Возраст: 31 год.
Образование: профессиональная переподготовка по специальности «психологическое консультирование» в Институте психоанализа. Базовый курс обучения по клиническому гипнозу и краткосрочной психотерапии в Институте клинического гипноза Российской психотерапевтической ассоциации. Повышение квалификации по специализациям «психотерапия психосоматических расстройств», «психотерапия нарушений пищевого поведения» в Институте клинической психологии и психотерапии.
Работа: заведующая кафедрой психотерапии и психологического консультирования Московского института психоанализа. Преподаватель дисциплин «Психология развития и возрастная психология», «Психологическое консультирование», «Методы психологической диагностики и тестирования в консультировании», «Сексология» и др. Психолог-консультант (практика с 2007 года) — индивидуальное и семейное консультирование, групповая терапия, обучающие группы для психологов.
Регалии и звания: кандидат психологических наук, специалист по психотерапии психосоматических нарушений, нарушений пищевого поведения, сертифицированный специалист в области экзистенциально-гуманистической психотерапии. Член Межрегиональной тьюторской ассоциации. Автор научных публикаций, в том числе по гендерной специфике женского политического лидерства и проблемам психологии рекламы.
Про «семилетие безумия»
У людей в голове множество стереотипов, связанных с возрастными кризисами. Например, многие путают кризис среднего возраста с так называемым «семилетием безумия», которое относится к мужчинам примерно от 47 до 55 лет. В психологии есть такое понятие, как «первичное слияние», когда ребенок находится в утробе матери. Это состояние глубочайшей защищенности, спокойствия, счастья. Когда люди влюбляются и начинают жить вместе, они могут пережить «вторичное слияние». Обычно оно приходится на 18–20 лет, и его переживают около 60% пар. Им кажется, что они читают мысли друг друга, у них уходит стеснение и стираются границы. Длится такое счастье месяцев 9, а затем оно трансформируется в отношения другого типа. Но воспоминания остаются на всю жизнь.
И вот когда мужчина подходит к тому рубежу, когда он, вероятнее всего, уже не сможет полноценно функционировать, бессознательное начинает паниковать. И эта паника толкает его на поиски «третичного слияния», попытки снова пережить чувства 30-летней давности. В этой панике мужчины срываются с насиженных мест и заводят романы с молодыми девушками, обычно длящиеся год-два. Это кризис не в полной мере психологический, он не про осознание каких-то ценностей или анализ своей жизни. Это просто бессознательная паника мужественности.
Конечно, эти процессы происходят далеко не со всеми. Во-первых, не каждый в своей жизни мог испытать «вторичное слияние», во-вторых, у всех разные семейные взаимоотношения. Здесь играет роль не только внутреннее состояние мужчины, но и его отношения с женой. Плюс, все мужчины по-разному относятся к собственной сексуальности. Далеко не все воспринимают ее как единственное доказательство своей мужественности.
Что нужно знать о стариках и детях
Для меня самый наболевший вопрос — это психология пожилых людей. В обыденной жизни мы очень мало знаем об этом. Например, есть расхожее мнение, что пожилые люди становятся очень замкнутыми… Но мы не задаемся вопросом — почему? Хотя очень часто все дело в том, что их слуховые функции ухудшаются, а сказать об этом стыдно. У них неизбежно развивается подозрительность в силу органических нарушений ткани мозга. Одна студентка рассказывала мне, что ее бабушка в какой-то момент заперлась в своей комнате. Ее семья уже была уверена, что старушка сошла с ума, как вдруг им пришла в голову мысль просто разговаривать громче. И она тут же вернулась.
Такие истории подтверждают, что у нас просто нет знаний о специфике психологического и физического состояния в разных возрастах. Спросите женщину, которая кричит на маленького ребенка на улице, зачем она это делает. Ответ: «Он не понимает». Так он же не глухой, он просто НЕ ПОНИМАЕТ. Нужно переформулировать свои слова, потому что дети обладают совершенно иной психикой, чем взрослые. То обращение с детьми, которое мы видим в российских семьях, — это тоже следствие непонимания возрастной психологии. Ребенок не может выкристаллизовать свое «Я», не обозвав маму дурой. Так же и пожилые люди, которые становятся более педантичными, скрупулезными и подозрительными — у них идет изменение когнитивных функций. А мы это списываем на то, что «старость не в радость», злимся на них и перестаем контактировать.
О заедании своих желаний
Проблема пищевых нарушений стала актуальной именно в последние годы. Развитие цивилизации способствует тому, что мы едим, когда нам это не нужно, а засыпаем под действием снотворного. В развитых странах еда стала чуть ли не единственным способом удовлетворения всей той массы психологических потребностей, которые есть у людей. Чем более высок культурный и экономический уровень, тем больше встречается подобных нарушений. Если взять всех моих клиенток, страдающих анорексией, то 80% из них — девочки из очень обеспеченных семей. Для них это единственный способ сказать, что с ними что-то не так.
