Положительный герой

Матвей, 30 лет, занимается продажами:

— От кого я получил ВИЧ? Я жил с одним парнем, он бывший наркоман, и он как-то забыл мне сказать. О статусе я узнал в Израиле. Там все прошло очень легко. Мне все объяснили, все показали, никто не делал такое лицо, будто прикоснуться ко мне страшно. Первая реакция у людей какая: застрелюсь, отравлюсь. Ими никто не занимается. В Израиле меня за руку вели от и до, повторили все особенности болезни по нескольку раз. Сначала там поставили диагноз, затем сделали несколько анализов, просто чтобы подтвердить, что он есть. Потом сделали расшифровку моего вируса, его тип. Взяли кровь на то, чтобы определить, какие лекарства мне подходят больше.

Как я пережил диагноз? Я вам скажу так: каждый гей подсознательно готов к этому. У простых людей все иначе. Геи, наркоманы, проститутки легче воспринимают этот диагноз, как правило. Для меня это шоком не было.

Конечно, среди геев ВИЧ намного более распространен, тут одно цепляется к другому. Геи очень раскованны в поведении, я не отрицаю этого. Есть там такое негласное правило: «Я нормальный, ты нормальный — давай не будем предохраняться». Это большая ошибка.

Когда вернулся в Россию, начались проблемы. Первым делом очень долго ставили на учет: долго разглядывают паспорт, чтобы прописка была. Задавали вопросы, которые я считаю неуместными: «А как вы получили?», «А кто ваши партнеры?», «С кем-то же спали, наверное». Только после этого допроса назначили лечение.

В России это происходит методом тыка. Подошел — не подошел. Проблюешь добрых три месяца — тогда ладно, дадим ему другое. Взять вот моего партнера, Андрея. Он тоже ВИЧ-положительный. Ему дали препарат, он очень плохо пошел. Нам пришлось обращаться к комиссии, нам отказали: «Подумаешь, побочки».

Качество жизни ВИЧ-положительных никому не интересно. То, что у вас понос, ночной пот и температура, никому не важно, главное, чтоб вы жили. Чтобы у нас сменить препараты, нужно или головой биться об стенку, или конфеты врачам заносить. Тогда можно.

У нас сложно встать на учет, если ты живешь не по месту прописки. Это одна из причин, по которой люди перестают лечиться. Соответственно, если ты живешь в Москве, а прописан во Владивостоке, то ты должен постоянно ездить домой. Лекарства у нас дают на месяц, ну максимум на два. Временную прописку не признают, ничего не признают. Тоже большая проблема. К вопросу о том, почему эпидемия. В Москве очень много геев из разных городов, и они перестают лечиться, потому что у них нет возможности ездить на родину.

Так, один мой знакомый повесился, когда узнал о своем ВИЧ-статусе. У него еще российского гражданства не было, поэтому так. Без гражданства-то совсем плохо: мало того, что ни прописки, ни родных, ни денег, ни квартиры, еще и таким диагнозом огорошили, а лечить здесь не будут. Бедные иностранцы, я им так сочувствую.

«Соколинка» («Соколиная Гора» — ведущее учреждение Москвы, оказывающее всестороннюю помощь больным ВИЧ-инфекцией/СПИД. — БГ) не принимает другие регионы, она и так задыхается, потому что присоединение Новой Москвы четыре года назад сильно увеличило поток. Это помимо того, что с каждым годом растет количество инфицированных. Как была «Соколинка», так и есть. Она не расширилась, ничего. А людям нужно давать лечение, где бы они ни находились, они же граждане этой страны. Для этого нужно дополнительные центры открывать.

