Приди, но не сейчас

Иллюстрация: Тимофей Яржомбек/KunstGroup Pictures

Почти 30 лет страны Персидского залива мечтали о cоздании единой валюты, которая бы заменила доллар. В декабре прошлого года они вроде уже вышли на фи­нишную прямую: договорились, что будет создан валютный совет — предшественник общего Центробанка. Но 21 мая мечта если не умерла, то стала призрачной. Из валютного союза вышли Объединенные Арабские Эмираты, страна со второй по размеру экономикой в нефтяном ре­гионе. И все потому, что будущий общий ЦБ прочие страны альянса договори­лись разместить в Эр-Рияде — столице богатейшей из них, Саудовской Аравии. В Эмиратах подозревают, что саудиты будут контролировать эмиссионный центр, и ревнуют. А поскольку Оман еще в 2006 году отказался от участия в союзе, смысла в создании единой валюты только для Катара, Кувейта, Бахрейна и Саудовской Аравии почти нет.

Эта история во многом объясняет, почему, как бы об этом ни мечтали все, кто недолюбливает Америку, единая мировая валюта, которая могла бы заменить доллар, вряд ли когда-нибудь будет создана. Для кого-то Центральный банк, выпускающий эту валюту, всегда окажется не в том городе.

В 1944 году в Бреттон-Вудсе, штат Нью-Хэмпшир, где придумывали новую мировую финансовую систему, чтобы не слу­чи­лось новой Великой депрессии, англичане отстаивали план, придуманный их великим экономистом Джоном Кейнсом. Он предложил ввести общую денежную единицу под названием «банкор» с курсом, привязанным к цене корзины из 30 товаров. Центробанки разных стран исчисляли бы в банкорах свои резервы, а курсы национальных валют определялись бы относительно банкора. У специалистов из американского Минфина был похожий план, который тоже не приняли, — и слава богу: всемирную валюту собирались назвать «унитас».

Система, которую одобрили в Брет­тон-Вудсе, оказалась проще. Америка, как единственная держава, сохранившая к тому времени золотой стандарт, обязалась поддерживать цену на золото — $35 за тройскую унцию. Остальные страны привязали свои валюты к доллару, допуская колебания лишь в пределах 1% в ту или иную сторону.

К 1949 году Америка сосредоточила в своих руках 75% золотых резервов всего мира. Она могла позволить себе печатать деньги, а заодно брать на себя все больше долгов: США по сути контролировали цену на золото, и его роль во многом взял на себя доллар.

Центробанки других стран периодически обменивали вырученные за экспорт доллары на золото у ФРС. Это не было угрозой до конца 1960-х годов, когда американский бюджет стал рушиться под тяжестью расходов на вьетнамскую войну. Скоро ФРС больше не могла продавать золото европейцам по $35 за ун­цию — и, вместо того чтобы девальвировать доллар, президент Никсон 15 августа 1973 года просто отказался от конвертируемости доллара в металл.

Еще за четыре года до этого МВФ, тоже созданный в результате Бреттон-Вудской конференции, почувствовал, что доллара и золота для стабилизации мировой финансовой системы не хватает, и ввел-таки сво­его рода мировую валюту — SDR, Special Drawing Rights, специальные права заим­ствования, приравненные на момент создания к «золотому содержанию» доллара. После превращения доллара в бумажку, обеспеченную только авторитетом Америки, SDR утратил свою «валютность» и сохранился только как учетная единица МВФ, привязанная к корзине мировых валют.

В этом году Америку модно не любить и обвинять в том, что это она устроила кризис. И об SDR стали вспоминать как о возможной основе для настоящей единой мировой валюты. В марте за такой вариант выступил председатель китайского Центробанка Чжоу Сяочуань, а к нему стоит прислушаться — у Китая самые большие долларовые резервы. За месяц до него единую мировую валюту — под названием акметал (от слов «акме», высшая точка, и «капитал») — предложил создать президент Казахста­на Нурсултан Назарбаев. Всякий, кто читал отрывки из выступления Назарбаева, наверняка подумал о том, как густы конопляные заросли в казахских степях. Но этому выступлению придал легитимности нобелевский лауреат Манделл, которого многие называют отцом евро. «Я согласен с его проектом мировой валюты», — сказал великий канадец о Назарбаеве.

Все это звучит интригующе, но у европейцев на создание единой валюты ушло ни много ни мало 30 лет. А обсуждать идею начали еще между мировыми войнами. Сейчас в ЕС многие жалеют, что отказались от франков, лир и песет. Я видел в Париже демонстрацию за возвращение франка: в кризис люди больше доверяют «своим», чем соседям. А по­скольку современные деньги только доверием и обеспечены, это важный фактор.

Возможно, когда-нибудь мир и придет к единой валюте. Но явно не сейчас. Парадокс в том, что Америке все по-прежнему доверяют несколько больше, чем кому-либо еще. Даже у пяти богатых нефтью арабских стран не получается договориться — что уж говорить, например, о России, Японии, Китае и ЕС.

Банкор, унитас, акметал или интор (так предлагает назвать универсальную валюту Манделл: от «international» и французского «or», золото) — все это слова из утопического эсперанто, на котором мир пока не готов заговорить.