Пришельцы

Что такое экспат, я не понимаю. Нет, я, конечно, знаю, что так себя называют живущие в Москве иностранцы. Причем не просто иностранцы, а граждане развитых держав, которые здесь не на службе, в командировке или на стажировке, а те, которые находятся в России по собственной воле и даже получают от этого удовольствие. Они завелись у нас во время перестройки, одновременно с подпольными обменными пунктами, поддельным Amaretto, турецкими вареными джинсами и прочим сквозняком свободной экономики. Произошло это как-то разом: были иностранцы и интуристы, а стали такие странноватые соседи с Малой Бронной и с Чистых прудов. Так меняет в одну секунду свой гордый и уютный статус пассажира на непонятно что бедолага, отставший от поезда. Где-то проводница разносит чай в латунных подстаканниках, а он стоит на перроне в шлепанцах, пока его деньги в кармане его пиджака едут в Сочи.

Экспаты, несомненно, произошли от иностранцев. Об этом явно свидетельствует знание ими иностранных языков. В результате серьезного исследования этого интереснейшего социобиологического образования мне удалось найти недостающие звенья их эволюции из безликой массы йельских и гарвардских яппи в московских бомжей и миллионеров. Как низкозадая конопатая блондинка из Айовы, мечтающая прыгать с махалкой в перерыве футбольного матча, становится томной бритоголовой хозяйкой картинной галереи? Что должно произойти с инвест-банкиром из Бостона, чтобы он забросил бонусы и пенсионные планы и уехал фермером в Тарусу? Ответ: они заразились тем, от чего мы с вами привиты, – Россией и Москвой. То, что дома они считаются на всю голову больными, в этом не сомневайтесь. Психически здоровый человек из Южной Каролины никогда по собственной воле (читай бесплатно) не поедет в страну, где нет арахисового масла, отключают горячую воду, не останавливаются такси, а рестораны закрыты на обед.

Внимание! Сенсационное для американских психиатров заявление: экспаты, которые проводят отпуск в Анталье, а не дома, которые пьют водку безо льда и ездят на «копейках», произошли от обычных туристов. Как астронавты из «Марсианских хроник» Брэдбери, они героически высаживались в Москве в скафандрах из Levi’s и Marlboro, они неловко передвигались по населенным хмурыми аборигенами улицам. Иногда они отбивались от унылого стада туристов и вдруг выясняли, что, сняв скафандр, могут дышать этим странным и сладким воздухом. Оказалось, что можно среди недели три дня разговаривать о Кафке на даче без туалета и притягивать впервые в жизни игривые взгляды «мисс Нижний Новгород». А запой?! Они остались. Они поменяли повадки, вкусы и манеру одеваться. Они сбились в стаи и начали занимать все свободные экологические ниши. Нет банкиров – пожалуйста, плиз! Нужны официанты? Thank you very much! Женихов не хватает? Welcome!

Они уже никуда не денутся. Они живут между нами и будут жить с нами всегда. Они – не без нашего участия – довольно успешно размножаются. Люди без родины. Ex patria. Вернее, странные люди, поменявшие свою родину на нашу.

Марко Черветти 28 лет

и Андреа Симонелли 27 лет

Два подвижных друга-итальянца прибыли в Россию с намерением открыть нехитрый бизнес: продавать русским итальянских футболистов. Правда, говорят, что до торговли быстроногим живым товаром пока далеко: сначала нужно подыскать жилье. Пока они живут в мастерской довольно известных художников и тусовочных персонажей братьев Тотибадзе. Там, в большой компании, я их и нашла. В комнате с холстами одни пьют чай с вареньем, другие сидят вокруг стола на крыше, на которую выходит окнами мансарда. Пахнет шашлыком, звенят бокалы. Появляется Марко – огромный человек с детским лицом. У него острая бородка и усы; их Марко поминутно подкручивает. Мне предложен сок, а хозяин усов варит в эмалированном тазу спагетти для всей компании. На соседней конфорке располагается гигантская сковорода с томатным соусом, над которым он параллельно колдует.

