Последняя демонстрация

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Я-то был на свадьбе. Друг женился. Точнее, свадьба, конечно, была попозже, но и встал не рано, и надо было что-то купить, а потом еще за город ехать, ну и вообще как-то странно — сначала на митинг, потом на свадьбу… В общем, я не ходил.

Но слышал. Лимонов, говорили, арестован. А депутата Гуляева — и вовсе побили. Кто такой Гуляев я, честно говоря, не знаю — и фамилия слегка подозрительная. Но, наверное, человек хороший, раз побили.

Ну еще Касьянов и Каспаров. Касьянов вроде скорее симпатичный, но какой-то комический. Каспаров же вроде говорит все правильно, но немного противный — примерно как знаток Друзь. С другой стороны, по текстам сложно определить, а по телевизору Каспарова — в отличие от Друзя — не показывали, кажется, с тех пор как он перестал играть в шахматы.

Да, телевизор я не смотрел — но, думаю, ничего не пропустил. В смысле, пропускать было нечего: главный городской канал, 5-й, неумелый и робкий, как гимназистка, весь день, говорят, рапортовал о борьбе с сосульками.

Так вот, Лимонова арестовали. Лимонов мне, вообще-то, нравится еще гораздо меньше, чем Касьянов с Каспаровым. Но Лимонов — это в чистом виде «эффект Кулешова». Режиссер Кулешов совершил революции в монтаже, когда однажды начал склеивать лицо актера Мозжухина с разными вещами и обнаружил, что одна и та же физиономия в разных контекстах выражает — и вызывает — совершенно противоположные эмоции. Один и тот же Лимонов в декорациях 98-го и 2007-го, как выяснилось, тоже совершенно разные вещи. Надеюсь, что мы с Лимоновым оба доживем до того дня, когда я его снова смогу с чистым сердцем не любить.

Название скорее хорошее. «Марш» — не очень. Идея прозрачна, но все же: «Ты где?» — «Я на марше», как-то совсем странно. А вот «несогласных» — просто здорово придумано. С задней парты, правда, интересуются, с чем именно несогласных, и губернатор Матвиенко даже вроде предположила, что с головокружительным процветанием Петербурга — но, по-моему, тут все понятно. Вот с чем 7 ноября примиряются и соглашаются — примерно с тем и несогласные…

В законодательстве о митингах я ничего не понимаю: его в последнее время столько обсуждали, что я запутался. То ли нельзя митинговать перед выборами, то ли в присутствии прессы, то ли вблизи исторических памятников. В Москве, кажется, нельзя геям. В общем, пойди разберись. Но я учился на историческом и точно знаю, что это все неважно: на самом деле, конечно, митинги можно либо полностью разрешить, либо полностью запретить. И промежуточные варианты просто не работают.

Не знаю, сколько было на «Марше несогласных» — две тысячи, как сказала милиция, или восемь, как сказали организаторы, или пять, что более всего похоже на правду, в любом случае для Петербурга — это очень много.

Поскольку Петербург, как известно, не Москва. Петербуржец вял, инертен и не любит выходить на улицу. Я раньше по дороге на работу часто проходил мимо митинга против войны в Чечне — он собирал на Невском стабильную аудиторию, от семи до двенадцати человек. К тому же Москва большая — есть Пушкинская площадь, есть Красная, есть, на худой конец, Лубянская. А в Петербурге площадь одна — Дворцовая, и на нее без специального повода не пойдешь. Но если уж петербуржец до Дворцовой доходит — известно, чем это кончается.

Опять же, градоначальники. Мэр Лужков, понятно, ориентируется на дореволюционного приказчика. Губернатор же Матвиенко лелеет образ просвещенного монарха: носит брючные костюмы, знает толк в ресторанах и под настроение покровительствует наукам и ремеслам. Интересно поэтому, что реакция на оппозиционные митинги у них совершенно идентична — с поправкой на то, что столичный ОМОНовец получает больше и трудится эффективнее, а петербуржский действует с некоторой ленцой.

Однако недооценивать петербуржца — огромная ошибка. Я плохо помню Советский Союз, но прекрасно помню, как он рухнул. Одно из сильнейших впечатлений детства — митинг в защиту Гдляна и Иванова. Году, соответственно, в 90-м. Я шел, скажем, из школы — и вдруг увидел толпу. Она была необъятная, она не кончалась на горизонте, десятки тысяч людей, как на салюте. Вряд ли сейчас кто-то вспомнит (и я тоже), от кого защищали Гдляна с Ивановым — от коммунистов, от Ельцина, от узбекской мафии, друг от друга? Не уверен, что и тогда все это хорошо понимали. Но кое-что было очевидно.

Мне не особо симпатичны организаторы «Марша несогласных», но я даже теоретически не могу придумать, кто понравился бы мне больше на их позиции. Ходорковский? Скарлетт Йоханссон?

И мне вообще противна идея митинга — как, подозреваю, и множеству из тех двух-пяти-восьми тысяч человек, которые там были. Что такое митинг? Для графа де Ла Фер — слишком мало, для Атоса — слишком много.

Но я отдаю себе отчет в том, что эта разогнанная демонстрация, возможно, одна из последних, на которую можно было не ходить с относительно чистой совестью. И вполне вероятно, что через какой-нибудь год, сидя в аналогичной ситуации на свадьбе, уже придется чувствовать себя последним говном.