь».
«Я стою в пробке на Садовом, по дурости поехал в семь вечера. Стою, значит. И так пробка, так еще одну полосу перекрыли зачем-то — сволочь какая-то, наверно, домой ехала. Короче, простоял я там сорок минут, сигареты закончились, музыку слушать надоело. Достаю новый айфон, мне в январе девушка подарила. Спрашиваю у Siri: «What a fuck do I do in this bloody city?» А он такой, короче: «В двухстах метрах от вас есть кофейня». Этот говорильщик — правда классная вещь, ни хрена не полезная, зато очень смешная».
«Я делал фотографии дома Нирнзее для Большой российской энциклопедии. Зашел в дом напротив, поднялся на несколько этажей и стал фотографировать через окно с лестничной клетки. И тут из квартиры выходят трое мужчин. Один, видимо, хозяин — я это понял по тому, что он был одет в одни трусы, а двое других были в уличной одежде — видимо, уходящие гости. И буквально с порога начали очень жестко допытываться, как меня зовут, типа. Начали жестко так меня спрашивать, хотели узнать мое имя, типа, я готовлю покушение. Действительно, с какой целью еще можно фотографировать? Очень недружелюбно со мной разговаривали, выкручивали руки. Я даже подумал, грабители, но скорее наоборот — хорошие, бдительные горожане. Они сказали: «Если здесь кого-то завалят, мы тебя потянем». Я думал, на таком языке только в сериалах говорят».
«В Москве все почему-то думают, что зоопарк на зиму закрывается, и перестают ходить — а это на самом деле совсем не так, мы всю зиму работаем. У нас в конце ноября две белые медведицы родили медвежат и всю зиму продержали их в маленьких темных комнатках, которые специально сделаны в вольерах, это у них вроде как берлоги. Так что мы их еще сами не видели. Но там стоят камеры — плохо видно, вроде бы их четверо, двое у одной, двое у другой. Скоро медведицы должны уже будут выйти вместе со своими медвежатами, этого весь зоопарк ждет».
«Нельзя сказать, что прям нельзя выжить историку или там любому гуманитарию. Я вот с декабря зарабатываю тысяч шестьдесят. Из них половину репетиторством — нашел троих учеников, — половину в школе. Это нормально по московским меркам, да ведь? Ну то есть не то чтобы с жиру бесишься, но на жизнь хватает. При этом не делаю ничего плохого и занимаюсь интересным делом, в общем-то. А вот Андрей, помнишь его? Он остался в университете, работает на кафедре. Так вот ему реально жить не на что, он еще и женат к тому же. То есть, если ты историк, или филолог, или что-то такое, ты вполне можешь нормально зарабатывать. Только если не будешь заниматься наукой, понимаешь? Это еще хуже, чем у всяких химиков, они могут хоть коммерческие какие-то вещи в рамках науки делать. А какая может быть коммерческая филология? Вот тут новость была: в МГУ профессорам повысили зарплаты. Да, повысили. Теперь чуть больше тридцати тысяч. То есть это получается моральный выбор такой: либо ты уходишь из науки, либо живешь совсем-совсем бедно».
«Смотрите, какая получается штука. По закону выборы должны были проходить в воскресенье, 11 марта. Но в этом году 8 марта приходится на четверг, поэтому там, как обычно, все переносят, и 11 марта оказывается рабочим днем. Поэтому выборы будут на неделю раньше, 4 марта. Но есть люди, которые 4 марта еще не будут иметь права голосовать, а 11-го — будут. Ну, это те, кому за эту неделю исполнится 18. Ну то есть понимаешь? Тебе, допустим, в этом году исполняется 18 лет, ты впервые в жизни можешь проголосовать — а хрен там. В следующий раз, считай, только через шесть лет. Непонятно, сколько именно этих подростков, но понятно, что много — пусть даже большинству наплевать, но есть ведь и идейные! Вроде бы чушь, а кому эту историю ни расскажу — все почему-то очень живо реагируют».
«Многие стали носить в кошельке или там в кармане специальные тряпочки или салфетки, и когда идут к банкомату или автомату с кофе или еще что-то такое, то не трогают кнопки пальцами, а только сквозь тряпочку. Считается, что кнопки банкоматов и всяких автоматов с едой даже грязнее, чем поручни в метро. На самом деле, если вдуматься, их же вообще не моют с тех пор, как установили, не говоря уже о дезинфекции. Я тоже подумала такую тряпочку завести».
«У нее папа работал в органах. Она вышла тоже за спецназовца какого-то. И он ей на первой встрече говорит: «Я убил столько-то людей. Если у тебя с этим проблемы, скажи». И ни фига, хотя у нее и два высших и она совсем не в папу, живут уже три года вместе. Она искусствовед, он спецназовец. И, что интересно, даже сейчас не ссорятся. Оба против Путина, хотя он и не ходит на митинги — просто по армейской привычке ненавидит «этих пидорасов».
«Все-таки наши дети — плоть от плоти эпохи потребления. Сашка мне говорит: «Мама, ну что поделать, я все время все хочу. Только и вертится в голове — «купи-купи». Женька ей тогда: «Сашенька, ты же почему хочешь это все иметь? Чтобы оно было у тебя, с тобой осталось? А ты говори себе: «Я хочу это запомнить». Ну, хочешь, будем фотографировать?» Она тогда через какое-то время жалобно: «Папа, давай запомним это мороженое…»
«Я, блин, болею за «Динамо» чуть ли не со времен Льва Яшина, впервые там побывал году в 1966-м. Нет, понятно, что на историю теперь всем наплевать, но зачем стадион-то сносить? Это, конечно, хорошо, что для динамовцев построят новый, я бы на него тоже пошел, если доживу, но сносить, а, сносить зачем?! Вот «Арсенал», к примеру, когда строил новый стадион, старый «Хайбери» превратил в жилой комплекс, распродал в нем всякие помещения и квартиры и заработал кучу денег. Почему нельзя было так же сделать? Почему, даже если самый крутой проект, куча денег, западный архитектор и все такое, все равно надо как-нибудь да поднасрать?!»
«Гадалка эта сейчас очень модная в Москве. Точнее, она себя называет «психолог». К ней стоят ночами в очереди. Наша машина была пятой — считай, если по четыре человека в машине, уже двадцать. А она принимает только пятнадцать человек в день, каждому строго по полчаса. Так вот, мы приехали в четыре утра и попали только в обед. Ну что, офисное помещение, сидит изможденная женщина в черном, ничего такого на стенах нет. Смотрит на тебя стеклянным взглядом, а потом начинает рассказывать. Иногда сама, но ей лучше вопросы задавать. Знакомые, кто к ней ходил, говорят, что все работает, — они спрашивали, когда въедут в новую квартиру. Про разное все узнают: кто-то про бизнес, я вот спросила про права — говорит, в марте вернут, и малой кровью. Ну, посмотрим…»