Марко свободно изъясняется по-русски, так как его мама – бывшая наша соотечественница.

– Дело в том, что мой отец работал на Fiat и в начале семидесятых он поехал в Тольятти строить «АвтоВАЗ». Я родился уже на северо-западе Италии, в городе Алессандрия. Десять лет назад переехал в Венецию. Даже решил, что это моя настоящая родина. Я превратился в венецианца и приобрел все венецианские привычки. Например, купил подержанную гондолу, стал плавать на ней по каналам и выпивать в каждом кабаке. Еще учился в университете, занимался нефтехимией. Потом вдруг бросил и взялся за китайскую филологию и каллиграфию. Много раз ездил в Китай и даже какое-то время был студентом в тамошней Академии искусств. В России до этого раза никогда не бывал. Но как-то раз взялся сотрудничать с вашим павильоном на Венецианской биеннале и, пока там работал, подружился со множеством русских. Потом приехал в Москву – сначала на две недели.

Подключается его друг Андреа. Он худенький, как подросток, и совершенно не умеет готовить, поэтому вместе со мной наблюдает за тем, как булькает в сковороде соус.

– Мы с Марко дружим уже давно. Он, пожив здесь, решил, что и мне было бы интересно приехать и посмотреть, что происходит в русском футболе. Я всю жизнь занимаюсь футболом: с детства играл и даже делал успехи. Правда, оказалось, что я все-таки недостаточно хорошо играл, чтобы стать профессионалом. Тогда начал работать консультантом для футбольных команд – помогал им находить хороших игроков и агентов. Но в итальянском футболе сейчас кризис: у команд огромные долги, даже очень хорошие футболисты сидят без работы. Зато у российских команд появились финансовые возможности.

Тут Марко перебивает друга:

– Когда я приехал в Москву, то сначала работал в одной итальянской фирме. Но быстро уволился и стал преподавать каллиграфию. А сейчас я еду в Минск, где в частном доме буду писать на стене очень большие иероглифы. Купил для этого в Китае самую большую кисть для каллиграфии, таких в мире всего пять штук!

Я не очень понимаю, какое отношение кисть имеет к футболу, но он ее гордо демонстрирует. Похожа на толстую швабру.

– Мы с Марко уже встречались с некоторыми из ваших команд. У нас уже есть запросы на итальянских игроков, и мы скоро поедем в Италию искать футболистов, подходящих к требованиям каждой команды.

– А как у вас разделяются обязанности?

– Я занимаюсь техническими вопросами, а Марко ведает культурными. Во-первых, он переводит – без него я не мог бы вести переговоры. Во-вторых, он знает разницу менталитетов русских и итальянцев.

– И в чем разница?

– Русские очень прямолинейны, они не виляют – сразу говорят в лоб. В Италии все стало очень официально, по-снобски. У нас, например, раньше тоже вели переговоры в ресторанах. Я считаю, когда бизнес делают в ресторане или в бане, с выпивкой, это здорово.

Его перебивает возбужденный Марко:

– Сейчас в Италии кризис, все стоит: экономика, культура, политика... А здесь жизнь кипит: люди хотят что-то менять, что-то строить, действовать. Вообще, Москва – очень агрессивный город. В том смысле, что он имеет очень сильную личность, и приходится с этой личностью соревноваться. Надо все время держать себя в тонусе, не расслабляться – иначе она тебя задавит.

Но я вижу, что они именно расслабляются. Мы присоединяемся к компании на крыше, поедаем дивные спагетти и жареное мясо. Тосты следуют один за другим. Уже строятся планы на следующий день: хозяева всех приглашают снова и даже составляют меню. Я спрашиваю у Андреа:

– И часто вы так... отдыхаете?

– Почти каждый день. Я уже немного устал от такого образа жизни. Надо искать квартиру.

