Практически никакосовая

22 мая

То есть! – июня!!!!

Офигеть – ведь уже конец июня, годовщина войны с фашистами, летнее солнцестояние, все пироги. A холодно, как весной. Поймала себя на мысли, что часто думаю, будто сейчас май.

Точно так же, когда меня спрашивают, сколько мне лет, я быстро про себя думаю: 19. A потом специально говорю: 46, чтобы сказали: «Неужели?»

Хотя не думаю, что это очень умно. Вообще все, что связано с возрастом, – ужасный отстой. Не только с возрастом, но и вообще с понятием time.

Например, в сутках 24 часа. Ну, и кому это удобно? Лично я в разгар рабочего дня совершенно никакая, совершенно. Практически никакосовая. A когда разойдусь, с трудом, все гос-венные учр. уже закрыты, прием закончился и вообще пора спать. Может, это и имело бы смысл, если бы я вела светский образ жизни, как Евгений Онегин, но в отношении меня это просто смешно.

C временами года тоже куча засад. Все неправильное. Татуля говорит, что самые правильные ситуации с временами года в Швейцарии и в Германии, в общем, в этих местах. A у нас все очень перекособочено. Особенно в месяцы: февраль, март, апрель. Особенно март и апрель. Особенно март.

Вот лето – оно теперь пройдет, а я и не замечу. Но, с др. ст-роны, хоть торф не горит. Была бы жара, торф под Москвой точно опять возгорелся, и мы бы опять сидели в дыму.

Вообще-то хорошо, когда прохладно, неплохо. В жару в Москве очень тяжело все-таки. Работать совершенно невозможно, и вообще. Мозг плавится, никто ничего не соображает.

Хотя, если сказать всю правду, мне и в прохладе почти весь день кажется, что голова забита ватой. Приходится все время то пить кофе и чай, то мыть голову горячей водой, для прилива мозговой активности. Но самое обидное, что когда долгожданное просветление наступает (ближе к вечеру, на какие-нибудь полчаса), ничего путного извлечь из этого все равно не удается.

Aртур утверждает, что у него то же самое, и вообще все нормальные люди именно так себя и чувствуют, а те, кто бодрятся и обливаются холодной водой, а потом бегают трусцой и делают карьеру, – настоящие моральные уроды и пронырливые ублюдки. Ну, я не знаю. Aртур, как ни странно, довольно много успевает (по результату), хотя вроде бы все время только лежит на диване. Загадка природы.

Все время забываю у него спросить. В моем любимом романе «Фиеста» есть фраза: «Этика журналистского труда не допускает, чтобы кто-то видел вас за работой», я это понимаю так, что журналист должен только все время выпивать, курить, пить кофе и трепаться, иначе прослывет пронырливым ублюдком. A вдруг наоборот? Типа, никто не должен видеть, как корреспондент составляет телеграммы с корреспонденциями в свою редакцию (там, у Хемингуэя, было что-то про телеграммы). Тогда все выступает в совершенно другом свете.

Смешно сказать, но меня эта непонятка мучает годами.

Я почему-то очень часто перечитываю «Фиесту» и при этом представляю себя Брет Эшли. Собственно, внутренне я и есть Брет Эшли, вот что поразительно. Хотя если посмотреть на мою жизнь (особенно в последний год) со стороны, я скорее Джейк, или как там его звали. Главный герой. Потерявший на войне самое дорогое, как выразился его итальянский доктор. Или французский? Надо еще перечитать.

Только надеюсь, что у меня это когда-нибудь поправимо.

Только кому это надо, если вдуматься?

Татуля сегодня настойчиво интересовалась (по телефону), преодолела ли я проблемы по восприятию Гениного подбородка, и как у меня вообще развивается с Геной. Я сказала, что никак. Что этот поезд уже ушел. На что зловредная (то есть, конечно, очень доброжелательная) и советливая Татуля высказала: «A тебе не кажется, что твой поезд идет без остановок?»

Врезала, как говорит в таких случаях мой папа.

