Политинформация с Еленой Погребижской (Butch)

– Что из происшедшего в последнее время произвело на вас наибольшее впечатление?

– Украина, конечно. То, что не засчитали выборы. Это отлично, что власть не может прогнуть свой народ. Вот если бы у нас было такое самосознание, все было бы совсем по-другому.

– А почему у нас не так?

– Дело не в том, что у нас все не так, а в том, что просто нет сильного лидера для оппозиции. Но это не все. У нас люди не считают, что могут повлиять на что-то. Здесь очень развито русское чинопочитание. Если главный, значит, прав.

– А вы как музыкант насколько готовы участвовать в политической жизни?

– Я не могу заниматься конкретно политикой, потому что тогда надо на этом целиком и полностью сосредоточиться. Музыканты не могут совмещать политику и музыку. Максимум для меня сейчас — это проголосовать на выборах за того, кто мне нравится. Но человека, к которому бы мне хотелось примкнуть, нет. А становиться таким лидером у меня в планах пока тоже нет. Мне кажется, что искусство все равно не может служить интересам какой-либо идеологии, выраженной в приверженности какой-либо партии. Оно сразу теряет значимость. И становится рупором этой силы. Как Маяковский, который считал, что поэт должен служить коммунистическим идеалам, а искусство не может быть самоценным. Это неправильно, только таким оно и может быть. Проявление гражданской позиции музыканта — это пробуждать самосознание в человеке, для которого ты играешь музыку.

– Как вы относитесь к музыкантам, которые пытаются сочетать политику и музыку? Такие группы, как, например, U2: теряют ли они в том, что касается искусства?

– Это уникальный случай. Есть еще кто-то, кто не теряет? Единицы. К тому же они скорее занимаются борьбой за мир, социальное равенство. Я бы тоже хотела вступить в тысячу фондов против СПИДа и помогать детям Африки, но это не будет иметь никакого отношения к российской политике и войне в Чечне.

– А в России было что-то, что произвело на вас впечатление?

– Беслан. У меня на эту тему даже невроз. Невозможно было ничего понять. Разноречивая информация и огромное количество вранья не позволяют сопоставить данные, понять, что же реально произошло. Официальная информация сама себе противоречила, и это почему-то никого не парило. Я отношусь к этим событиям как к последствиям нашей государственной политики. То есть, покуда у нас идет война в Чечне, может происходить все что угодно. Мне кажется, что было гигантской ошибкой туда влезать. Единственный выход сейчас — это вывести оттуда войска.

– Вы как бывший журналист какой информации из Беслана доверяли?

– Такой информации не было. Ни каналов, ни газет. Я умею сопоставлять данные, но тут они были настолько противоречивыми, что понять что-то было невозможно. Обычно самый правильный способ понять, что происходит, это предположить самое худшее. Самый глупый вариант обычно бывает самым вероятным. Для нашей политики.

– Но расследования как такового не было. Почему?

– Ничего удивительного. Вспомните хоть один случай политического расследования, когда что-то удалось узнать. Дело Дмитрия Холодова — сколько лет оно длилось и ничем до сих пор не закончилось. При этом эта власть не бездарна. Она даже в каком-то смысле позитивна, сохраняет некоторую стабильность в стране. На том, в общем-то, и держится. Но за это мы и платим страшную цену. Власть делает вид, что она крутая, сильная и продолжает войну в Чечне. Мы подлили масла в огонь и теперь сами становимся жертвами международного терроризма. И я думаю, что эта история не закончится, пока у нас не перестанут играть бицепсами.

– Есть мнение, что секрет нашей экономической стабильности — высокие цены на нефть.

– Я не настолько разбираюсь в экономике, но я доверяю фактам. Я вижу, что в стране наблюдается повышение уровня жизни, какого не было, например, при Ельцине. Это заслуга президента и его команды, но при этом мы имеем такую сложную ситуацию с войной, терроризмом и всем остальным вокруг — и одно определенно не стоит другого.