Но мне почему-то не верится, что они съедут отсюда. И что итальянские футболисты обретут работу в наших командах. В конце концов, так приятно сидеть на залитой солнцем крыше в окружении хороших людей и попивать молодое вино.

[#insert]

Марк Эймс 38 лет

По широким коридорам сталинских высоток давно не бродят прямоспинные дивы тоталитарного кино и завоевательницы из фильма «Москва слезам не верит». В краснодеревных огромных лифтах сегодня редко услышишь русскую речь. Высотки оккупированы экспатами, которые легко платят три-пять тысяч долларов в месяц за высокие потолки, легенды и вид из окна на Кремль и Москву-реку.

«К Марку», – вздохнула лифтерша, узнав, что мне на двадцатый этаж. Ее украшенное иронией сожаление я оценила, когда увидела Эймса – голубоглазого двухметрового красавца с квадратной челюстью и неимоверной ширины плечами.

Марк Эймс – фигура в Москве легендарная, даже почти одиозная. Он – основатель и издатель англоязычной газеты eXile («Экзайл», переводится как «изгнанник»), которую читают все московские экспаты. В этом еженедельнике Москва выглядит как кладовка, доверху набитая сексом, пьянством, наркотиками и рок-н-роллом. Во всем этом месиве живут несколько нормальных людей – сотрудников «Экзайла», примкнувший к ним Эдуард Лимонов, проститутки, бандиты, тупорылые иностранцы и доверчивые простоватые русские. Еще есть силы зла: Международный валютный фонд, олигархи, Чубайс с Березовским и Бушем-младшим и Кондолиза Райс, которой явно не хватает секса. Все просто и понятно: буржуи – плохие, а оральный секс – хороший. Да, еще все читатели – козлы, а Эймс – молодец, которому не страшны ни НАТО, ни бен Ладен, ни чесотка с триппером.

В гостиной «молодца» – стул, стол с компьютером, стопки книг прямо на полу, диван и крокодилье чучело. Из техники – телевизор и музыкальный центр с колонками в человеческий рост.

– Подарок друзей, – скромно улыбается хозяин, которому явно не по чину владеть ничем дороже пятидесяти долларов, если это не проститутка из Night Flight. За пять минут он несколько раз сообщил, что газета едва сводит концы с концами и существует лишь за счет энтузиазма редакции. Поговорить он любит:

– Я родился и вырос недалеко от Санта-Крус, столицы хиппи в Северной Калифорнии. Америка разваливалась – ее ненавидел весь мир, и сами американцы тоже. Но вдруг люди, которые еще недавно ходили на демонстрации и дрались с полицией, превратились в менеджеровѕ Я так и не смог к этому приспособиться, принять этот лживый искусственный мир, который они построили под руководством улыбчивого Рейгана. Уж лучше бы воевали, что ли!

– Это в вас хиппи говорит?! – я улыбнулась, прикинув, что во время «лета любви» и антивьетнамских протестов смутьяну был всего годик, а столица хиппи, вообще-то, Сан-Франциско.

– Я считаю, что война – это не способ защитить свою страну, – улыбается Марк. – Я смотрю на нее с персональной точки зрения. У западного мужчины небольшой выбор жизненного пути – либо превратиться в офисного червя, либо заслужить славу в бою. Тот, кто говорит, что боевые заслуги ничего не значат, – просто врун. Я пошел было добровольцем во флот во время «Бури в пустыне», но меня не взяли потому, что выпускники Беркли всем известны своими радикальными взглядами...

Он даже взгрустнул, представив себя в белой матросской шапочке на борту эсминца, а я не стала спрашивать, как пролезли во флот выпускники Беркли, один из которых, Эдвард Маролда, даже написал книгу с бунтарским названием «Щит и меч. Военно-морской флот США в войне в Персидском заливе». Может, остальные скрыли свое образование?

– Получилось, что я не нужен своей странеѕ Такому лучше жить в другом месте. Спрашивается: зачем любить страну, которая тебя не любит?

– Вы не любите Америку?

– Нет. С чего бы я ее любил! Я, честно сказать, и мать-то свою не очень люблю.

