Прощай, любимый город

Фотографии: Рена Эффенди/Agency.Photographer.ru, East News, Reuters

Воскресенье 8 октября, 11.30, площадь Белорусского вокзала

Восхитительным прозрачным утром, которые иногда случаются в осенней Москве, я медленно, шаркая ногами и опустив глаза в землю, иду по Белорусскому вокзалу. На мне — длинная черная юбка, черный платок, куртка из болоньи неопределенного цвета и старые растоптанные сапоги. Под руку меня держит огромный осетин в тренировочных штанах и аутентичной кепке. У меня в кармане сто рублей и бумажка с двумя номерами мобильных телефонов. В кармане у осетина — пистолет. За нами следуют два милиционера.

Суббота 7 октября, 17.00, у меня дома

— Ксения, ну ты с ума сошла, меня во Владикавказе ребята не поймут, — увещевает меня мой друг из города Беслана, солидный осетинский человек и депутат Виссарион Асеев. Я уговариваю Виссариона помочь мне сдаться в милицию в качестве нелегальной грузинской иммигрантки. — Ты, наверное, в курсе, у осетин с грузинами не очень хорошие отношения, мягко говоря. А ты хочешь, чтобы я за грузин впрягался.

— Не за грузин, а против мерзостей, которые с ними творят российские власти. К тому же осетин, который пошел в тюрьму в качестве грузина, — отличный повод для двух кавказских народов забыть стародавнюю вражду.

В результате добрый Виссарион соглашается участвовать в авантюре и даже с энтузиазмом подбирает мне костюм, но просит, чтобы я особо отметила в заметке, что он не за грузин, а против фашизма. Отмечаю.

Тбилисский аэропорт, 6, 10 и 11 октября, — встреча депортированных из России грузинских граждан и проводы россиян, которых из-за транспортной блокады вывозят домой грузовыми самолетами МЧС.

Пятница 6 октября, 16.00, консульство Грузии

— Не волнуйтесь, мы все от вас скоро уедем, — грустно говорит Вахтанг, пресс-атташе Посольства Республики Грузия, — в России не будет грузин. Но когда нас не будет, кого, как ты думаешь, они будут сажать в спецприемники? Они будут сажать вас. То, что ваша власть творит с грузинами, не наша проблема. Это ваша проблема.

Вахтанг любезно помогает мне делать репортаж о работе консульства Грузии. Мы сидим в здании на улице Остоженке, которое, несмотря на то что прием закончен, напоминает осаждаемый объект. Первый ряд осаждающих — уставшие грузинские люди, по большей части в кепках и кожанках, с поникшими, как у персонажей Пиросмани, плечами. Второй — менты, плотоядно глядящие на грузинских людей и проверяющие у каждого документы. Если документы кажутся подозрительными — грузин забирают в отделение прямо от консульства.

Мы с Вахтангом ждем консула. Тот целый день ездит по спецраспределителям, где сидят сотни грузинских нелегалов в ожидании депортации. Консульство перешло на круглосуточный режим работы — телефоны звонят в режиме нон-стоп.

Симпатичная грузинка протягивает мне трубку: «Вот послушайте». В трубке обладатель голоса с характерным акцентом рассказывает, как в городе Сходне его остановила милиция. Увидев просроченную визу, сходненский милиционер потребовал у грузинского нелегала 1000 долларов. За скромное вознаграждение предлагались на выбор две опции — «мы тебя не видели» и обеспечение бесплатного возвращения на родину путем выдворения — депортации на самолете МЧС вне очереди. Нелегал поторговался и выбрал свободу. Меня всегда восхищало умение отечественных правоохранительных органов виртуозно повернуть любую ситуацию в сторону собственного обогащения. А продажа депортации вообще претендует на бизнес-идею года.

— Забирают не только тех, у кого документы не в порядке, — рассказывают мне консульские работники, — берут и тех, у кого виза кончается на днях.

Придираются к регистрации — говорят, что надо проверить, не фальшивая ли. Так человек оказывается в спецраспределителе, пока у него не кончается виза. И превращается в нелегала. Читай, в того, кому можно продать место в самолете МЧС взамен перспективы провести пару недель в уютном спецприемнике.

— Да что там говорить, грузины даже с российскими паспортами боятся на улицу выходить. Люди в панике. Детей в школы не отпускают, студенты на занятия не ходят. В церкви облава была. Сейчас одна мама звонила — жалуется, что ее 13-летнего сына милиционеры остановили на улице и допрашивали. Пусть Путин воюет с Саакашвили, дети-то при чем!

