Психологи большого города. Мария Фаликман

Возраст: 36 лет.

Образование: факультет психологии МГУ им. М.В. Ломоносова в 1998 году по специальности «общая психология, преподавание психологии», аспирантура факультета психологии МГУ в 2001 году.

Работа: старший научный сотрудник отделения теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ, ведущий научной кафедры психологии личности психологического факультета МГУ и лаборатории когнитивных исследований ВШЭ.

Регалии и звания: кандидат психологических наук, доцент факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова, автор более семидесяти публикаций  (в том числе «Когнитивная психология: история и современность», «Горизонты когнитивной психологии»), а также нескольких учебников по психологии; участница российских и международных научных проектов.

О моде на когнитивное

Последние годы словечко «когнитивный» стало страшно модным. Оно встало где-то в один ряд с нанотехнологиями, буквально через запятую. Но на самом деле это понятие часто приклеивается совершенно не к тем вещам. В нашей стране еще десять лет назад его почти не употребляли (зато когда употребляли, то делали это правильнее). А сейчас когнитивистика у всех на слуху, и в ней, как и во всяком модном и перспективном направлении, появляется огромное количество всякой шелухи. У нас принято вешать ярлыки, которые привлекают внимание. Одни и те же занятия для детей могут называться «Развитие мышления» или «Развитие когнитивных способностей» — и не сомневайтесь, что вторые будут пользоваться большим успехом. Хотя в обоих случаях дети будут закрашивать одинаковые квадратики и выбирать из четырех предметов лишний. Хотя я, конечно, двумя руками за развитие когнитивных исследований в России, ведь мы за это уже много лет боремся.

В Америке начали вкладывать средства в когнитивные исследования еще в 1980-х годах, потому что поняли, что они могут дать серьезные результаты (до нас это дошло с некоторым опозданием, как всегда). Ведь такие процессы, как восприятие, запоминание, познание, припоминание, забывание — все то, на что мы обращаем внимание и что упускаем из виду, — относятся именно к когнитивной психологии. Почему мы зацикливаемся на мелочах и не замечаем действительно важного? Как мы принимаем решение? Как представляем то, что никогда не видели? В общем, когнитивистика занимаемся всеми процессами, которые называют познавательными. Таким образом, когнитивные исследования дают результаты, имеющие совершенно прикладной характер. Зная, что происходит в нашем мозге, мы можем отыскивать новые средства реабилитации больных, развивать и тренировать наши возможности. Человек, который лишен возможности управлять своими конечностями, а только двигает глазами, теперь может печатать на компьютере! И это огромный прорыв. С другой стороны — системы искусственного интеллекта, которые могут сильно разгрузить человека. Очевидно, что директор завода с тремя станками сто лет назад и сегодня с тремя тысячами — это два разных человека, и второму из них могут сильно облегчить жизнь интеллектуальные системы поддержки планирования и принятия решения.

С чем человек может прийти к нам? Он хочет быть более сконцентрированным, развивать внимание и память, научиться определенной методологии решения сложных задач. В когнитивной психологии внимания в последнее время на повестке дня, например, такие два запроса: досмотр в аэропортах и обнаружение раковых опухолей на снимках. И там, и там — стоит задача зрительного поиска, а цена ошибки очень велика. Неверное решение может стоить человеку жизни. Кроме того, сейчас активно развивается крайне популярное направление, которое называют когнитивным дизайном. Задачи, конечно, совершенно ненаучные: как разместить баннер на сайте, куда в магазине ставить товар, чтобы его заметили. Когда человек заходит на сайт, что он читает и что не читает. И это тоже когнитивная психология! Благо, теперь все это осуществить очень легко — надеть кепку с прибором для регистрации движений глаз, и компьютер все записывает. А еще можно отслеживать не только, куда человек смотрит, но и как расширяются зрачки. Как известно, зрачки реагируют на степень внимания, которое человек вкладывает в решение той или иной задачи. В Америке так стали диагностировать пилотов и хирургов — насколько они профессиональны и готовы к работе. Вот такая когнитивная психология в действии.

О тренажерах для познания

Проще всего сказать, что мы не можем использовать способности своего мозга. А на самом деле вопрос в желании. Я думаю, тот, кто не слишком рвется, тот и не использует. Познание — такой же инструмент эволюции, как и человеческое тело. Можем ли мы сказать, что используем нашу руку на сто процентов? Если бы мы ее специально тренировали, то умели бы гораздо больше, те же механизмы работают и с познанием. Тот, кто тренирует в том или ином направлении свой мозг, даже банально решая кроссворды, как рекомендуют всем бабушкам, обладает гораздо большими возможностями. Это вопрос цели — для чего мы хотим использовать свой мозг. 