– А вы, вообще, кого-нибудь любите?

Выяснилось, что Эймс очень любил (в порядке очередности): собаку, кошку и нескольких женщин. Любовь ему мешает жить, думать и писать заметки.

– Бог с ней, с любовью, как в Россию-то занесло? – спрашиваю.

– Был у меня друг-юрист, который как-то сказал: «Для тебя здесь все кончено! Езжай в Москву». В России начала девяностых возможно было все. Здесь меня никто не знал, я мог разбогатеть, стать большим человеком. Но, поработав в инвестиционном фонде, я быстро возненавидел все эти игры во второй шанс и широкие возможности. Я понял, что хочу одного – того, что делаю сейчас: писать. Жизнь – это не просто возможность заработать и выйти на пенсию. И я двинулся по Москве, как герой «Бегущего по лезвию бритвы»... Москва и сейчас – это опасный, жестокий и безжалостный город, очень не похожий на города Евросоюза. Хотя, конечно, стала вульгарней и безвкусней... Особенно клубы и рестораны. И вообще, Россия стала немного вульгарней во время правления Путина.

Он говорил про вульгарность, а я вспомнила дневники проституток из «Экзайла» и попыталась по памяти оценить изменение вкусов Эймса по отношению к русским проституткам. Вопрос вырвался сам собой:

– Вот вы красивый и умный мужчинаѕ Зачем вам проститутки?

– Проститутке платят за то, чтобы она ушла, – цитирует он Чарли Шина. – Продажная женщина делает свое дело и выметается, зато обычная, бесплатная, сидит, сидит и сидит – и еще рот никак не может закрыть. В идеале я бы хотел сидеть дома, писать, смотреть кино и слушать музыку. Ну пусть бы женщины заходили время от времени, чтоб я мог опустошить свои яйца. Не в том дело, что я обожаю работу. Просто это единственное, что остается.

Он задумывается, смотрит на компьютер, на колонки (подарили друзья), на свежий номер «Экзайла», концентрируется:

– Главное – чтобы газета жила, продолжала шокировать людей, заставляла их думать о том, о чем они раньше не подозревали или не хотели думать.

– А что вы будете делать, когда Россия войдет в Евросоюз, ВТО и НАТО?

– Тогда придется уехать в какое-нибудь менее цивилизованное место, где все еще происходят неожиданные события и людям пока не чужды страсти. Может быть, в Южную Америку...

Не знаю, надолго ли, но пока Марк уехал в Северную Америку, в благополучный город Нью-Йорк и пишет колонки про выборы в газету New York Press.

Серж Кадим 34 года

В течение нескольких месяцев по городу ходят легенды о красавце-негре в бурке и папахе, заблудившемся на Новом Арбате в районе закрытого кинотеатра «Октябрь». Утверждают, что он очень разговорчивый и приятный человек, говорят, он нравится девушкам. Разбираемая любопытством, я тоже отправляюсь на него посмотреть и себя показать.

Все как рассказывали: чернокожий мужчина баскетбольного роста с белозубой улыбкой на лице и пачкой флаеров в руке стоит на тротуаре и беседует с девушкой. Выждав, пока она уйдет, я подхожу к нему:

– А я вас давно заметила. Очень яркий вы персонаж. Вас как зовут?

– Серж.

– Давно здесь работаете?

Серж охотно начинает рассказывать, теребя рекламные листовки и не переставая улыбаться:

– У этого ресторана, у «Чито Грито», я четыре месяца работаю. Как пришел сюда, сразу клиентов стало много. Раньше у них другой человек стоял, и никого не было. Это потому что я общительный.

Серж говорит по-русски с акцентом, отдаленно напоминающим французский.

– Видели, до вас школьница здесь была, она все время приходит. Рассказывает мне о проблемах, о мальчиках. Я сначала сказал: ты с родителями лучше об этом говори. А она говорит: я с родителями стесняюсь, а ты мой друг, тебе я все могу откровенно рассказать. Теперь рассказывает, а я ей советую.

