Райская птица

Иллюстрация: Miriam Ivanoff

— Куда вы пропали? Целый год вас не было видно.

— Делала то, что всегда хотела делать. Когда я работала, мне казалось, что жизнь проходит мимо и что я ничего не успеваю, и я всегда представляла себе такую картинку: пляж, маленький дом, книги, ничегонеделание, расслабление — это то, чем я реально занималась. Просто жила.

— Понравилось просто жить?

— Мне всегда казалось, что я в 30 лет закончу работу и уйду на пенсию. И тут я поняла, что ничего не делать — для этого отдельный талант нужен.

— И огромная воля.

— Нужно быть уникально одаренным человеком, чтобы уметь жить красиво, чтобы просыпаться в 12 и при этом никуда не спешить, потом долго готовить завтрак, потом гулять где-нибудь в парке, наслаждаться природой и размышлять о жизни. Я в какой-то момент заскучала по офису, по режиму, по стрессам.

— Как моя подруга после долгого празднества сказала: какое счастье, что завтра нужно идти на работу!

— Я вот пришла к этому. Я рвалась в офис, когда я начинала в Bazaar работать, когда надо было строить. Я люблю строить или из кризиса выводить. И новый мой проект — журнал Tatler — оказалось тоже безумно интересно делать: мы начинаем с нуля, полная свобода, белая страница, нужно вылепить какой-то новый мир.

— Ваш Tatler будет похож на то, что выходит в Лондоне? Журнал для старых денег и старой аристократии?

— Вообще другая история. Это очень инсайдерский журнал про людей, про высшее общество. Я не люблю эту формулировку: наше высшее общество — очень-очень относительно высшее. Все любят светскую хронику, эти веселые картинки, но когда начинаешь в них копаться, понимаешь, что это поверхностный мир, который замкнут сам в себе. Неинтересно. Я хочу делать актуальный городской журнал, где стираются грани между положением в обществе, материальным достатком и родом занятий. Наше издание — про людей, которые делают интересные вещи. Для меня английский Tatler воплощает Лондон, здесь это не актуально. Да и тема Рублевки уже не интересна. Лет пять назад богатые русские люди вызывали какой-то ажиотаж, сейчас писать о них немножко пошло. Тема уже ушла в шоу-бизнес и непонятные книжки. Все пресно и скучно. В то же время есть новое поколение детей из хороших семей, они получили образование в Швейцарии, в Лондоне, в Америке, долго там жили, и они совершенно по-другому воспитаны, образованы. Они часто возвращаются в Москву, потому что здесь интересно, потому что здесь много возможностей именно для молодых. Это уже не новые русские, а их дети, дети политиков, они космополиты, они вхожи в любое общество, они, если говорить о внешности, могут сочетать очень дорогие вещи с вещами за три копейки. Это люди, которые себе многое могут позволить, но деньги для них не главное. Они, конечно, дают свободу, но не пытаются деньгами добиться уважения.

— Картина невероятно идиллическая. Да и прослойка этих людей так тонка, что у вас получится средство немассовой информации.

— Я всегда придерживаюсь такого мнения, что лучше начать с десяти людей, которые в это поверят, — потом их станет двадцать, потом тридцать, — чем пытаться обхватить массы и сделать то же самое, что и все остальные.

— Вам тоже, как и тонкой прослойке богатой молодежи, надоели деньги?

— Деньги сейчас уже ничего не решают. После какого-то определенного момента, когда ты обеспечиваешь свой минимум или живешь на среднем уровне (скажем, когда ты можешь себе позволить пойти в салон красоты два раза в неделю), приходишь к черте, за которой уже начинаешь с жиру беситься: купить не одну кофточку, а десять.

— Вы правы, конечно. Но звучит — как глава из учебника по благовоспитанному поведению.

— Люди очень богатые, как правило, скромны: носят простые часы, практичную одежду и совершенно не стремятся демонстрировать свой достаток. И как правило, им скучно: у них недостаток интересных людей вокруг, недостаток интересных тем для общения. Деньги — это вообще не важно. Я не отношу себя к этому кругу. Мне многое досталось от рождения и многого удалось достичь, у меня не было проблем с деньгами каждый день. Для меня они изначально имели мало значения.

— Когда вы уходили из Harper’s, казалось, что весь мир гламура вам надоел. Вы прямо-таки опростились и поменяли систему ценностей. И вот прошел год, и вы работаете в самом глянцевом издательстве.

— Я всегда довольно осторожно относилась к нашему светскому обществу — и в качестве образа жизни его правила для себя не принимаю. Мне надоело ходить на все эти мероприятия. Для меня мучение стоять с бокалом шампанского и пытаться вести какую-то светскую беседу — невыносимо и неинтересно. Для меня очень важно качественное общение с близкими друзьями, многие из которых светские люди, а многие вообще никакого отношения к этому миру не имеют. Не могу сказать, что я восстала против гламура, но формат Harper’s, который я на самом деле и создала, воспевал это светское общество, он жил этими мероприятиями, этими персонажами. Я устала не столько от этого мира, сколько от журнала, мне показалось, что он стал очень узким и неинтересным. И сейчас я думаю, что глянцевый журнал должен быть более искренним, он должен рассказывать не про светское общество, а про людей. Мне бы хотелось, чтобы в нем были истории реальных людей, дневники, рассказывалось, что люди думают, как они себя ощущают.

