Полусухой закон

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Во рту у меня переночевала стая котов, руки трясутся, чудовищно болит голова. Такого похмелья у меня не случалось с выпускного вечера в школе — а это было во времена алкоголя по талонам и закуски по карточкам. Украденную у родителей водку мы с одноклассниками превратили в сногсшибательную смесь с помощью бытового сифона и пары баллончиков с углекислым газом (тоже, кстати, жутко дефицитных). О том выпускном вечере я помню только, что целовал директора школы и пел песню «Ром с пепси-колой для звезды рок-н-ролла». Сделанные на выпускном фотографии я в педагогических целях прячу от детей.

Очевидно, не я один с дрожью вспоминаю школьные годы. Так что я не слишком удивился, когда накануне очередного выпускного вечера полки с алкоголем в «Седьмом континенте» огородили веревочками, а товар стыдливо накрыли листами белой бумаги. «Распоряжение префектуры. С четырех дня и до завтрашнего утра — ни-ни», — с тоской в голосе сообщил мне администратор торгового зала. В списке продуктов, которым меня снабдила жена, выпивка не значилась — дома еще оставалось грамм триста коньяка и пара бутылок аргентинского мерло. Поэтому я просто купил хлеба и буженины. Кто мог знать, что последний звонок звенит по тебе?

Через пару дней, когда коньяк с мерло закончились, я снова наведался в бывший сороковой гастроном — и не обнаружил там ничего: ни чилийского, ни южноафриканского, ни аргентинского, ни даже итальянского. Было только французское по две тысячи рублей. «Смена акцизных марок, — с хорошо отрепетированной трагической интонацией продекламировал все тот же администратор. — С первого июля запрещено торговать импортным алкоголем со старыми марками. Это все, что у нас осталось, а остальное мы отправили на перемаркировку. Купите лучше отечественной водочки».

Я бросился звонить друзьям, а друзья в один голос рассказывали, какую удручающую картину они наблюдают в «Рамсторах», «Азбуках вкуса» и «Перекрестках» по всему городу. Даже винные супермаркеты превратились в «соки-воды». Если бы не горы водки и стройные ряды «Клинского», я бы решил, что в целях снижения смертности, повышения рождаемости и увеличения темпов роста экономики в стране запущен национальный проект «Горбачев-2». Печальный администратор заламывал руки, возводил очи горе и клялся, что только Всевышнему ведомо, когда на прилавках снова появится импортный алкоголь. Причитать он прекратил, только когда я подстраховался парой литровых бутылок легального «Русского стандарта» и направился к выходу.

Покатавшись по городу, я наткнулся на маленький винный бутик, в котором с сорокапроцентной скидкой продавалось вино со старой акцизной маркой. Две продавщицы бросились ко мне как к родному. В их глазах буквально стояли слезы: «Первого числа мы закрываемся, не знаем даже — на сколько. Нас, наверное, уволят. Хозяин все распродает, говорит, что мелкие магазины будут последними в очереди на перемаркировку. Берите, берите больше — таких скидок уже никогда не будет. Мы вам сейчас отберем самое лучшее, вы все перепробуете, будете потом знать, на что стоит тратить деньги». Спустя сорок минут я вышел из еще совсем недавно стерильного, а теперь заваленного пустой тарой бутика. Двадцать две бутылки, триста долларов. Пьемонт, Тоскана, Бургундия, Лангедок. Кьянти, риоха, пинотаж. Азохн вэй!

Теперь я точно знаю, что чувствовал сосед моей прабабушки, который в июне 41-го не стал дожидаться конца речи Молотова о начале войны, а прямо в пижаме пошел в сберкассу и снял со счета свои сбережения — за десять минут до того, как все вклады советских граждан были заморожены. Запихивая ящики в машину, я ощущал такую же противоречивую смесь гордости за собственную сообразительность и стыда за то, что не могу осчастливить всех тех, кто сейчас с тоской бродит по винным отделам какого-нибудь «Спара» между полок со «Святым источником» и маринованными огурцами.

Вечером я понял, что в эти дни не могу оставаться трезвым. Я отправился в любимый ресторан, где вместе

с хозяином заведения мы выпили последнюю бутылку шардоне. Он время от времени хватал мобилу, отчаянно пытался раздобыть пару ящиков и становился все больше похож на тех несчастных продавщиц: «Что я буду говорить клиентам? Что Путин наводит порядок на таможне? Мне, наверное, придется закрыться на пару недель, а алкоголь как завозили по серым схемам, так и будут завозить, просто останутся только крупные поставщики, которые взвинтят цены и будут по-прежнему заносить деньги таможенникам».

К четырем утра я обошел четыре бара. Повсюду бармены с порога предупреждали, что пить придется то, что есть в наличии, а не то, что хочется. Наличие диктовало курс на понижение — после шардоне я выпил божоле, потом два мохито и закончил полусухим шампанским. Как попал домой, не помню. Помню только, что благодаря Минэкономразвития, таможне, налоговикам и этим жалким бумажкам размером два на девять сантиметров я вернулся в перестройку: выпивка есть здесь и сейчас, завтра ее может не быть. Мне снова шестнадцать лет! Да здравствует газированная водка! Страшно даже подумать, что нас ждет впереди. У кого-нибудь есть аспирин?