Припечатали

Иллюстрация: Александр Астахов

У мужчин загораются глаза, когда я говорю, что работаю в журналистике. И гаснут — как только я уточняю, что тружусь не на ТВ и даже не на радио. Мне часто грезилось, как я веду телепередачу. Представлялось, что личная жизнь наладится сразу после первого эфира, на подступах к грим-уборной, гаишники перестанут лезть с квитанциями и мне наконец дадут скидочную карточку Bosco. Это ведь правда: достаточно даже один раз мелькнуть в нужной программе, чтобы, казалось, недостижимые люди начали обращаться к тебе как к старой знакомой. К давней, вернее сказать.

Теперь у меня возникли сильные сомнения в справедливости этих суждений. Все, о чем более-менее говорят в «Ла Гротта» и Vogue Cafe, имеет отношение к газетно-журнальной лаже, а никак не к телевизионному лебединому озеру. У них там Галкин и Дубовицкая, и моя коллега по женскому несчастью Петровская еженедельно пишет в «Известиях» об отсутствии в телевизоре умных лиц, а у нас на низком старте сверхинтеллектуальный Wallpaper и псевдоинтеллектуальный, красивый Esquire. У них отставки, у нас назначения. Музы спускаются к типографскому станку. Занимая кабинеты, в которые с большим удовольствием въехала бы и я. При этом трудно отделаться от ощущения, что я часть сельского хозяйства, на которое кинули провинившихся. Но каких провинившихся!

Собственно, первым был Евгений Киселев, слетевший с «ТВ-6» в «Московские новости». Однако продукт ему достался настолько не первой свежести, что вдыхать новую жизнь было фактически некуда. Самое радикальное нововведение Киселева заключалось в том, что портрет главного редактора начал печататься на первой полосе газеты. Наверное, Барин, как называли его коллеги на НТВ, думал, что он все еще в телеэфире.

В прошлом декабре вслед за Киселевым о своем переходе в бумажный формат объявил великий Леонид Парфенов. Ему в смысле свежести продукта повезло больше. Еженедельник Newsweek — проект почти новый: начинай, колобок, с чистого листа. Враг рутины Парфенов сразу заявил, что Newsweek должны делать молодые, которых он намерен забрать еще со студенческой скамьи. На скамье, видно, обнаружилось такое, что заведующим отделом общества Парфенов назначил намедни писателя Александра Кабакова, лет пятьдесят осваивающего тему джентльмена в тоталитарном государстве. Очевидно, Парфенов исходил из того, что дух Кабакова молод, как у третьекурсника, а про тело в печатных органах кто ж думает — не в эфире, чай.

Возможно, он и прав. Во всяком случае, эксперимент с юным кинокритиком, написавшим в Newsweek о Берлинском кинофестивале, явно не удался: критик всерьез уверен, что в Берлине награждают «Золотыми львами», меж тем ими награждают в Венеции, а победители Берлинале уезжают из немецкой столицы с медведем — символом города.

На время остановив телевизионные чистки, власть и бизнес взялись за радио. За популярное. Михаил Козырев, генеральный директор «Нашего радио», написал заявление по собственному желанию за то, что не выполнял бюджетных обязательств. Главная претензия западных инвесторов к Михаилу в том, что он слишком увлекался всяческими околорадийными проектами, забивая на эфир. Перед Новым годом на сотрудников «Нашего радио» было больно смотреть. Козырев бросал все силы на производство очередного «Неголубого огонька», а в эфире в это время пели и бормотали что-то уж совсем невнятное. После того как в ноябре Руперт Мердок растоптал козыревскую мечту юности — закрыл радио «Ультра», — развод был практически предрешен. Больше всего он должен тревожить главного редактора журнала Rolling Stone. Или какие у нас еще есть музыкальные журналы?

Тем временем наша газетно-журнальная жизнь бурлит. Белые полосы, с которыми вышел «Коммерсант» в знак протеста против судебного решения, вынесенного по иску Альфа-банка, стали абсолютным раритетом. Собиратели готовы выложить пятьсот долларов за экземпляр — но не слышно, чтобы кто-то продавал. Последний раз такой ажиотаж наблюдался вокруг номера «Известий» с фоторепортажем из Беслана, того самого, который стоил Рафу Шакирову главноредакторского кресла. Рассказывают, что кандидатуру нового редактора «Известий», юного Владимира Бородина, согласовывали в Администрации Президента РФ. То есть в Политбюро ЦК КПСС, по старым меркам. Еще немного, еще чуть-чуть, и членам редколлегии «Известий» вернут черные «волги», продуктовый отдел заказов — только не в ГУМе, а в Fauchon, не говоря уж о персональных кабинетах с видом на «наше все».

Лавры Аджубея, впрочем, Бородину пока не грозят. На данном этапе их твердой кавказской рукой перехватила волоокая Шахри Амирханова, в свободное от модных показов время редактирующая журнал Harper’s Bazaar. По сообщениям СМИ, ей сделал предложение Борис Ельцин-внук. (Шахри — тоже внучка, правда, Расула Гамзатова.) В ответ на просьбу прокомментировать свои отношения с внуком она сказала: «Простите, но я не хочу комментировать свою личную жизнь. Моя личная жизнь — это моя личная жизнь. Я надеюсь, вы меня понимаете». Я не понимаю. Во всяком случае, Harper’s Bazaar, целиком выстроенный на подглядывании за жизнью звезд, приучил меня к мысли, что в мире глянца тайн быть не может. Ничего, так сказать, личного. И вот, на тебе: двойной стандарт.