Это хорошо знают люди, которые работают в спецслужбах и имеют определенный навык тренировки своих способностей. Для таких людей познание — тот инструмент, который заточен под определенные задачи. Они учатся замечать то, что среднестатистический человек упустит из виду. Конечно, нельзя исключать, что это люди с соответствующими задатками и склонностями. Например, в раннем детстве им было интересно примечать необычные вещи: а вот здесь явно подрались две собаки, потому что вокруг лежит шерсть. Им важно на основе своих наблюдений строить выводы, и эта «машинка» работает у них постоянно. Безусловно, есть люди, обладающие фотографической или феноменальной слуховой памятью с раннего детства, но в большинстве своем это именно отработанные навыки.

Простой пример — люди, которые теряют зрение или слух в зрелом возрасте. Они вынуждены тренировать свое восприятие, чтобы выжить. Им приходится различать мельчайшие шумы, чтобы понимать, где они находятся. Оглохший человек начинает более пристально присматриваться к мимике и артикуляции других людей, чтобы знать, что они говорят. Развитие нашего восприятия можно сравнить с тем, как учится дегустатор вин: сначала он различает только красное, белое и шипучее вино, а потом — тончайшие оттенки. Причем в совершенно взрослом возрасте. Развивать свои способности можно каждый день, и для этого есть специальные приемы и упражнения. Например, такие методы используют в работе с детьми, у которых проблемы с концентрацией внимания и запоминанием. Они распутывают сложные лабиринты, учатся находить различия на картинках, делать все по порядку, запоминать с помощью специальных приемов — мнемотехник. И место этому есть в жизни каждого человека, было бы желание.

О возможностях и желаниях

Мы не рождаемся сразу с познавательными способностями, а лишь с задатками. И, судя по всему, они у нас не одинаковые. Например, четко установлено, что математические и музыкальные способности наследуются, значит, передаются вместе с генами. Если говорить про интеллект (про который никто толком не знает, что это такое), то для него характерно нормальное распределение по всей популяции. Точно так же, как по росту или весу: есть серединка и есть края. И истории про гениев из глубинки это подтверждают. Но, если мы не говорим о серьезных отклонениях в развитии, совершенно необязательно, что при высоких или низких задатках на выходе получится то же самое. Самое интересное, что развитие наших познавательных способностей продолжается на протяжении всей жизни, прежде всего благодаря накоплению индивидуального опыта! Кто-то начинает писать стихи в пять лет, а кто-то в пятьдесят пять. Поэтому всегда есть возможности для новых областей и способов работы. 

Я считаю, это вопрос личной мотивации. И тридцать лет назад, без всякого интернета, были люди, которые, услышав незнакомое слово, бежали домой смотреть Большую советскую энциклопедию. А другие забывали его через минуту. Конечно, на первых порах это дело родителей, и только потом — самого человека. Если рядом бегает ребенок-«почемучка» и про все спрашивает, а мама и папа ему терпеливо отвечают, есть большая вероятность, что дальше он пойдет в том же направлении. А когда они говорят: «Не лезь» и «Не отвлекай», то все его исходные данные, даже очень хорошие, пойдут даром. Это вопрос не возможностей познавательной системы, а того, что самому человеку хочется и нужно. Другое дело, что когда есть реальные проблемы в функционировании мозга, ребенку бывает тяжело усваивать информацию, сосредотачиваться. Но и это корректируется! Правда, здесь возможности не равны, ведь если в Москве полно нейропсихологов, специально занимающихся такими проблемами, то в деревне под Архангельском о них и не слышали. Там этого просто не заметят и сочтут ребенка глупым. А ему всего лишь нужно было несколько элементарных упражнений.

Даже самый сконцентрированный и внимательный человек может смотреть в упор на банальную тестовую картинку, не замечая, как что-то на ней исчезает и вновь появляется. Много роликов с подобными экспериментами бродит сейчас в интернете. Но их проводят и в «естественной среде»: если я подойду к стойке в кафе, бармен нагнется, а вместо него поднимется другой — я с большой вероятностью не замечу подмену! Потому что в этой ситуации он не является фокусом моего внимания. Это связано с ограничениями, которые присущи нашей познавательной системе как таковой, а не способным или неспособным людям. Даже Шерлок Холмс в подобном эксперименте повел бы себя, может быть, и не совсем так, как обычный человек, но точно провел бы некоторое время в раздумьях.