Государство должно, во-первых, не усложнять жизнь бесконечными законами, во-вторых, отрегулировать работу СПИД-центров, чтобы не было огромных очередей. Если вы хотя бы ради интереса пойдете на «Соколинку» утром, вы просто упадете, толпы сидят по двести человек, люди орут. А в целом публика там обычные люди. Каких-то наркоманов на ломке вы встретите редко. Есть, конечно, такие, которые там сидят, трясутся, что-то такое, а в целом абсолютно как в обычной поликлинике. Девушки молодые. Многим стоило бы сходить туда и посмотреть, все нормальные люди.

«Соколинка» вообще работает как отдельное государство. Хочу — возьму без прописки, хочу — не возьму. Хочу — дам нормальные лекарства, хочу — нет. Всё решают деньги. Простые люди несут врачам цветы, а люди посерьезней… У них все серьезно. Их принимают отдельно, нередко они вообще не появляются там, медсестрички приезжают к ним на дом. Оформляется ли это через бухгалтерию? Очень сомневаюсь. Все про это знают, но разве докажешь? Какие там суммы? Мне сложно сказать. Но речь идет не о десятках тысяч рублей, конечно, а о сотнях.

Так-то в Москве выдача препаратов устроена очень удобно: в одном месте ты должен получить рецепты, дальше через всю Москву в специальную аптеку, там получать. В моем городе лекарства получаешь прямо у врача. В каждом городе по-разному. В Москве, например, бывают перебои. Происходит перебой, и получается, что нужно менять схему, а не факт, что она подойдет. Я часто встречал, что люди перекупают лекарства друг у друга. Препаратов на самом деле не так уж много. Они враз могут закончиться.

«Особое отношение» очень сильно усложняет жизнь. Вот, например, в Израиле у меня была хирургическая операция: сделали и сделали. Обратился я к хирургу в Москве. Сначала мы с Андреем были самыми любимыми клиентами: вот вам чай, печеньки, вот это все, а когда узнали о моем статусе, началась паника. О, говорят, это нам особая операционная нужна, оборудование; не будем мы вас оперировать — у нас нет особого допуска. Погнали ссаными тряпками, короче говоря. Психологически пришлось перейти через себя.

Если врачи-инфекционисты еще разбираются в теме, то у терапевта получить внятную консультацию почти невозможно: «У вас ВИЧ, вы в интернете посмотрите». Районные поликлиники о СПИД-центрах не знают, с ними не сотрудничают, в итоге больной выходит неинформированным, в крайне угнетенном психологическом состоянии, и сам вынужден что-то искать.

Потому-то столько форумов и существует. Никто ничего не объясняет. Люди на форумах задают вопросы, на которые должны отвечать врачи. В России человек предоставлен сам себе.

Гей с плюсом обречен на одиночество или должен искать другого плюса. А что касается секса, так там вообще полный кошмар. Он же должен сказать об этом, при этом 99% откажут, правильно? А потом кто-то узнает и начнет шантажировать. Дома сидеть и ничего не делать — вот и все, что остается. Это очень сложная тема, открывать свой статус партнеру или нет. Дело в том, что у человека, регулярно принимающего терапию, снижена иммунная нагрузка, вирус фактически спит и не представляет угрозы. Врачи же предлагают ходить с табличкой и ставить в известность абсолютно всех. Каждый решает для себя сам. Ты молодой, тебе хочется секса, поэтому многие ходят в гей-сауны, где у тебя никто ничего не спрашивает. Геи склонны к безрассудству. Из таких мест все и идет. Вот мы вдвоем, у меня сейчас такой проблемы нет. А если бы я был один, при моих потребностях, я бы, наверное, сошел с ума.

Откуда в среде такой сексуальный радикализм? Ну смотрите. Вот вы, вы конкретно, взяли и вышли на улицу. Там один парень, второй, третий. А если ты гей, к кому ты подойдешь на улице? Поэтому все они, так сказать, «дорываются». Срок ухаживания стремится к нулю. Вот представьте себе ситуацию: провинциальный город, в нем всего два гея — мальчик Петя и Борис Иваныч, которому 53 года. Петя хочет какой-то любви, какого-то Ваню, а нет Вани, и он решает переехать в большой город, в Москву. Конечно, ему сносит крышу. О предохранении он ничего не слышал. Все, вот вам готовый пациент.

