Призрак коммунизма

Иллюстрация: Борис Верлоф

Кстати, пришло время сказать, что, когда мы с глубокоуважаемым редактором обсуждали идею этой колонки, я, признаться, демонстрировала определенный скепсис.

— Не, ничего не выйдет, — говорила я. — По крайней мере со мной. Я, видите ли, обыкновенно веду жизнь тихую, мирную, почти гармоничную. Ну не наскребу я глобальных проблем в таком количестве — раз в две недели-то. Вы переоцениваете мой драматический потенциал.

— Проблемы — это не тараканы, их до конца вывести нельзя, — ответствовал редактор. — Уж какая-нибудь недобитая завсегда выползет на свет божий, усядется на рукомойнике и будет на тебя глядеть. Ты не смотри, что она кажется мелкой и жалкой: если ее не порешить — разрастись может до слоновьих размеров.

Редактор оказался прав. (Это часто случается с редакторами, за что я их и ненавижу. Когда-нибудь мы это обсудим поподробнее.) Как выяснилось, самая основная трудность заключается не в том, что нет животрепещущих проблем, а в том, что их, оказывается, полным-полно и каждая трепещет так живо, что не знаешь, за что и хвататься…

Но, наверное, сегодня мы все-таки будем в первую очередь решать педагогические проблемы, ибо дети — наше все.

Мой сын наконец начал читать. То есть составлять буквы в слова он начал лет в пять, но только в последние полгода он вдруг стал нормальным читающим ребенком. Который ест с книжкой, купается с книжкой и прячет под подушкой фонарик, чтобы, когда все уйдут, преступно читать под одеялом. Мы все так млели, оттого что Гайка примкнул к виду человеков читающих, что старательно закрывали глаза на то, что именно он читает. Гарри Поттеры, ужастики для самых маленьких, антропоморфы всякие, приключения биороботов — мы все принимали благодарно.

— Главное, чтобы возникла привычка к чтению, — шептала мама, скрестив пальцы за спиной, — а уж к Шекспирам и Лермонтовым он потом сам придет.

И мама оказалась права. Проглотив пару мегатонн этого бумажного мусора, ребенок принялся штурмовать семейную библиотеку. Не то чтобы он тут же вцепился в классику мировой литературы, но есть тут у нас несколько полок, на которых стоят захватанные, потертые, засаленные — словом, крайне аппетитные детские книжки. Некоторые из них покупали мне, когда я была маленькой, некоторые — моим маме и папе, а некоторые — даже бабушкам и дедушкам. И вот пришел Гайкин черед напасть на эту сокровищницу.

Он и напал. Теперь повсюду разбросаны всевозможные «Динки», «Артемки», «Горячие сердца» и «Школьные годы». Как-то вечером в приступе приятной ностальгии я собрала пачечку этих чистых юношеских книг, устроилась на диване с чаем и бутербродами и приготовилась вспомнить детство.

Через три часа я сидела все на том же диване в состоянии полного, как выражаются в приличных домах, опупения. И лихорадочно листала страницы. Боже, какой кошмар! Неужели я когда-то все это читала и любила? Как я могла вырасти на этом… мм… материале и не превратиться в законченное чудовище?

В книжках сочно и образно рассказывалось, как нужно предавать друзей, папу и маму. Как делать бомбы и швырять их в священников и чиновников. Что вокруг полным-полно шпионов, поэтому нужно бдительно следить за своими соседями и даже за незнакомыми людьми на улицах. Что самый лучший из людей — великий Сталин — обязательно скоро приедет в Ленинград и, может быть, навестит и наш детский садик. Что американцы — наши завистливые враги. И все мы хотим стать такими, как товарищ Дзержинский. А уж что там сообщалось про Христа и Аллаха — так я просто не посмею здесь повторять, иначе статья «Возбуждение религиозной вражды» мне гарантирована.

Удивительнее же всего было то, что до сих пор мне казалось — эти книжки я знаю наизусть. В детстве каждая из них была прочитана раз по сто — но все те пассажи, от которых меня сейчас кидает в дрожь, из памяти куда-то испарились. Думаю, это сработала школьная закалка, когда при кодовых словах учительницы — «великий Ленин», «развитой социализм» или «планы пионерской организации» — в мозгу включались защитные фильтры и он впадал в бездействие, до тех пор пока педагог не начинал вещать что-нибудь более осмысленное.

Первым моим побуждением было немедленно поступить по рекомендациям бессмертного Фамусова: «Забрать все книги бы да сжечь». Но потом я решила повременить и озадачить имеющейся дилеммой вас, дорогие читатели.

Итак, что мне нужно сделать?