– То есть вы для нее как личный психотерапевт?

Он смеется.

– Я за свою жизнь научился сразу человека определять – вот чуть-чуть пообщаюсь и вижу, что за человек.

Даже к занятому беседой Сержу подходят хорошо одетые люди и сами просят у него флаер. Обычно от раздающих макулатуру на улице такие лишь отмахиваются, в нем, видно, действительно есть какой-то магнетизм.

– А вы сюда приехали десять лет назад в институт поступать? Откуда?

– Да, я учился тут три года на инженера, а потом пришлось бросить. Я сам из Конго. За обучение платили мои родители, и когда у нас в Конго началась война, отец потерял должность и не смог платить. Тогда я пошел работать. Чиню машины. Хочу открыть свое дело, автосервис. Небольшой.

– У вас есть семья?

– Да, я уже второй раз женат. Первая жена была, конечно, русская, и вторая тоже. От первой у меня дочь шести лет, а от второй – сын, ему четыре.

– А почему разошлись с первой?

– Потому что она была неумная. Я все время работал, а она только тратила деньги на всякие глупые вещи. На выпивку. Я работаю, а она отдыхает с другим мужчиной. Я ей говорил: может быть, у меня тоже были ошибки, но ты ведь ничего не знала.

– То есть вы ей тоже изменяли?

– Ну да, у меня была любовница. Я ее любил. Она сейчас моя жена.

Мы оба хохочем, а затем я спрашиваю Сержа, нравится ли ему в Москве.

– Мне здесь очень нравится. Потому что здесь есть перспективы. Вот в Европе я был – там уже все у всех есть, и никто ни к чему не стремится. Никто ничего не делает, только получает готовое. И для меня там возможностей нет... А здесь все возможно.

– А после работы вы чем занимаетесь?

– Я книги пишу. Так, для себя, на французском, потому что по-русски не умею хорошо писать. Про любовь пишу, про женщину, с которой у меня что-то было. Вот первый роман я написал и дал прочитать своей героине, так она не разрешила печатать. Потому что она дочь бывшего премьер-министра Конго и не хотела, чтоб про ее жизнь все узнали. А сейчас я собираю материал для четвертой книги, хочу сделать книгу о проститутках, русских и африканских.

– Ну и как вам русские, нравятся?

– Очень нравятся. Русские – они простые и открытые. Вот я во Франции жил, там ужас какие люди. Например, если зайдешь в гости, а семья в это время кушает, тебя не посадят за стол и не предложат поесть вместе с ними. Отведут в гостевую комнату, журнал дадут, и будешь ждать, пока они закончат. У русских не так. Хотя, конечно, в последние несколько лет хуже стало. Раньше скинхедов не было.

– А что, со скинами проблемы?

– Конечно. Я, вообще-то, могу за себя постоять, два-три человека – спокойно могу справиться; когда больше, уже не получится. Я к тому же не в Москве живу, я из Пушкина езжу. У нас в Пушкине свои скинхеды есть, и они раньше на меня охотились. А потом я решил: зачем прятаться все время? Пошел и пригласил их посидеть, поговорить. Пивко там и все такое. Говорю им: ну почему вам не нравится, что мы сюда приезжаем? Ведь русские тоже в разные страны едут, и их оттуда не гонят. А они говорят: русские пользу приносят, а вы только наркотиками торгуете. Я говорю: ты меня видел когда-нибудь с наркотиками? Еще я говорю: вот вы сколько времени тратите, все ходите, ищете, кого бы побить. А ведь сколько денег вы за это время могли заработать. Нужно делать что-то со своей жизнью, к чему-то стремиться.

– Ну и чем все это закончилось?

– Теперь мы дружим. Они меня охраняют, когда другие фашисты приходят. Они говорят: Сержа не трогайте, он свой.

На этом и расстались. Он, в бурке и папахе, проводил меня до такси, за рулем которого сидел симпатичный араб.