Уже почти темнеет, когда на работу возвращается консул. Его зовут Зураб, и он выглядит страшно усталым. Я хочу поговорить с ним, и он не против — однако мы не можем говорить, так как у Зураба одновременно звонят три телефона. Говорит консул в основном по-грузински, но иногда переходит на русский. Например, чтобы по телефону попросить сотрудника спецприемника внимательно отнестись к сидящей там молодой женщине-грузинке, матери 6-летней девочки. У этой женщины несколько дней назад кончилась виза, и ее забрали во время облавы. Паспорта при ней не было. Ее маленькая дочь — также нелегалка — находится в Москве с бабушкой. Бабушка сейчас в консульстве и собирается ехать к дочери в спецприемник. Я прошу консула поговорить с ней и попросить, чтобы она взяла меня с собой.Для меня это редкий шанс увидеть учреждение, куда журналистов не пускают на порог с начала грузинскороссийского кризиса. Консул идет мне навстречу.

Пока мы спускаемся по лестнице, женщина рассказывает что-то по-грузински. Я прерываю ее по-русски. Женщина останавливается и удивленно смотрит на меня.

— Вы русская?

— Да.

— Для кого вы собираетесь писать?

— Для московского журнала.

— Я с вами не поеду.

— Почему?

— Я вам не доверяю.

— Потому что я русская?

— Да. Послушайте, моя дочь несколько дней ждет депортации в женском распределителе на «Новослободской». Она говорит, там сыро и они сидят друг у друга на головах. Я прошу отпустить ее, я готова отправить их с внучкой в Грузию за свои деньги — но мне ее не отдают. Я говорю, отправьте ее сами, но вместе с девочкой, а они отвечают, что в самолете МЧС они отправляют только взрослых. Что это за самолет такой, куда нельзя посадить вместе ребенка и мать?! Они предложили мне: приводи девочку, мы поместим ее в спецприемник для детей, и пусть она и мать ждут, пока кончится блокада и откроются дороги. А дороги могут открыться через несколько месяцев!

Я беру женщину под локоть, и мы с ней медленно идем в сторону метро. Она почти плачет.

— У меня российское гражданство. Я приехала в Москву из Тбилиси работать 14 лет назад. Все, что я заработала, вложила в недвижимость. Недавно я купила квартиру — на следующей неделе должно было быть оформлено право собственности. Теперь мне его могут не оформить из-за того, что у меня грузинская фамилия. Тогда я потеряю все. Я хотела прописать в квартире дочь и внучку. Они приехали, и все это началось…

— Скажите, как зовут вашу дочь, может, я смогу чем-то помочь…

— Я вам ничего не скажу. Я вас боюсь. Я не понимаю, почему ваша страна воюет с детьми и женщинами.

Воскресенье 8 октября, 10.00, у меня дома

История, рассказанная мне женщиной из консульства, легла в основу легенды, которую я собиралась рассказать в отделении милиции, куда, как я наивно полагала, меня должны были довольно быстро упечь из-за подозрительного вида.

Звали меня Нино Арзиани. Паспорт я потеряла месяц назад, а точнее, врала, что потеряла, потому что российская виза у меня недавно закончилась. Уже год я работала у людей в престижном подмосковном поселке сиделкой и уборщицей. Телефон хозяев у меня был. Услышав о преследованиях грузин, приехала в Москву, чтобы попасть в консульство и выправить документы, однако не попала: здание консульства было с утра оцеплено ОМОНом. С такой красивой легендой свои шансы попасть в спецприемник для последующей депортации я оценивала как очень высокие.

Для страховки я позвонила дружественному адвокату, чтобы проконсультироваться относительно юридической чистоты акции. Адвокат сказала, что меня в данном случае защищает профессиональный статус, однако предупредила, что ее телефон прослушивается, так как она адвокат Михаила Ходорковского, и мои намерения могут стать известны кому следует. Я заверила ее, что не верю в подобную прыть российских спецслужб.