О том, что информации слишком много

Сегодня наметились определенные тенденции в изменении нашей познавательной системы. Мы настолько увешаны различными гаджетами, что утруждаем наш мозг гораздо меньше. Пока сложно точно сказать, как это влияет на наши познавательные способности. С одной стороны, многие психологи радостно за это схватились, используя всевозможные программы для экспериментов, а с другой — устройств становится все больше и больше. Мы однозначно начали разгружать нашу память с того самого момента, когда в каждом телефоне появились напоминания с будильником. Мы записываем туда все дела, которые хотим сделать в течение дня, и ждем звонка-сигнала. Хотя раньше тоже были ежедневники, этим пользовалось меньшее количество людей. А кроме того, нужно было не забыть вовремя туда заглянуть. Еще старый английский классик сказал, что мы записываем не для того, чтобы запомнить, а для того, чтобы забыть. Вот и мы обо всем забываем, теряя навык своевременного припоминания и умение держать в голове разнородную информацию.

Другой интересный момент связан с экранами компьютеров и всех тех устройств, в названиях которых я уже начала путаться. Здорово, что там всегда есть нужная информация, но не слишком ли ее много? Представьте себе, сколько лишних данных вы получаете, читая ленту друзей на фейсбуке! И вам только кажется, что вы не запоминаете ненужное. Ведь про содержание нашей памяти не доказано, что оно теряется, — доказано лишь, что теряется доступ к нему. И если вы не можете что-то извлечь из глубин своей памяти, это совершенно не означает, что там ничего нет и что оно не оказывает влияния на сознание и поведение. Гаджеты, социальные сети и прочее рассеивают наше внимание, а следовательно мешают запоминанию действительно важной информации. Что в дальнейшем уменьшает возможность ее использования и обработки.

Сложнее всего приходится современным детям, которые входят в этот электронный мир без заданной шкалы приоритетов. Школьник, если ему нужно просто прочитать текст в электронной книге, будет отвлекаться на тысячу вещей: машинка пищит, у нее интересные кнопки и тому подобное. И велика вероятность того, что от той задачи, которую нужно решить, его это здорово отвлечет. Конечно, интернет — уникальная штука, потому что больше не надо держать на полке тридцать томов энциклопедии. Но опять же, ребенок не может фильтровать, в отличие от взрослого. Он уходит «в «серфинг», прыгая с одной странички на другую, забыв, что же он искал. В этом смысле наличие взрослого, который поработает «фильтром», — вещь очень полезная. 

О жизни «методом тыка»

Другая образовавшаяся тенденция — «крен» в сторону наглядного представления данных. Раньше типичной формой получения информации было чтение текста. Еще пятьдесят лет назад логический, смысловой способ работы с информацией был основным, а сейчас доминирует уже образный, визуальный. Наш новый источник информации — баннеры, иконки, смайлы, компьютерные презентации, а восприятие стало более графическим. И у этого непременно будут свои последствия, потому что эта форма познания гораздо проще и эволюционно старше. В одно изображение впихивается сразу многое, и если мы привыкнем именно к такой форме, то работать с текстами будет все сложнее. Грубо говоря, в какой-то момент нам может оказаться важнее то, какого цвета слово, чем то, что оно значит.

Точно так же на изменение методов познания влияют современные «интуитивно понятные» интерфейсы. Дело в том, что мы стали видеть стимулы (кнопки, иконки) и совершать действия, не подумав.

В начале XX века был известный эксперимент над кошками, которые учились выбираться из клетки. Кошку засовывали в клетку — она начинала метаться, в итоге нажимала на нужную педаль, и дверца открывалась. Кошке давали еду и сажали обратно. С каждым разом она находила выход все быстрее и быстрее. Вот и мы стали похожими на таких кошек. Не разбираясь и не пытаясь понять, как работает устройство, мы интуитивно жмем на кнопку, и уже потом думаем, зачем мы это сделали. Это не было до такой степени характерно для человеческого мышления до недавнего времени.