С точки зрения психологии есть разные виды голода: физический и эмоциональный. Это голод по любви, по общению, по статусу. Еда для нас — очень символическая вещь (ребенок рождается — мама его сразу кормит, тем самым передавая ему любовь и приятие). Если в детстве человеку чего-то не хватало, то, вырастая, он пытается заполнить пустоты с помощью еды. Ему не хватает общения — он собирает людей и начинает их кормить. Или он достигает определенного уровня в обществе и начинает резко покупать более дорогую еду, тем самым подтверждая свой статус. У женщин очень часто еда компенсирует сексуальную неудовлетворенность, так как включается выработка эндорфинов. И все бы было хорошо, если бы вследствие переедания не наступало ожирение.
Нарушения пищевого поведения бывают разными: анорексия, ожирение, булимия. Сейчас говорят еще об орторексии — навязчивом желании правильно питаться. С физическими последствиями все довольно очевидно, но страдает и наша психика. Такая компенсация истинных потребностей едой — это искусственный процесс, ведь они так и остаются неудовлетворенными. Впоследствии могут развиться неврозы, разные варианты депрессий.
Работа с такими клиентами длится около года-двух. Сначала нужно помочь человеку осознать свое тело, затем разгрести его «эмоциональную помойку» — все те не выраженные чувства, которые накопились за годы переедания. Женщины, например, часто едят, чтобы «заткнуть себе рот», чтобы не сболтнуть лишнего, потому что им страшно выражать свой гнев. Мы находим то, что замещается едой, отделяем психологический голод от физического и учимся удовлетворять свои потребности тем, что на самом деле нужно, а не холодильником.
О влиянии детских травм на пищевые нарушения
Предпосылки подобных нарушений всегда закладываются в детстве, особенно если мы говорим об анорексии. Типичный сценарий: девочка в 13-14 лет постепенно начинает превращаться в женщину, а у нее очень властная мама, которая при этом красива и следит за собой. Возникает ревность к сопернице, и мама бессознательно начинает «давить» женщину в своей дочери. Анорексия — это отказ от женственности, в ней всегда есть посыл «я буду ребенком, только не трогайте меня».
В этот момент у девушки происходит нарушение в восприятии себя, психические искажения. Это становится очевидным, когда работаешь в группе: каждая видит, что другие безобразно худые, но себя она считает по-прежнему толстой. У таких людей очень сильная воля. Вообще, воля и вес тесно связаны: чем больше воля, тем меньше вес, и наоборот.
Точной схемы развития таких заболеваний нет. Обычно психологи говорят, что при рождении есть некая травма: психологическая (мама не хотела этого ребенка, очень переживала в первое время после рождения и т.п.) или физическая (асфиксия во время родов). В человеке закладывается «слабое звено». А потом в какой-то момент происходит сильный стресс, трагическое событие, которое окончательно все меняет.
Почему ожирение — это болезнь, а не слабость
Отношение в обществе к людям с подобными проблемами однозначно не способствует их решению. Человек, страдающий ожирением, постоянно испытывает давление со стороны окружающих, его преследует чувство стыда и вины. Он заедает эти чувства и таким образом попадает в замкнутый круг. Из-за такого социального давления он хочет потерять вес одномоментно, а в результате оказывается не готовым к длительной терапии.
То, что мы видим на экранах телевизоров и в журналах, конечно, влияет на развитие подобных заболеваний. В подростковом возрасте формируется телесный идеал, и когда молоденькая девочка видит только костлявых моделей и актрис, у нее, безусловно, закладывается идея, что это и есть норма. Но нельзя сказать, что если мы полностью уберем худых моделей, то мы избавимся от анорексии. Хотя ее действительно станет меньше. Пока мы видим только прогрессию. Причем если 30 лет назад на 99 девочек анорексией страдал 1 мальчик, то теперь их стало 10.
Мы должны понимать, что это заболевание, а не просто слабость. Мы же относим наркоманов к страдающим, а над полными людьми смеемся. Для психолога очевидно, что пока такой человек не решит своих психологических проблем, он ничего не сможет с собой сделать. Если мы говорим об анорексии, то нужно помнить, что треть из всех случаев — это злокачественный процесс с летальным исходом. Поэтому меры здесь могут быть самыми жесткими, вплоть до принудительного лечения. Хотя у нас не совсем понятно, куда с такой проблемой идти, потому что в России их обычно лечат в психиатрических клиниках таблетками. А в той же Швейцарии такое лечение идет параллельно с психоаналитическим.