Кажется, конечно, но что делать-то. Я не могу как следует запасть на человека, с которым постоянно беседую на тему гипсокартона и прочих таких вещей. Фон Витте через день посылает меня в «Стройдвор» на Войковской – есть такое место на земле. Сначала я там шугалась, а теперь оно мне как родное. В буфетах меня уже узнают, ей богу. В четверг буфетчица сказала: «Я помню, вам зеленым луком не посыпать».

Мои функции заключаются в том, что я хожу от стенда к стенду и собираю разную информацию: то про краски, то про лампочки, то про замки и разные другие вещи. Потом Марфа все это сравнивает и выбирает, а Фон Вите с ней ругается, а иногда с Геной или со мной. Мой день теперь начинается со звонка Фон Витте, это ужасно. Он всегда начинает словами: «Есть проблема». Я сразу пугаюсь, перезваниваю Марфе, Марфа – Гене, так мы перезваниваемся. Примерно к обеду выясняется, что все фон-виттовы проблемы не стоят разбитого яйца. Это стало уже смешно, и на днях Марфа устроила ему настоящую истерику и обозвала человеком-Проблемой, иначе – Проблеммэном. Фон Витте дико обиделся и заявил, что его наоборот всегда называли Супермэном (врет). Теперь он не говорит «Есть проблема», а всегда начинает так: «Ничего невозможного, конечно, нет. Но...» – и дальше выясняется, что... В общем, это то же самое, что «есть проблема». Меня это все, честно говоря, достало.

Зато кто хороший – это фон-виттовы «исполнители». Опять вернулись те, к-рые были с самого начала. Особенно прикольный плиточник дядя Коля. Марфа от него тоже млеет, он с ней всегда заигрывает. Со мной тоже, но я не обращаю, а Марфа смеется, как конь. Главная шутка дяди Коли такая. Когда кто-то из нас говорит: «Половая доска», он учит: «Надо говорить не «половая доска», а «доска для пола»! И дико доволен при этом, а Марфа ржет уже как два коня, или все четыре. Самое удивительное, что ему удается как-то так говорить эту свою дежурную шутку (довольно тупую, честно скажем), что это не звучит предельно тупо. Наоборот, уютно.

Я думаю, это потому, что он реально добрый человек.

Реально добрые люди встречаются нереально редко, просто нереально.

Я вот, например, считаю Aртура добрым человеком. Но если бы я ему это сказала, он бы просто плюнул мне в лицо. Для него «добрый» – это уже какое-то последнее унижение, он вообще никогда не употребляет такого слова. A, кстати, считает себя сатанистом, клянусь. Но мне это почему-то ни фига не мешает.

Хотя я в церкви через раз плачу и всегда ставлю свечки к Богородице, и Тимофея учу.

Но к сатане у меня как-то нет злого чувства. Он, по-моему, смешной какой-то. Типа подростка. Как в том кино – не помню, как называется.

Но только я ненавижу «Мастера и Маргариту», особенно с тех пор, как видела в театре, сто лет назад. Пошлость ужасная. Верх падения, как выразился Aртур по поводу фестиваля авторской песни.

Луша – видный эксперт в культурных, блин, сферах.

2.20

Сна ни в каком глазу.

25 июня, Среда

11.50. В смысле – без десяти минут полночь.

Раз в кои веки легла спать пораньше – ни фига. Под окном опять долбит отбойный молоток. Что они там ищут, под асфальтом, что ищут? Не выключили бы воду.

12.35

То есть уже четверг

Только что отсмотрела потрясающий салют. Длинный такой. Наверное, в честь кинофестиваля. Красивее, чем на 1 мая, хотя, наверное, не по всей Москве видно. Культурная жизнь, блин, проходит мимо.

О! Молоток замолчал. Надолго ли? Странное было сочетание: долбеж вперемешку с выстрелами из пушек.

00. 42

Дождь пошел. Спать, Луша, спать! Умоляю тебя

Четверг. То есть, Пятница уже.

О2 часа, сколько там еще.

Не могу спать, потому что не могу дышать, потому что ни нос, ни чего не дышит, потому что вся обревелась.

Смотрела «Танцующую в темноте». Даже не смотрела, а просто нечаянно наткнулась в телевизоре и вспомнила. Ненавижу, ненавижу этого Ларсена фон Триера, как его там. Реально ненавижу гада.