Поймай меня

«Мирный Вудсток», — такое сообщение шлет мне мой друг из мобильного лагеря, обитатели которого всю ночь перемещались по центру Москвы. Действительно, когда я прихожу на Чистые пруды, происходящее больше напоминает пикник, но никак не Майдан. Кудрявый мальчик катается на самокате, женщина на последнем сроке беременности, одетая в черную объемистую кофту и просторную юбку горчичного цвета, о чем-то воркует со своим мужем. Лера, муниципальный депутат из Коптево, грызет арахисовые козинаки и фотографирует людей, собравшихся у памятника Абаю Кунанбаеву: великий казахский мыслитель увешан белыми ленточками, у подножия памятника лежат коврики-пенки, на которых спали люди. «Вы не представляете, какую замечательную ночь мы провели на «Китай-городе, — восторженно делится со мной Оля, второкурсница РГГУ. — Мы пели песни, играли в бадминтон. Мы делали все, что нам хочется, и было такое ощущение, что этот город — полностью наш». Прошлую ночь Оля называет «испытанием романтикой». Сегодняшний день — «испытанием обыденностью». Оля двое суток без сна, она устала, она хочет спать, но понимает, что с места уходить не нужно — один раз почувствовав этот город своим, ей хочется продлить это чувство до бесконечности.

Уходить никто не собирается: две пожилые матроны раскладывают половниками плов с морковкой, на гранитном парапете режут украинскую колбасу, молодой человек в очках играет на гитаре что-то из репертуара группы «Крематорий». Мужчина адвокатской внешности раскуривает сигару, а двое стариков справа от него принимаются спорить, был ли Бог евреем.

Начинает накрапывать дождь, и двое юношей начинают собирать деньги на дождевики. Откуда-то достают плотную полиэтиленовую пленку и растягивают ее над лагерем, прикрепляя к деревьям. У памятника, окруженный слушателями, стоит Сергей Митрохин из «Яблока» и благодарит собравшихся за стойкость. Все ждут приезда Алексея Навального: «Поехал спать, но обещал вернуться», — говорят в толпе.

Вскоре приезжает Ксения Собчак — привозит пирожки и компот из кафе «Бублик», говорит прочувствованную речь: «Это мирный Майдан, и таким он должен быть. Я далека от взглядов Сергея Удальцова, радикальный протест нам не нужен, но мы должны действовать заодно, чтобы добиться цели». «Лучше б она какую-нибудь хорошую передачу вела на СТС, а не речи говорила», — лениво переговариваются два молодых человека в черных кожаных куртках. «Ксюша, скажите, а что нам делать дальше?» — кидается к Собчак субтильного вида брюнет в коричневой майке. «Этот вопрос обсуждается, и есть разные сценарии», — слегка уклончиво отвечает Ксения.

Атмосфера скорее беззаботная, если не обращать внимания на то, что Чистопрудный бульвар с двух сторон оцеплен ОМОНом. От нечего делать иду считать автозаки — их по десять с каждой стороны, в общей сложности — двадцать. Омоновцы курят под деревьями на бульваре и ведут себя достаточно мирно: один боец идет в кафе «Хлеб&Co» за кофе и бутербродами, двое других рассматривают плакаты, вывешенные по всему бульвару ко Дню Победы. Особенным успехом у омоновцев почему-то пользуется плакат «Два котла»: они радостно смеются и показывают на него пальцами. Там же, на бульваре, висят билборды в железных рамках — поверх части из них черным фломастером написаны лозунги: «Навальный — наш президент» и, конечно, «Это наш город».

Дождь усиливается. Под пестрым зонтом на одной из лавочек сидит пенсионерка Люба: она ходит на все митинги и после «Марша миллионов» очень боится провокаций. Помимо провокаций, Люба очень боится Путина: «Он внешне какой-то страшный, на Кощея похож». Дома Любу ждет 80-летняя мама, которая «от политики далека, но Путина тоже не любит, потому что денег ни на лекарства, ни на еду старикам не хватает».

Мы мирно сидим на лавочке и наблюдаем, как по бульварам ходят мамы с колясками — на ручках колясок висят белые ленточки.

Ситуация резко меняется в семь часов вечера: по бульвару бежит Дмитрий Степушкин, постоянный участник митингов. «Автозаки поехали вперед, от «Тургеневской» идет ОМОН!» — кричит он на бегу. Через минуту на бульваре появляется шеренга бойцов в черных касках. Они идут плотной цепью, срывая с деревьев полиэтиленовый полог и наступая на пенки с надписями «Архыз-2009» и «Эльбрус-2011».



От них, в сторону Маросейки, бегут люди. «Космонавты» встают в цепь и перегораживают Покровку и Маросейку. Группы людей бегут во двор, омоновцы — за ними. Забирают тех, у кого есть белые ленточки, и тех, на ком есть дождевик. Поредевший мобильный лагерь перемещается к памятнику героям Плевны, но встать там не представляется возможным: памятник чистят две пескоструйные машины, и вся площадь перед памятником засыпана песком.

«Дворами к памятнику Пушкина!» — командует молодой человек в белой майке с длинными рукавами. Мы бежим к памятнику Пушкина, но площадь взята ОМОНом в оцепление. Сворачиваем на Тверскую, но ОМОН цепью рассекает толпу, берет часть людей в кольцо и растаскивает по автозакам под крики «Позор! Фашисты!». Бежим по Тверскому бульвару, он перекрыт. У Никитских Ворот предусмотрительно припаркованы пять автозаков. Задерживают Алексея Навального, который, поспав несколько часов, приехал в центр. Задерживают Ксению Собчак. Задерживают всех подряд, кроме журналистов, которых отпускают, проверив пресс-карту.

В голове вертится простая мысль: «Какого хрена? Вашу мать, у нас нет ни одного плаката, мы не скандируем лозунги. Что за казаки-разбойники?!»

Под натиском ОМОНа лагерь, разбитый на группы, перемещается на Патриаршие пруды. Час ночи, все устали, держатся на адреналине. Из пятисот человек осталась половина, остальные задержаны. Но начинают подходить новые.

В 1:05 на Бронной предсказуемо появляется ОМОН. Часть людей бросается бежать на новую точку — к «Баррикадной». Мы, человек двадцать, бежать не хотим: стоим на месте, разговариваем. «Гуляете, значит?» — скучным голосом спрашивает нас один из полицейских, и мы слышим привычную фразу: «Граждане, пройдемте на выход». Нас выдавливают с Бронной поближе к Садовому, где и берут в кольцо. С периодичностью в пять минут к тротуару подъезжают новые автозаки. Нашей группе достается рейсовый автобус, поскольку «автозаков на всех не хватает».

В ОВД «Таганское» нас спрашивают, что мы делали в ночь с восьмого на девятое мая, и записывают ответы: «гулял», «общался с друзьями», «отказываюсь отвечать».

В шесть утра я иду по пустынной Тверской, полностью зачищенной, перегороженной железными заборами перед парадом. Поймайте меня, если сможете.