Если геи однажды выйдут из тени, мне кажется, они перебесятся и впредь перестанут себя так вести. В Европе же нет такого беснования. На данный момент геи в РФ подвержены многим рискам. Среди них много нечистоплотных людей. В гости придут и с легкостью уведут какую-то вещь. Ты в полицию никогда не заявишь, потому что придется описать то, чем ты занимался накануне.

У нас город маленький (Калуга. — БГ), и в моем как-то узнали. Выходишь ты из СПИД-центра, и обязательно кто-нибудь заметит. Что только обо мне не писали, писали в местном «Подслушано»: «Вот он разносит СПИД по городу, надо коллективно написать заявление». Что примечательно, писали геи, я их знаю. Ссылку давали на анкету. И комментариев было огромное количество, в духе: «Сжечь, сжечь!» Мало было человечных комментариев, да вообще их не было.

В гей-сообществе сейчас ничего не понятно. Вот вернулся я в Россию, думаю, надо делать добро, свет какой-то нести. Пытался немножко в эту среду попасть, пообщаться с активистами — на самом деле они просто пилят бабло. Они сделают какую-то акцию, отчитаются за это, а что там с человеком потом происходит, им абсолютно неинтересно. Беседы какие-то, фонды — все вроде между собой общаются, а на самом деле дерутся за людей и за цифры. Да дерутся так, что кровь во все стороны летит. Меня восприняли как конкурента за денежный кусок (имеются в виду гранты. — БГ), когда у меня были чистые помыслы абсолютно.

«Почему это у тебя плюс, а у меня минус?» — ключевой вопрос, убивающий любой союз. К тому же женщина с ВИЧ у нас обязательно проститутка, и только: ты не можешь быть бухгалтером, не можешь быть отличницей с красным дипломом. Мужчины с плюсом просто молчат, и все. Молчат и говорят себе, что у них все нормально. ВИЧ жене от мужа передается, как правило. Если же плюс знакомится с плюсом, уже на первом этапе можно сказать «да».

Своей семье я о диагнозе никогда не скажу, потому что у нас опять же не Европа. У нас же что считают? Что ты умрешь через месяц. Родным объяснить будет трудно.

Самочувствие как? Пока были здоровы, о нем не задумывались, а теперь каждый чих замечаем. Принципиальных изменений нет. Я не стараюсь думать, что болен смертельной болезнью. У Андрея сначала ужасное состояние было, по тридцать таблеток в день принимал, а теперь живой-здоровый. Образ жизни не особенно поменялся. Дисциплинирует, конечно, потому что всегда пьешь таблетки в одно и то же время. Всегда задумываешься: пошел куда-то, значит, должен взять таблетки.

За счет того, что люди остаются одни, они начинают уходить в себя: депрессии, мысли о смерти. Кто-то совсем сдает и говорит, что вируса не существует, что все это фармакологический заговор.

На Западе, в 90-е, когда вирус был плохо изучен, теории заговора были очень популярны, а в Россию они, как водится, пришли с опозданием. Некоторые сейчас уверены: «Да, это придумала Америка, чтоб стереть с Земли всех людей». Много сумасшедших в интернете с минусом, которые просто тешат свое самолюбие, привлекают внимание. По ТВ постоянно глупая пропаганда: вируса не существует, его никто не видел, на Гордона ссылаются (телеведущий Александр Гордон назвал угрозу СПИДа мифом. — БГ). Брат у меня недавно окончил школу, так о ВИЧ на ОБЖ не говорят ни слова, учат только использовать презерватив. Если бы со школьных времен информацию подавали детальнее, сейчас было бы меньше «диссидентов», да просто безграмотных людей. Мне кажется, нас ждет весьма печальное будущее. Будем, наверное, как в Африке.