Примерно та же история, как ни странно, с ЕГЭ. На эти грабли уже наступила Америка, начиная с 1950–60-х годов, когда в образование проникли идеи психологии поведения, или бихевиоризма, в результате чего школьное и даже университетское обучение стало выстраиваться по схеме «cтимул – реакция» (где стимул — вопрос, а реакция — ответ). Обучение, конечной целью которого оказывается успешное прохождение теста, превращается в дрессировку. И в связи с ЕГЭ этот риск увеличивается. В школьном обучении в принципе всегда есть опасность того, что место мышления занимает память (зазубривание материала без осмысления), но раньше это больше зависело от конкретного учителя. А теперь, если обучение сводится к выполнению тестов и затачивается под него, в конечном итоге выигрывает не тот, кто думает (потому что на разворачивание мыслительного процесса требуется время), а тот, у кого лучше закреплены связки между вопросом и ответом. То есть оказывается, что вроде как и не нужно учиться думать. Что, как вы сами понимаете, в дальнейшем не поспособствует торжеству человеческого интеллекта.

Зачем память нас обманывает

Для когнитивного психолога всегда встает вопрос: то, что мы вспомнили, действительно было или мы это придумали? К сожалению, мы не можем доверять своей памяти. Еще в 1970-е годы в Америке начали изучать ошибки памяти, и обнаружилось, что наши воспоминания зависят от того, как нам зададут о них вопрос и что при этом скажут дополнительно. Точно так, как пересаживают органы, можно имплантировать и воспоминания. Интересно, что запрос на подобные исследования впервые пришел от судебной системы. Дело в том, что в американскую полицию пошли целой толпой дамы средних лет, обвиняя своих отцов в том, что те насиловали их в детстве. Они уверяли, что помнят об этом! Оказалось, что многим эти «воспоминания» были имплантированы во время сеансов гипноза или психотерапии, в то время как раз вошедших в моду! При этом свидетель абсолютно искренен в своих показаниях, он верит, что с ним эти события происходили.

Известный когнитивный психолог Ульрик Найссер провел исследование, заставляя людей вспоминать, что они делали в тот момент, когда услышали о взрыве космического корабля «Челленджер». Он опрашивал их на следующий день после взрыва и два с половиной года спустя. Оказалось, что в среднем ответы совпадают лишь на 40%, а в воспоминаниях четверти участников опроса вообще не нашлось никаких совпадений с их более ранними отчетами, хотя сами они настаивали, что обо всем прекрасно помнят. Это связано с тем, что те образы и истории, которые возникают в нашем сознании, — это не буквальное воспроизведение объективной реальности, а ее реконструкция. Можно сравнить это с тем, как палеонтологи восстанавливают по частям скелета облик динозавров, которых никогда не видели. Так память реконструирует события по косточкам из квинтэссенции воспоминаний и образов. Этот процесс похож на «испорченный телефон», когда в конце история теряет многое из того, что было в начале.

Почему мы забываем? Фрейд настаивал на том, что в основе каждого случая забывания лежит мотив нежелания. То есть если я забыла дорогу к дому своей тети, значит, я не хочу к ней идти или вообще ее не люблю. Но есть огромное количество контрпримеров! Попробуйте спросить любого человека, что он ел на завтрак ровно два года назад! Он не сможет ответить — если это, конечно, не английский лорд, который каждый день завтракает овсянкой. И это происходит не потому, что ему тот самый завтрак был крайне неприятен, а потому что их было множество. Локальные события смешиваются друг с другом, поэтому никакого мотива неприятия здесь нет. Точно так же мы не можем выцепить ту или иную информацию просто потому, что потеряли ниточку ассоциаций, которая нас к ней приведет. Но, с другой стороны, забывания неприятных моментов никто не отменял. Наша память тесно связана с эмоциями. По статистике, в долгосрочной перспективе мы припоминаем больше положительно окрашенных событий, чем неприятных. А в краткосрочной, напротив, мы помним негатив сильнее. Старые люди, которые рассказывают про войну, чаще вспоминают светлые моменты, несмотря на все ужасы, которые они пережили.

Так же осторожно следует относиться к так называемой «генетической памяти». Сразу скажу, что ее существование никем не доказано. Мне кажется, это вещь несколько придуманная, на деле замещающая культурно-историческую память. У любого человека есть, с одной стороны, личные воспоминания, а с другой, память той социальной группы, семьи, города и даже страны, в которой он живет. Эти две плоскости срастаются так, что уже сложно найти грань между тем, что действительно является нашей личной памятью, а что пришло из культурно-исторического контекста. И оказываясь в ситуации, когда мы вспомнили что-то, касающееся наших предков, нужно понимать, что это скорее отголосок тех рассказов и песен, которые мы слышали в детстве, той среды, где мы выросли или живем. Или же просто самовнушение: «Ах, именно здесь я должна что-то переживать!». Так что памяти можно доверять… но лучше проверять.