Пушкин родился

КОЛЬЧУГА ДАНТЕСА

Говорят, что пуля попала Дантесу в пуговицу и отскочила, поэтому он не погиб. На самом деле Дантес, идя на дуэль, надел кольчугу. За две недели до Черной речки в далеком Архангельске в гостинице для проезжающих обнаружилась запись в гостевой книге о том, что от барона Геккерена приехал недавно человек и поселился на улице, где жили оружейники. Он-то и сковал Дантесу кольчугу. Инженер Комар, усомнившись в истории с пуговицей, купил портняжный манекен, надел на него френч и с десяти шагов выстрелил круглой пулей – все как на дуэли у Пушкина. Пуля не отлетела от пуговицы, а вместе с ней прошла через манекен насквозь. После чего все решили, что Дантес надел не кольчугу, а кирасу. Он же служил в кавалергардском полку, а там всем выдают кирасы.

Но на самом деле Дантес, говорят, ничего такого не делал. Наоборот, он совсем даже не хотел стреляться и по дороге на Черную речку горстями ронял на землю пули, чтобы кто-нибудь их подобрал и догадался, куда едут сани с Пушкиным. Никто ничего не подобрал.

МЕСТЬ МАСОНОВ

Все знают, что Пушкина убили масоны. Пушкин и сам был масон. Он принадлежал к кишиневской ложе «Овидий». А ложа «Овидий» подчинялась ложе «Астрея». А ложа «Астрея» входила в Великую провинциальную ложу, которой руководили видные зарубежные мастера. А барон Геккерен, приемный отец Дантеса, был командором ордена тамплиеров, распущенного еще в 1312 году, но все равно очень могущественного. По заданию центра Дантес вступил в сношения с женой Пушкина, чтобы отомстить тому за отступничество, ведь все знают, что свою неприличную «Гавриилиаду» поэт написал в особой, переплетенной в сафьян тетради с масонским треугольником на обложке (после чего масон Бенкендорф с масоном Дубельтом завели секретную переписку по делу «о развращении отставным штабс-капитаном Митьковым своих дворовых людей в понятиях христианской религии чтением рукописного стихотворения «Гавриилиады»). В общем, Дантес совратил жену поэта, добился дуэли, застрелил Пушкина, а потом вернулся к себе на родину и стал сенатором.

ДВОЙНИК ИЗ МПС

 Известно, что у Пушкина был двойник (а также тезка и ровесник) Элькан. Он жил в Петербурге и служил переводчиком при Министерстве путей сообщения. И вот однажды на Невском проспекте Александра Львовича Элькана остановила некая восторженная провинциалка, пожелавшая немедленно облобызать руку, написавшую «Онегина». «Боже мой, – восклицала она, – как я рада наконец встретить вас, мусье Пушкин! Как давно стремилась познакомиться с вами, прочесть вам стихи мои, но никто не мог вам меня представить. И наконец, о чудо, сама судьба свела нас вместе...»

Элькан не растерялся и пригласил даму на следующий день для чтения стихов, дав настоящий адрес Пушкина. Дама пришла, обнаружила «не того» Пушкина и набросилась на хозяина с обвинениями в самозванстве. Поэт мигом догадался, чья это была проделка, и, отыскав Элькана в театре, больно побил его тростью. Но Элькан не обиделся, а наоборот, всем рассказывал об этом лестном для себя происшествии. Говорят, он потом даже умолял Пушкина, чтобы тот разрешил ему стреляться с Дантесом вместо себя. Но поэт отказался. Гордый был.

СРЕДСТВО ОТ ТОСКИ

Известно, что Пушкин часто мучился от хандры. Сидел часами в комнате и смотрел на шторы с узорами. Но однажды он шторы снял и свернул себе из них колпак аршина в полтора высотой. Помогла Арина Родионовна – подложила из проволоки каркас. Когда колпак был готов, Пушкин надел его на голову и стал носом в запыленный, с гамачками паутины, угол. И так простоял с полчаса, пока не полегчало. С тех пор он всегда носил с собой моточек проволоки или каркас от старого платья Наташи, и если вдруг нападала хандра, он тут же, где бы ни находился, кидался к шторам, делал себе колпак и становился носом в ближайший угол. Помогало всегда.

СПИРИТ НАЩОКИН

Известно, что лучший московский приятель Пушкина Нащокин был страстный спирит. Одно время вместе с другим страстным спиритом Далем (ну тем самым шведом, что составил «Толковый словарь живого великорусского языка») они собирались в доме на Плющихе и вызвали дух Пушкина. Пушкин отзывался охотно и даже надиктовал с того света много новых стихотворений – целую груду бумаги извел. Тогда Нащокин с Далем осмелели и попросили Пушкина, чтобы он им явился или хотя бы тенью мелькнул. Поэт сказал: «Хорошо, собирайте назавтра народ – мелькну».

Назавтра у Нащокина собралась вся Москва. Ждали целую ночь, но Пушкин так и не явился. Под утро, услышав звон колокола, призывавшего к заутрене (а шла Страстная неделя), Нащокин выгнал из дома всех, даже Даля, и пошел в церковь. Улица была пуста, только навстречу шел по тротуару какой-то пьяный мужик в нагольном тулупе. Мужик, поравнявшись, сильно толкнул Нащокина в плечо. Что-то очень знакомое было в чертах его лица. Потом они пошли каждый своей дорогой.

Помолясь, Нащокин дал слово бросить столоверчение и сжечь все, что написали духи. Но только не сегодня, а на Пасху. А сегодня собраться в последний раз. С Пушкиным. «Что же ты вчера не приходил?» – спросили у него. «Вы были очень нетерпеливы, – сказал дух Пушкина, – но зато я толкнул Нащокина на тротуаре и заглянул ему прямо в глаза. Чего же он не узнал меня?» К Светлому воскресенью все бумаги были сожжены. Аминь.