О гипнозе и трансовом состоянии
Есть вещи, с которыми невозможно работать без гипноза, в том числе и с нарушениями пищевого поведения. Проблема сидит так глубоко в бессознательном, что добраться до нее простыми разговорами очень сложно. Гипноз бывает двух видов: директивный (психологи не имеют права его применять) и эриксоновский. Легкий транс — это привычное состояние для нашей психики. Мы впадаем в него, когда едем в метро, где нас слегка укачивает; когда мы засыпаем и просыпаемся. В этот момент снижена критика, сознательное хуже функционирует. И в этот момент гораздо проще получить доступ к тем переживаниям, которые когда-то были заблокированы.
Поэтому для любого психолога работа с трансферными состояниями более эффективна: у клиента быстрее и легче происходят изменения. У нас ведь люди очень умные — они приходят к психологу, уже начитавшись «психологических» статей в интернете. И начинают рассказывать мне значение тех или иных терминов и понятий. Работать с таким настроем очень тяжело. Гораздо эффективнее ввести человека в состояние легкого транса и добраться до глубинных слоев его бессознательного.
Нужно понимать, что состояние транса в психотерапии не имеет ничего общего со сценическим гипнозом, когда Евтушенко и Кашпировский вызывали на сцену людей и заставляли их лаять по-собачьи. На самом деле человек в этот момент находится в контакте с психологом, разговаривает с ним, часто помнит о том, что происходило. Он просто представляет какие-то образы и воспоминания. Страшилки про «вы уснете на счет «три» — это не про эриксоновский гипноз. Некоторые цыганки, кстати, прекрасно им владеют, сами о том не подозревая: вводят человек в транс и обворовывают прямо на улице.
Но рядом с гипнозом всегда встает вопрос этики. Дело в том, что в обычном состоянии у человека работают защитные механизмы, и даже если психолог ляпнул что-то не то, они сработают. В состоянии транса защита ослабевает, и тогда какое-то неудачно сказанное слово, интерпретация, внушение могут оказать сильное негативное влияние. Поэтому здесь всегда встает вопрос, какие цели психолог преследует. Если он искренне хочет помочь, то даже если будут какие-то осечки, с ними можно потом справиться. А если цель — заставить клиента приходить и платить деньги за консультации, то, конечно, в трансе это сделать легче.
О психологической этике
С вопросами психологической этики у нас вообще сложно. На Западе есть комитеты, куда клиенты могут обращаться с жалобами. И пусть они иногда перегибают палку, но хотя бы есть какая-то защищенность. У нас есть какие-то ассоциации разве что у психоаналитиков, в них действуют этические комитеты. Но что они могут сделать? Выгнать из ассоциации, но это не помешает ему и дальше заниматься профессиональной деятельностью. Поэтому у нас много случаев злоупотребления, в том числе и сексуальные контакты с пациентами.
Нет системы, которая бы четко работала. Начнем с того, что у нас нет лицензирования психологов. То есть человек получил психологическое образование (или даже не получил), повесил объявление в интернете, открыл кабинет — и никто не придет его проверять! Я преподаю уже 7 лет, и вы не представляете, сколько я вижу патологий на психологических факультетах! При этом не выдать диплом мы не имеем права, это дискриминация. Лично для меня серьезная психическая болезнь — это запрет на профессию. Ведь последствия могут быть самыми тяжелыми, вплоть до самоубийств из-за депрессии, которую такой специалист не смог вылечить.
А почему нет лицензирования? Потому что если вводить лицензии с западными нормами, то половина наших известных психологов не пройдет. Многие наши психологи не проходят личную терапию (когда психолог сам проходит курс у своего коллеги. — БГ), без которой в Европе вообще невозможно работать. Вся проблема в том, что психология у нас развивается недолго и очень хаотично. Мы просто еще не прошли все те этапы, которые позволят выстроить четкую систему отбора.
Как обезопасить себя от непрофессионализма? Это очень сложный вопрос. Нужно смотреть на внешнюю адекватность. Вызывает ли доверие этот человек? Обращать внимание на мелочи — например, если психолог курит, он не может работать с проблемой курения. Он может быть прекрасным специалистом в других областях, но с этой зависимостью он вам вряд ли поможет справиться. Конечно, существует концепция «раненого целителя»: если сам терапевт был травмирован, он может лучше прочувствовать состояние клиента. Но он должен обязательно эту травму пережить, проработать на личной терапии. Вообще, лучше всего идти к психологу по рекомендации от проверенных людей, а не читать объявления на заборе. Пока это единственный способ не попасть в руки к плохому специалисту.