— Вы тоже, говорят, ведете дневник.

— Для меня дневник — это книга жалоб. Я не люблю жаловаться ни близким, ни друзьям, а в дневнике можно все сказать: что я переживаю из-за этого, и вот то не так, это плохо, а это вообще ужасно. Перечитывать его не люблю, потому что получается образ очень депрессивной девочки, которой всегда плохо. Ведь когда тебе хорошо, в дневнике не пишешь, а просто живешь. И я, конечно, это никому не дам читать или тем паче публиковать.

— В слабостях своих не признаетесь никогда.

— Это от американского и потом английского образования. Там всегда улыбка и все о'кей, а русские склонны пожаловаться.

— У вас русский характер или кавказский?

— Меня никогда не воспитывали в строгих кавказских традициях. Но также не могу сказать, что я русский человек, потому что многие вещи для меня странны и не очень комфортны.

— Вы о чем?

— Люди здесь очень серьезно к себе относятся. Забавно, как они беспокоятся о своем имидже, что подумают. Им не хватает юмора в отношении к себе.

— А вам?

— Я очень серьезно всегда к себе относилась, я была страшным перфекционистом. Но это еще и влияние Америки. Я помню, как я в школе однажды попросила списать, ну как в Москве принято. Одноклассница на меня посмотрела такими глазами, что, мол, ты с ума сошла, как можно! Там с детства всех воспитывают, что ты сам за себя и сам должен быть самым лучшим. И мне всегда раньше хотелось быть сильнее, выше, мудрее — и все остальные слова с окончанием «-ее». Сейчас я уже спокойнее к себе отношусь, довольна собой, тем, что я из себя представляю к 28 годам. Научилась просто жить. Без надрыва и желания все улучшать. Проще стала гораздо и к жизни, и к людям, и к себе относиться. У меня скоро день рождения, и, я помню, раньше накануне у меня всегда был мандраж: как год прошел, а что я сделала, чего я добилась, куда дальше? Сейчас нет. Просто получаю удовольствие от процесса, встаю утром, еду на работу, вечером встречаюсь с друзьями. Куда-то бежать уже не хочется.

— А что сейчас модно, если не говорить о покрое юбки?

— Тенденция последнего времени очевидна: люди стали относиться друг к другу трепетнее, теплее и внимательнее. Вся эта тема благотворительности, часто усыновляют детей. Потом тема духовности и саморазвития: спа, йога, медитация. Больше стали думать о здоровом образе жизни и духовности. Духовность появилась, очевидно.

— То ли вы оптимист, то ли вы розовые очки носите.

— Ну а как иначе? Просто выбираешь какую-то свою правду и окружаешь себя людьми, которые с ней согласны. Создаешь какой-то свой мир. Можно смотреть и видеть, как все неправильно и как все плохо, но, с другой стороны, мне кажется, лучше от этого абстрагироваться. Опять же, самое главное преимущество денег в том, что ты можешь позволить себе абстрагироваться от многих вещей и смотреть на что-то приятное.

— За большие деньги можно не замечать, что происходит в этой стране.

— Например, так. В этом отношении деньги, конечно, плюс. А что касается массовой культуры потребления, юбочки-кофточки, — люди стали скромнее.

— Но почему таким необходимым стал институт звезд, почему без гламура никуда, хотя все же на него и плюются?

— Все хотят верить в сказку. Гламур — это сказка нашего времени. Если ходить по улицам — все серое, люди серые, страшно. На самом деле гламур — он очень маленький, простому люду его не заметить. Те же герои гламура — они простые, для них это работа. Ксюша Собчак работает как лошадь. Она получает большие деньги и много вкладывает энергии в работу. Она продает сказку про то, что есть люди, которые живут красиво, наряжаются, ходят по презентациям, поют и целуются. Приходит с работы какой-нибудь офис-менеджер, садится перед телевизором, и ему есть о чем мечтать.

— Но вы в этом построении домика Барби больше не принимаете участие?

— Bazaar действительно создавал эту сказку, и меня обвиняли в том, что я пишу про своих подружек. Потом про них стали писать все, они стали узнаваемыми лицами. Так же и сейчас — мы хотим начать писать, может, о не самой заметной прослойке людей. Но Рублевка-то уж точно всем надоела.

— У вас изменились друзья?

— Не изменился круг друзей, но сами друзья изменились.

— А с кем бы вы хотели подружиться из тех, с кем пока не знакомы?

— Честно? Мне бы хотелось подружиться с Богданом Титомиром.

— За здоровье свое не боитесь?

— Мне кажется, этот человек может много интересного рассказать.

— И зачем мы о духовности говорили? Надо было сразу на примеры переходить.

— У меня очень разные друзья.

— Вы с ними ведете такие беседы, как мы сейчас ведем?

— Я никогда не думаю о таких глобальных вещах, о смысле жизни, об обществе.

— А о чем вы говорите?

— Как все, обсуждаю общих знакомых.

— Сплетничаете? Кто в кого влюбился?

— Конечно. Кто в кого, кто с кем… Почему, зачем. Это обязательно. Как все девочки. Глобальные темы мы не поднимаем.

— А я что-то все об этом только и думаю. Кошмар.

— Вам нужно, как я, на несколько месяцев поехать на море.

— Или еще хороший способ — закрутить роман.

— Нет, романы слишком много сил отнимают.

— Утомили романы?

— Утомили.