Разговоры: Наталья Мещанинова

?— Многие даже не знают, что у сериала два режиссера, а раньше было три. Не обидно?

— Это же проект Леры (Валерии Гай Германики. — БГ). У меня нет опыта игрового кино. Я пришла на площадку — я не умела работать с актерами. Не умела проводить кастинг. Училась этому там. Мне кажется, что в рамках этого проекта я тоже — Лерин проект.

— Сложный вопрос. Может быть, не задумывались, насколько это интересно. Может быть, у многих очень неприятные воспоминания связаны со школой. У кого-то она остается неотрефлексированным периодом жизни. Это же такие святыни — образование, медицина, культура. Говорить честно о том, что чувствуешь по отношению к ним, — для этого нужна смелость. Когда обрушивают святыню, возникает протест. И реакция такая, потому что вскрываются болевые моменты… Я вообще с подозрением отношусь к людям, которые говорят про школу как про самый светлый период. Почему? Ему там правда было хорошо или он идиот? Не спорю, там много и хороших вещей происходит, много учителей, которые становятся друзьями для своих учеников — по-настоящему, глубоко. Но мне кажется, что у каждого нормального человека со школой связано много неприятных воспоминаний.

— Во взрослом возрасте всегда хочется прийти на встречу выпускников и сказать: «Я крутой, у меня «Тойота-Королла»!» Отомстить тем неудачникам, которые гнобили тебя. Мне кажется, «Одноклассники.ру» — для этого.

— Германика, кстати, в старших классах в школу не ходила — училась дома.

— У нас с ней похожие истории, если честно. Я закончила едва-едва девятый класс, меня отовсюду выгоняли. Я занималась греблей на байдарках, мне казалось — буду профессиональным спортсменом. Сборы, соревнования, тренировки по два раза в день — в журнале все время стояло «н». Десятый-одиннадцатый класс закончила экстерном. Я поменяла много школ, у меня собирательный образ — очень хорошо помню ощущение. Судить о том, что хорошо, что плохо, — не наша задача, не режиссеров. Мы с Лерой хотим восстановить картину, которую видели в своем детстве, поэтому и снимаем в настоящей школе. Наши актеры ходили на уроки, смотрели, как себя ведут дети, учителя, какие у них реакции друг на друга. И как выглядит школа в том числе.

— В туалете по-прежнему нет дверей на кабинках?

— На кабинках действительно нет две­рей, их там не было никогда и никогда и не будет.

— У вас с Лерой все же уже большая дистанция со школьниками — возрастная. Не боялись ошибиться, чего-то не угадать?

— Нет. Мне кажется, что люди — они не другие. Меняется среда, темп, речь, внешность. Область чувств остается неизменной со времен… я не знаю, Сократа. Если тебе сказали: «Жирная дура!» — то реакция будет одна и та же и десять лет назад, и сто. Мы старались коснуться области чувств, поэтому это выглядит как оголенный нерв. Брали типовых, хрестоматийных персонажей, чтобы узнавание возникало сходу.

— Как вы думаете, «Школу» снимут с эфира или вы закончите работу?

— Думаю, что мы доснимем до конца. Люди просто привыкнут.

— Вы вообще могли предугадать, что резонанс будет настолько громким?

— Я поняла, что основная проблема не в том, что это «неправда», а в том, что это показывают по Первому каналу. Многим кажется, что у телевизора основная функция — воспитательная. Какие примочки прикладывать к какой опухоли, какие продукты покупать, как выяснять отношения… Вектор движения понятен. А тут им показывают «Школу». Это что, официальная позиция власти? Чему меня учит этот сериал? А он ничему, ничему не учит. Не объясняет, что хорошо, а что плохо. Нужно самому понимать, делать выводы, а это зрительская работа, к которой многие оказываются не готовы.

— Многим еще непривычной показалась эстетика. В частности, то, как вы снимаете — дрожащая камера, съемки снизу… Как вы выбираете манеру съемки?

— Все зависит от содержания сцены. У нас есть кадр, когда один мальчик ищет другого, чтобы избить. Мы сняли его снизу, как в «Триумфе воли», — это обусловлено его намерением, его состоянием духа. Мы снимаем из-под парты, когда мальчик дает таблетки девочке, — и мы находимся там, где находится их тайна. Мы старались создать ощущение того, что часть кадров снята непрофессиональной рукой человека, впервые взявшего в руки камеру. Так сокращается дистанция между героем и камерой — она оказывается не только наблюдателем, но и участником. Ни я, ни Лера — не Владимир Ильич Ленин, мы не делаем революцию, разве что культурную. Для меня «Школа» — это прорыв эстетики, которую я дико люблю. И мне всегда было обидно, что у нас ее никто не видит, не понимает.

— Реализм?

— У нас табу на реальность — она тщательно скрывается. От этого у художника возникает желание как-то все-таки это пробить. В современном искусстве время диктует правило, чтобы возникал ­реализм.