Воскресенье 8 октября, 17.00, Красная площадь, Манеж, Белорусский вокзал, Тверская

Реализовать план «Нино» оказалось не так-то просто. Старательно изображая подозрительных личностей, каковыми, безусловно, на самом деле и являлись, мы с Виссарионом обошли почти весь центр города Москвы — от Белорусского вокзала до Кремля. Люди в форме не обращали на нас абсолютно никакого внимания. Мы нагло крутились перед самым носом фээсошника на Старой площади, заглядывали под электрички на Белорусском вокзале и в витрины «Националя» — так, словно ищем удобное местечко для закладки тротилового эквивалента. Наконец, мы открыто разгуливали с травматическим пистолетом в руках, который являет собой точную копию боевого. Ничего не помогало — в центре Москвы милиционерам не было никакого дела до в высшей степени подозрительной кавказской пары вооруженных людей.

— Феноменальная беспечность, — прокомментировал происходящее Виссарион, заметив, что в Беслане, увидев нас, в милицию позвонил бы каждый.

Устав без толку шататься по Москве, мы с подельником разработали хитроумный план-кинжал. Было решено привлечь группу поддержки. Моему приятелю, который на свою беду оказался под рукой, велено было идти за нами и при первом же удобном случае сообщить милиционерам, что вон та женщина только что передала вон тому мужчине пистолет. Однако не тут-то было! Предупрежденные бдительным гражданином милиционеры на Белорусском вокзале проверили у Виссариона документы, но о пистолете даже не спросили! Факт моего существования стражи порядка вообще проигнорировали.

В полном отчаянии мы решили предпринять последнюю попытку и отправились на Курский вокзал.

Воскресенье 8 октября, 20.00, линейное ОВД Курского вокзала

— Молодец, парень, бдительность проявил. Вот тебе за это, — милиционер в черной дерматиновой куртке дружески хлопнул по плечу приятеля и протянул ему полпачки сока. Приятель сок взял, однако подумал, что со времен 30 серебреников расценки резко упали.

Тем временем нас с Виссарионом под осуждающие взгляды публики четыре милиционера сопровождали в отделение. Виссариона держали за руку и карман, в котором лежал пистолет. На меня опять никто не обращал внимания. Я решила вести себя очень подозрительно и вплотную приблизилась сзади к одному из наших конвоиров.

— Отойди, еще прирежешь, — тихо сказал он. Хоть кто-то в этот вечер меня испугался.

В отделении выяснилось, что на пистолет есть разрешение. Виссариона стали журить, дескать, неправильно оружие носит.

— А вы, девушка, зачем сюда пришли? — недовольно посмотрел на меня товарищ начальник.

— Я не пришла. Меня привели.

— Так подождите на улице.

Я была в полном отчаянии. Но тут меня спас какой-то старшина.

— А документы у нее есть?

— Нет! — с энтузиазмом ответила я.

— А… Ну тогда этого отпускайте, а она остается.

Сотрудник милиции любезно открыл передо мной дверь обезьянника. Моим единственным соседом оказался азербайджанец, в котором милиционеры почему-то подозревали армянина.

Тем временем я поведала сотрудникам отделения грустную историю нелегальной иммигрантки из Тбилиси Нино Арзиани, на ходу присовокупив кое-какие подробности. Например, что папа у меня сван, а мама — еврейка, поэтому в семье все говорили по-русски. Несколько лет назад Нино закончила Тбилисский университет, факультет искусствоведения. Работы в Тбилиси не было, вот она и приехала в Россию, работает домработницей у добрых, хороших людей. Телефон людей был записан у меня на бумажке. Им позвонили, и они в общих чертах подтвердили заранее оговоренный рассказ.

— Как же так, Нино, ты без документов, мы же тебя в распределитель отправить должны.

— И что потом?

— Как что? Депортация! Писать умеешь?

Изобразив на лице подобающее случаю смятение, я села писать какую-то объяснительную. За объяснительной последовал протокол, потом еще какие-то бумаги. Потом пришел человек в штатском — по-видимому, оперуполномоченный. Он отвел меня из обезьянника в какую-то маленькую комнатушку.

— Нино, — серьезно сказал опер, держа в руках недорогой цифровой фотоаппарат, — в том, что мы сейчас будем делать, нет ничего противозаконного.

— А что вы будете делать? — очень тихо спросила я, представляя разные виды пыток в застенках.

— Мы сфотографируем тебя и откатаем пальцы. Это необходимо, ты же знаешь, какая сейчас с Грузией политическая ситуация.

Опер вручил Нино деревянную табличку с трехзначным номером и сделал снимки — в профиль и анфас. Затем у меня взяли отпечатки пальцев.