Вот знали мы одну «диссидентку», она считала, что вируса не существует или существует в какой-то особой форме. Родила положительного ребенка. На самом деле «диссиденты» не такая большая опасность. Собралась там кучка небольшая. Часто это просто больные, отчаявшиеся люди. Конечно, когда ты болен, и болен смертельно, отрицание диагноза — нормальная человеческая реакция. Просто кто-то застревает в этом.

Сейчас пойдут дурацкие ролики по телевизору — первого декабря вдруг все о нас вспомнили: «О, ВИЧ-инфицированные, давайте мы напишем про них статью, снимем передачу». А потом будет второе декабря, и никто про нас и не вспомнит.

Где найти поддержку? Интернет сейчас, конечно, впереди всего. Но открыто заявлять о болезни никто не будет. Открывшиеся в основном работают консультантами по ВИЧ-инфекции, они связаны только с этой темой. Путь к любой другой работе им закрыт, свою социальную жизнь они похоронили. Многие люди не готовы идти на такие жертвы.

У нас же нет активистов, например, больных сахарным диабетом, туберкулезом каким-нибудь. Так вот на Западе фактически нет ВИЧ-активистов. У нас они есть, и они жертвуют всем. У меня бы психика не выдержала. В России проще уйти в тень и ни о чем не думать. Если через 30 лет это будет нормально, то, конечно, я буду готов открыться: «Да, вы знаете, я сидел в тени 40 лет». В Израиле, например, я мог заявить об этом абсолютно любому: там к ВИЧ относятся как к хроническому насморку. Бесконечные законопроекты, которые пытаются принять против нас, тоже очень нервируют. Зачем отпечатки пальцев сдавать, я не понимаю. Из-за этого люди все больше и больше нервничают, подделывают справки, вынуждены подделывать. Без этого никуда не устроишься. Если где-то работаешь и там узнают, значит, скоро ты оттуда уйдешь.

Когда я уезжал из России, все было более-менее, Верка Сердючка была. Тогда Сердючка была хорошей, а сейчас Кончита стала плохая. Я этот момент пропустил. Люди стали более озлобленными. Но вот в реальной жизни с агрессией не сталкиваюсь. Обычно статус не мешает. Толпа к нам плохо относится, а с глазу на глаз люди меняются, совсем неплохо общаемся. Грязью точно в открытую не поливают. Вот соседи те же по даче понимают, что мы не просто вместе спим, и ничего.

Внешних контактов на данный момент почти не осталось. Мы же являемся самыми закрытыми персонажами, наверное: у нас и ВИЧ, и ориентация такая. Завели вот друзей каких-то, семейную пару. Мы им не стали говорить про диагноз, а зачем им нужно знать? Я, как Данко, вырву себе сердце и всем покажу? Ты же не твердишь о других своих диагнозах? Почему я должен говорить об этом? Даже те люди, которые нормально ко мне относились, — мне с ними не очень комфортно, потому что мне все время кажется в глубине души, что они относятся ко мне как к больному. Все время боюсь, что после меня они будут перемывать чашки-ложки по три раза. Проще стало отгородиться.

Сходки и тематические мероприятия напоминают смотрины невест. Идут туда чисто за знакомством друг с другом, потому что знакомиться стало негде. Сайтов знакомств нормальных нет.

Дружба по несчастью мне неинтересна. А что мы скажем друг другу? Мы будем сидеть и плакать. У меня потребности в общении такого рода нет. Обо всем остальном в ключе «где мы были и что видели» можно поговорить с любым другим человеком в сети.

Если раньше я жил бездумно, то теперь я разбираюсь, кого-то могу проконсультировать, вот Андрей у меня есть. Стал более осмысленно жить, в этом есть свои плюсы. Я, честно говоря, в своем ВИЧ-статусе вижу больше положительных моментов — заставило перестать скакать.