— А почему у тебя руки такие холодные и потные? — поинтересовался ответственный за дактилоскопию милиционер.

— Ты что не видишь? Ее колбасит, — ответил ему коллега, присутствующий при процедуре. — Что употребляем? Кокаин, героин?

Я подумала, что слегка перестаралась с имиджем.

— На мою зарплату кокаин не купишь.

— Кислота? Таблетки? Небось деньги-то у тебя есть. У старушки, говоришь, работаешь? А старушка-то небось скоро умрет и квартирку — тебе.

— У моей хозяйки есть наследники, — тихо сказала Нино.

— Да ладно, я тебе расскажу, как с наследниками правильно судиться. И денег на дурь будет — во!

— Я не наркоманка.

— Так, отстань от девушки, — сказал старший по званию, — а ты, Нино, иди руки мой.

Я отправилась в туалет, который оказался ужасен. Можно даже сказать, феерически ужасен. Впервые я подумала без энтузиазма о спецприемнике. Мыла не было, и черная краска только больше размазывалась по ладоням.

— Дайте мыло! — крикнула я милиционерам.

— Мыла ей! Где ж я тебе его возьму, — проворчал милицейский начальник и тем не менее принес мыльницу.

Между тем прошло уже два часа. С депортацией явно была какая-то загвоздка. Насколько я поняла, сотрудники отделения не могли вызвать иммиграционную службу, потому что прокуратура не принимала дела иммигрантов, не имеющих документов. К тому же был воскресный вечер. Все устали.Мои вялые попытки намекнуть на финансовое благосостояние хозяев впечатления не произвели.

Сидя третий час в обезьяннике, я наблюдала за милиционерами, группами по 5-7 человек заходящими в отделение. Большинство из них явно приехали из провинции. Самым поразительным в них была речь: на 3 значимых слова они употребляли примерно 10 матерных. Как при этом люди в форме ухитрялись друг друга понимать — для меня как бывшего лингвиста осталось полной загадкой.

— Прекратите материться! Здесь же женщина! — от неожиданности я чуть не упала с голубой скамеечки в обезьяннике. Голос принадлежал очередному человеку в штатском, видимо, важному, потому что все затихли. Обстановка в отделении милиции Курского вокзала мне и так казалась подозрительно дружественной, но про женщину было уже слишком. Человек в штатском протянул мне листок бумаги.

— Пиши, Нино. «Я, такая-то, обязуюсь завтра явиться в отделение такое-то…»

До меня стало доходить, что я, собственно говоря, пишу.

— Как это явиться? А где я буду ночевать?!

— А где ты хочешь? — радушно спросил человек в штатском.

— У моей подруги тоже не было документов. Ее забрали в спецприемник.

— Не советую. Ты не представляешь, какой у них там бичовник! Езжай лучше домой. У тебя деньги на дорогу есть?

Я поспешно кивнула и буквально выскочила из отделения. Мне показалось, что еще минута — и милиционер предложит мне икры и шампанского. Или у него на моих глазах вырастут большие белые крылья.

Понедельник 9 октября, 10.00, у меня дома

Потрясенная таким развитием событий, я обзвонила своих знакомых юристов, правозащитников, кавказцев, иностранцев, нелегалов и даже сотрудников МВД. В общей сложности они предложили четыре версии происшедшего. Излагаю в порядке уменьшения вероятности. 1) Несмотря на мое греческое происхождение, на грузинку я похожа не очень. Во всяком случае, на такую грузинку, какой ее представляют себе работники правоохранительных органов. А еще меньше я похожа на классический типаж жертвы — меня не хочется мучить. 2) Человек вообще без документов для милиции гораздо большая проблема, чем человек с плохими документами. Особенно если этот человек — иностранец. Установление личности, проверка статуса пребывания и прочих формальностей занимает кучу времени и требует написания кучи бумаг. Если нет необходимости, с людьми без бумаг лучше не связываться — максимальный геморрой при минимальной отдаче. 3) Версия параноидальная: телефон адвоката Ходорковского действительно прослушивается спецслужбами, которые работают настолько оперативно, что успели установить за мной слежку и разыграть сцены милицейской идиллии. 4) Самая невероятная версия: в милиции иногда работают приличные люди.

Автор благодарит Викторию Полянскую, Виссариона Асеева, Виктора Санчука и всех милиционеров Курского вокзала за помощь в подготовке этого материала.